- Пит… ты мне не веришь, – так мягко, как будто имел право называть его Питом. Так спокойно, как будто между ними не лежало мёртвое тело, а от ответа Питера не зависели ничьи жизни. Так тихо, как будто ему вообще было всё равно.

- Тобой раньше уже управлял Линдерман, – с трудом проговаривая слова, напомнил тот, – ты собирался взорвать Нью-Йорк.

- Ты же можешь читать мысли. Прочти мои.

Так просто…

Мысли. Он может читать мысли.

Его способности вернулись – это осознание нахлынуло на Питера, одним махом заполняя все зазоры между слоями разбухшего вокруг него мира, возвращая тому цельность, но делая при этом странным, изросшимся мутантом, диким, огромным, бесстрастно взирающим на судорожно дышащего, замершего в ожидании подвоха, пришельца из прошлого. Бесстрастно – от лица Нейтана – предлагающий прочесть себя, бесстрастно предлагающий стать одной из своих частей, приоткрывая удобную лазейку для проникновения за вторую оболочку, ту – тонкую и прочную, и чем дальше, тем больше начинающую пугать.

Бесстрастный до чужеродности – за родным обликом брата – мир.

Тёплые, кажущиеся сейчас не такими тёмными, как обычно, с явственно проступающим узором радужки, открытые глаза Нейтана заманивали, со спокойной серьёзностью предлагая всё, что Питер только пожелает узнать. Проскальзывая мимо интуиции. Уклоняясь от эмпатических радаров. Раздразнивая внутри него нечто новое.

Желание понять.

Что в этом могло быть плохого?

Всего лишь желание понять. Сосредоточившись на суженных зрачках брата, проникнуть в его мысли, протиснуться через любезно и даже гордо – вот, видишь? ничего не скрываю! – выставленные вперёд бесконечные переплетения планов, вооружений, способностей, свобод, спасений, и прочих глобальных вещей. Добраться до искренней веры во всё это и, не без усилия толкнувшись дальше, пробивая ту самую оболочку, замереть на краю водоворота мыслей о нём, о Питере.

Запертых, ноющих, за невозможностью иметь желаемое забитых почти что до смерти, мыслей.

Нейтан отрицал их, Питер понял это по его панике и расширившимся зрачкам, тот выстроил вокруг них клетку, потому что не смог отделить их от всего остального важного и значимого, связанного с братом; все, что он смог – это отречься от него вообще. От близости и доверия, отдушины и любви.

Ради избавления от недопустимого.

Ради напускного равнодушия над его мёртвым телом.

Как глупо и как бессмысленно – сейчас Питеру это было кристально ясно.

Он оцепенело, уже не в силах оторваться от вскрытых откровений, перебирал эти запретные тайны, вызревшие, спустя четыре года в подземельях и оковах, во что-то совершенно исковерканное, белёсое, тонкое, но упрямое; при насильственном явлении на свет оказавшееся порочным, грязно-сладким мучением. Оно тянулось к нему кривыми щупальцами, прокрадываясь в тело через разум, сразу же скатываясь оттуда в живот, щекоча и раздражая в ожидании отклика – точно зная, что не останется безответным – разбухая возбуждением, отдаваясь тянущей тяжестью в паху и наполняя рот вязкой слюной.

Порабощая и пугая до умопомрачения.

Сглотнув, Питер взмахнул рукой и стиснул горло Нейтана резким телекинетическим движением. Перехватывая того под подбородок, перекрывая приток воздуха, причиняя боль.

Он уже плохо соображал, что именно делает и зачем, его неумолимо волокло в бездну, и он тащил Нейтана за собой, не замечая его искажённого, покрасневшего от натуги лица; он видел лишь его расширенные увлажнившиеся глаза, в которых паника всё явственнее сменялась мольбой, но о чём именно тот молил – Питер никак не мог понять. Смаргивая опутывающую его пелену вожделения, он продолжал ментально толкаться дальше, чувствуя, что даже это ещё не самое дно, что не хватало ещё какой-то детали, стыкующей всё это застарелое безумие, связывающее их двоих куда больше, чем кто-то из них рискнул бы признать.

Всё больше злясь и теряя терпение, Питер швырнул Нейтана дальше и пришпилил его к стене, продолжая удерживать за шею.

Он был где-то рядом, этот чёртов ответ на всё, кончик ниточки, ускользающий от его невидимых атак.

И в голове начало что-то назревать, то самое, новое, не слишком ещё опознаваемое, но сулящее все ответы на все вопросы разом, стоит только ослабить ментальный захват и коснуться мозга буквально. Это ощущение зудело и нарастало, иссушая лёгкие и раздувая ноздри, но при этом странно успокаивая, словно обещая, что, как бы ни развивались события, свои ответы Питер обязательно найдёт.

А Нейтан задыхался.

Он стоял с запрокинутой головой, с выставленным вперёд невидимо стиснутым горлом; вдавленный кадык судорожно вздрагивал в безуспешных попытках глотнуть хоть немного воздуха, взгляд невидяще блуждал по потолку.

Он медленно умирал, но Питер не обращал на это внимания. Это как будто было неважно. Как будто ответы значили гораздо больше жизни брата.

Губы Нейтана уже начали синеть, когда он, уже в одном шаге от потери сознания, собрал последние силы и впился помутневшим взглядом в холодно-любознательные глаза младшего брата.

Смирение, облегчение, обрывки недобитой любви промелькнули перед Питером за какую-то долю секунды целым калейдоскопом чувств – самоё главное и самое запретное оказалось у Нейтана не в мыслях – и вылились в последнюю, кажущуюся сейчас совсем бессмысленной, просьбу.

Зажимая Питера в ловушку между этой мольбой и сайларовской жаждой, окончательно порабощающей своего нового адепта.

И, вскинув вторую руку с выставленным вперёд указательным пальцем, Питер, не разрывая с братом визуального контакта, нацелился на его напряжённый, со вспухшими венами, лоб, и одним непрерывным твёрдым движением рассёк его череп.

Трезвея ещё до того, как палец закончил своё движение.

Понимая, что сделал, ещё до того, как по виску брата, смешиваясь с капельками пота, потекла первая струйка крови.

Понимая – и не понимая, отшатываясь, отбрасывая назад руки, глядя, как освобождённый от захвата Нейтан падает – нескладно, страшно – лицом вниз, раскрашивая белый пол расползающейся вокруг головы лужей крови, густой и тёмной, высвечивающейся красным нимбом под распростёртым телом.

Мёртвым телом брата, которого он только что убил собственными руками.

====== Часть восьмая. Степени жажды. ======

Его словно вышвырнуло из душных объятий этого мира-мутанта, вернув ненадолго ясность ума и зрения.

Но лучше бы не возвращало.

До этого он ещё мог думать, что это плод его переутомившегося воображения, теперь – не получалось. Он с ужасом смотрел на Нейтана, почти мечтая о том, чтобы поскорее оклемавшийся мир снова поглотил его, и брата, и красный нимб, и этот застывший взгляд, и запонки на вылезших чуть больше необходимого манжетах. И руку мёртвого президента, как будто бы тянущуюся в сторону мёртвого экстремиста; и всё, вообще – всё, потому что Питер не представлял, как сможет – с этим – жить дальше.

Но в дверь заколотили, выводя его из оцепенения, и он, вспомнив, что у него ещё есть прошлое, и шанс, и долг, прикусил до боли губу и, с трудом сконцентрировавшись, нырнул назад, в свой мир.

====== 78 ======

Он не хотел вернуться в какое-то конкретное место, ему был нужен конкретный человек, где бы тот ни находился. И Питер, не задумываясь о том, получится ли у него это или нет, просто оказался в камере на пятом уровне Прайматек, один на один с тем, кто был причастен к раздирающей его боли.

По большому счёту, он сам не знал, чего хотел, зачем заявился к этому убийце.

Найти ответы? Пожаловаться? Обвинить?

Убедиться, что, кроме новой способности, у них нет ничего общего – или свернуть ему шею?

Питер не знал, но, сжимая по старинке безо всякого телекинеза руками горло узника, он как будто утверждал правильность этого мира, где всё на своих местах и Сайлар – его враг, олицетворение мерзости и зла, а Нейтан – его брат и его герой, худшим из грехов которого могло быть заблуждение.

Где злодеи сидят в тюрьме, а не пекут вафли в идиотском фартуке и не погибают, взрываясь над телом не убережённого сына, и не заставляют твоё сердце замирать от разделённой с ними боли.