Наверное, что-то такое мелькнуло в его глазах, а может, Питер прочёл его намерения по эмоциям, но, прикусив губу и сморщившись от нещадного внутреннего напряжения, он отрицательно мотнул головой и скрылся за пологом невидимости. Быстро, так, что, даже ожидающий чего-то подобного Нейтан, кинувшись в его сторону, встретил лишь пустоту.

Ни шороха, ни дуновения воздуха. Ничего. Только остатки паники, немедленно перекинувшейся за новую жертву.

* *

Бежать. Как можно дальше.

От пока ещё правильного мира, от пока ещё правильного брата, в свои неправильные дали, дыры, норы – бежать. Заламывая, утягивая взвившееся внутри исступление, слишком сильное, чтобы он мог рассчитывать, что сможет удержать его рядом с Нейтаном; слишком похожее на то, что одолевало его в будущем за пять минут до братоубийства. Зарыться, переждать, пока не перестанет грызть, заставляя шипеть от неутоляемой боли.

Как Сайлар мог с этим справляться? Как?!

Разгромить собственную квартиру, потому что на кухне там была кружка с американским флагом, в ванной – лосьон, которым всегда пах Нейтан, но Питер бы мог поклясться, что это лосьон пах им! В спальне – свалившийся за кровать галстук красного чёртова цвета, а в шкафу – аккуратно свёрнутая до следующей ночёвки постель. Ни угла, ни сантиметра, где не было бы брата, и даже хуже – где не было бы смеси их обоих – вещей, напоминаний, запахов. Квартира двух хозяев, ни разу ни проживавших здесь вместе, и шарахающихся друг от друга, как от огня. Хреновое место для пережидания грёбаной жажды и грёбаной свербящей в самом нутре истомы!

Его обезумевший зверь уже раскидывал по сторонам пену, мечась от стены к стене, боясь оставаться, и боясь выйти наружу, когда Питер вспомнил ещё об одном месте. Здесь, неподалёку, лишь выйти на балкон и немного пролететь.

Знакомое место, что важно. Безлюдное, что ещё важнее. И наверняка уже давно забытое Нейтаном – что вообще было неоценимо.

Добраться. Подставиться особенно сильному сегодня ветру, позволяя вымести из себя всю накипь и тошноту. Не снимая невидимости, вжаться в стену. Вбиться в неё затылком и замереть, выжидая, пока отпустит…

* *

Бежать. За ним.

Доверяясь не зрению и слуху, а самому ненадёжному со своей точки зрения помощнику. Когда нельзя проследить ни глазами, ни по приборам, ни ещё как-то понятно и рационально. Принудительно заставив себя остановиться, вслушаться в собственные ощущения, отдаться на волю наития.

Едва не выбив дверь, влететь в квартиру, обозревая погром и беспорядок, и, не задерживаясь и уже почти уйдя, заметить приоткрытое окно. То самое. Которое – дверь с неба – только для них двоих. И снова притормозить, медленно подходя к узкой щели не до конца захлопнутой рамы, выбираясь на приступок и взмывая вверх. Не торопясь – дрожа от натуги, удерживающей это «не торопясь» – до оборванных понизу ветром облаков, окидывая невидящим взглядом дома, пытаясь рассуждать, мысленно отсекая все места, куда бы Питер мог податься, но подспудно зная ответ ещё с того мгновения, когда сделал первый шаг в сторону балкона.

Одна из их точек отсчёта.

Место, имеющее для Питера особый смысл. И не только для Питера, хотя Нейтан не был уверен, что тот это понимал. Он надеялся на то, что тот не понимал. Иначе было бы бесполезно там его сейчас искать.

Место, где тот обрёл своё предназначение.

Он опускался на крышу медленно, давая себя увидеть, давая время собраться и принять своё присутствие. Нейтан был уверен, что не ошибся и что Питер был где-то здесь, хотя даже обретя под ногами твёрдую поверхность, он так ничего и никого не увидел. Поток воздуха, серьёзный и безо всяких намёков на заигрывание, проносился быстро и плотно, прокатывался сквозь мелкие надстройки, обстоятельно проверяя на прочность всё, что попадалось у него на пути и, не задерживаясь, продолжал своё движение дальше, до новых домов, шпилей и антенн. Не отвлекаясь на человека, застывшего между краем крыши и дверью на лестницу, с трудом отбирающего у жадного потока хоть немного воздуха для и без того сдавленных лёгких.

Возможно, он услышал, или как-то ещё уловил его дыхание. Или это было одно из тех неосязаемых потусторонних предчувствий, которые были столь любимы Питером, но у самого Нейтана вызывали в лучшем случае усмешку или раздражение. Или всё дело было в том, что это было единственное место, хоть как-то защищённое от ветра.

Это уже не имело никакого значения.

Он просто знал, что Питер стоит прямо перед ним, всё ещё прячась от его взора, он просто это знал.

Сбросив всю медлительность, Нейтан стремительно добрался до стены и, уткнувшись в невидимые, выставленные вперёд руки, с облегчением схватился за них.

====== 84 ======

- Питер… Пит… только не убегай больше, пожалуйста… не убегай… – он бормотал, пробираясь всё дальше, до плеч, и, наверное, чересчур крепко удерживал брата, но боялся даже на секунду выпустить его. Закрыв глаза, потому что так было легче, не отвлекаясь на бесполезное сейчас зрение, чувствовать Питера – его сведённые мышцы, нервную дрожь и очень странный пульс, не быстрый, но агрессивный, лупящий изнутри по венам, вздувающимися ему в такт, и то ли толкающий, то ли ласкающий прижатые к ним соскучившиеся пальцы.

Как заколдованный, Питер уставился на приближающееся лицо Нейтана, на его зажмуренные глаза. На углубленные усталостью морщины, взметнувшиеся вверх в сосредоточенной мольбе брови и не перестающие нашёптывать что-то успокаивающее губы. Самое опасное лицо, какое только могло быть сейчас для него, обезоруживающее не только и не столько перед братом – перед которым он и так всегда выкладывал весь свой арсенал загодя, за пределами их круга – но и лишая всего снаряжения по укрощению жажды и прочих… желаний…

Веки Нейтана подрагивали, как будто даже так он продолжал вглядываться в пустоту перед собой, прошивая насквозь всё на своём пути и оставляя физическое ощущение касания – на коже, и под кожей, и где-то там глубоко внутри.

Повергая в дрожь и хаос.

Да что же это…

Внутренности скрутило в панической атаке, сердце истерично затрепыхалось, не зная, то ли трусливо затихнуть, то ли выскочить из груди.

- Оставь меня! – рывком попытавшись выпутаться из его хватки, но потерпев неудачу, Питер вонзился зубами в злополучную, и без того истерзанную сегодня, нижнюю губу, прокусывая её до крови, и сбросил с себя, проклиная, никчёмную невидимость.

Нет, он не простит мать за это – открыв глаза, Нейтан едва сдержался, увидев, наконец, брата – вот за это точно не простит.

Напряжённый до такой степени, что казалось, вот-вот – и его нервы лопнут, а жилы с треском разорвутся, тот продолжал упрямо упираться Нейтану в грудь, не подпуская к себе. Одолевающие его демоны были почти осязаемы, а, вспоминая, как сам боролся с монстром внутри себя, Нейтан боялся представить, что творится сейчас с Питером, как тот вообще сейчас хоть как то держится. А ведь его монстр был надуманным, а Питер впустил в себя настоящего. Впустил по наущению матери, и теперь не справлялся с ним, сбегая, похоже, не только от брата, но и от самого себя.

Измученный, злой, уязвимый.

С этой своей приобретённой во время ирландского беспамятства складкой на переносице, за которую так полюбил прятаться; нездорово блестящими, то и дело сбивающимися с линии взора, глазами; желваками, ходящими ходуном.

Если только смотреть – почти на себя не похожий, если закрыть глаза – родной до одурения, если и смотреть и чувствовать – пробуждающий желание пойти и кого-нибудь за него убить.

Мать – за чёртовы советы, Сайлара – за щедрый делёж, его самого – за то, что полез, как всегда, сломя голову, в самое пекло.

Спаситель мира…

Да пусть бы он провалился, весь этот мир!

Вместе с родителями и генетическими экспериментами!

Всё – ложь и бред!

Всё, кроме брата. Измученного, злого, уязвимого брата, вызывающего сейчас у Нейтана практически те же чувства, что и двадцать с лишним лет назад, когда, забравшись на дерево, или под кровать, он мокро сверкал оттуда глазами и, надув губы, отказывался сообщать причину очередной печали.