– Я понимаю, не скромно, – улыбнулась Алина, – но что они написали?

Егорыч заметно дёрнулся, точно от удара, но Линка этого не заметила, видел только я. Лицо мужчины переменилось, он странно, как-то нервно посмотрел на мою подругу, но быстро совладал с собой, улыбнулся:

– Да и было-то три строчки. Обидно даже. Выбросил я в мусор, стал тебя дожидаться.

Широкие дубовые двери административного корпуса впустили нас внутрь, и мы оказались в просторном холле. Из изысков прошлого: потолочная лепнина, фальшивые колонны на стенах, крупная чёрно-белая плитка на полу.

Здание администрации сквозное, и мы быстро пересекли холл, вышли в другие дубовые двери. От ступеней небольшого крыльца брала начало широкая асфальтовая дорога. С обеих сторон от неё зеленели ели.

– Будто в другой век попала, – улыбнулась девушка.

– Так и есть – прошлый век, – поддакнул Егорыч. – Я вас размещу в доме для поваров. Там уютно, сможете отоспаться. Небось ночью по лесу шли. Знаю я вас, молодёжь, всё рвётесь куда-то, на месте усидеть не можете. Там душ есть и вода горячая. От старой котельной сюда труба проложена. Другая котельная, для корпусов – отключена.

– Спасибо, – подхватила Алина, – за душ отдам всё что угодно!

Девушка вдруг резко остановилась. Мы с Егорычем сделали ещё несколько шагов и тоже замерли. Подруга стояла с отрешённым видом, глаза стеклянные, ладошкой она накрыла губки, словно боялась проговориться.

Егорыч медленно шагнул к Алине, точно она приблудная собака, и не знал, что от неё ожидать: прыгнет на него или убежит. Я остался на месте. Видел такой Алину уже второй раз, и она после этого болтала всякий вздор.

– Всё нормально? – склонил голову и, заглянув в глаза Алине, поинтересовался сторож.

Мне показалась странной его реакция на поведение девушки. Он не удивился, не окликнул, не кинулся к ней, как сделал бы любой нормальный человек, а внимательно, в аккурат как профессор-ботаник редкую бабочку, рассматривал девушку.

Егорыч работал с моим отцом и дядей Борей когда-то в московской лаборатории. Увидев пожилого мужчину впервые, я решил, что это шутка. Да и за всё время, что знал его, с трудом признавал в нём бывшего учёного. Скорее, пенсионер, решивший податься в тайгу потому, что нигде не ждут. А тут и воздух и лишняя прибавка к пенсии.

– Да, всё хорошо, – отрешённо бросила девушка. – К дяде Семёну снова сосед пришёл, расспрашивал, пока тот дрова колол.

– Оно и понятно, – кивнул Егорыч. – Чего уж по-соседски не зайти, не поговорить. Язык-то без костей.

Тон его изменился: стал резким, требовательным, и от этого стариковские слова казались пародией на подлинную болтовню деревенских мужиков. Мне показалось, он подначивал Алину, чтобы ещё что-нибудь сказала.

– Он про нас расспрашивал, лебезил, глаза прятал. Кто-то к соседу приехал. Не полицейские, другой… Важный. И ещё один, влиятельный, едет сюда. Ощущение страха в воздухе не чувствуете? Шёпот слышите? Будто опасно становится.

Всё! Теперь и голоса на нервной почве чудятся. Будем в Москве, поедем в клинику неврозов. Совсем от горя девчонка с катушек съехала!

– Ну, а Сёмен-то что? – выспрашивал мужчина.

– Спросил про полицейских. А сосед ему сказал, что к утру будут.

Я не выдержал и рявкнул:

– Алина, пошли! Ты устала, у тебя шок.

Егорыч бросил на меня хищный недовольный взгляд и тут же, будто спохватившись, широко улыбнулся, кивнул:

– Да, поспать нужно тебе, Алиночка. Я пока обед приготовлю. Вон туда идите, налево. Там упрётесь. Ключ сейчас дам.

Сторож снова вытащил из кармана связку ключей, отделил один и протянул его мне:

– Ступайте. Скоро приду, принесу посылку от Бори.

Хорошо жили повара, ничего не скажешь. В небольшой комнатушке стояли стол, пара стульев и два потрёпанных раскладных диванчика, а не привычные узкие панцирные кровати. Рядом с входом расположился совместный санузел. Пусть небольшой, но зато свой. Не то что в корпусах для отдыхающих: один душ и один санузел на весь коридор.

Остап подошёл к шкафу-купе и убрал в него наши рюкзаки. Мы ещё не знали, надолго ли тут задержимся, поэтому и не спешили распаковывать свою ношу.

Я решила, что приму душ уже после еды. Оказывается, я зверски проголодалась. Утром путём позавтракать не получилось из-за Оськи, который торопился скорее попасть в санаторий.

– Я в душ, – Оська чмокнул меня в щёку, прихватил полотенце и был таков.

Сожалела, что парень собирал мои вещи в дорогу, а не девушка – с бельём наметились проблемы. На них и сосредоточилась, размышляя попросить у друга детства чистую футболку на ночь, чтобы каким-то образом сделать постирушки и одеться утром во всё чистое, или так лечь?

Не узнавала себя, еще пару суток назад я не стеснялась показать Остапу свои желания, когда мылись в бане, а теперь вдруг стала стесняться. Не к добру это.

Влюблялась редко, но метко. В таком состоянии на меня нападала хандра, я боялась собственной тени, но больше всего переживала, как выгляжу со стороны. Отсюда излишняя стеснительность, навязчивые мысли о недостатках внешности и, как следствие, разбитое сердце.

Впрочем, подобие влюбленности было всего-то пару раз – на статистику не тянет.

– Алина, – донеслось из кухни.

Я рванула на голос.

– Алина, сходи за дом, там три грядочки есть, нарви укропчику, – попросил Егорыч.

– Хорошо.

За домом действительно оказались три небольшие, тщательно прополотые грядки. Я сломала несколько стеблей укропа, пяток пёрышек лука и вернулась в дом. Предложив свою помощь дяде Андрею, была отослана в комнату с напоминанием: «Отдыхай».

Ну, отдыхай, так отдыхай, спорить не стала. К тому же вернулся Остап.

– Как ты? – поинтересовался он, расчёсываясь перед зеркалом.

– Нормально. Чего со мной станется?

– А что грустная?

– Я не грустная – злая. Есть хочу.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Желудок свело судорогой, и я чуть не захлебнулась голодной слюной. Мы с Остапом, не сговариваясь, припустили едва ли не наперегонки на запах яичницы с колбасой и жареного хлеба.

Егорыч колдовал возле плиты. Деревянный обеденный стол, заботливо прикрытый газеткой вместо скатёрки, был заставлен чистыми тарелками. На разделочной доске лежали помидоры.

Оська подошёл к раковине и помыл руки, обтёр их висящим на гвоздике рядом полотенцем. Я последовала его примеру. Пока соблюдала гигиену, парень ловко нашинковал помидоры, сгрузил их в глубокую миску для салата и приступил к огурцам. Желая быть полезной, я вымыла свежий укроп, луковые перья и, взяв кухонные ножницы, покрошила зелень в блюдо.

Вскоре мы дружно поглощали ужин, приготовленный совместными усилиями. Оська в молчании жевал, глядя в свою тарелку. Егорыч бросал на меня короткие, заинтересованные взгляды, но тоже помалкивал.

Всё-то он понимал, друг и соратник моего отца! Смущал меня только его взор, такой проникновенный, въедливый, точно рентген. Старики, наверное, все так смотрят.

Они с папой, мамой и дядей Семёном вместе в лаборатории работали. Уж не знаю, чем они там занимались, но в девяностые их расформировали. Папе с мамой повезло: за год до этого перебрались в Латвию по приглашению одной фармацевтической компании, а вот Семён Григорьевич и Андрей Егорович, увы, не пристроились нигде, махнули сюда, в тайгу. Я однажды спросила, почему решили не в Москве остаться, а подались в эти места, получила пространный ответ о смутных временах, о разрушении строя и сокращении вооружённых сил, к которым, так или иначе, относилась и их лаборатория. В общем, ничего сложного, всё как у всех в то время, оттого и жаль – умные головы, а занимались не своим делом.

Наевшись, я расслабленно откинулась на спинку стула, поглаживая сытый животик. Вдруг перед глазами возникла картинка. Очертания были не очень чёткими и всё время будто бы растекались. Хотелось взять какой-нибудь регулятор, как на приёмнике, «подкрутить» резкость и зафиксировать изображение. Я затаила дыхание, силясь сфокусировать зрение.