Как и он сам…
Чужаки — слово всколыхнуло и без того неспокойную гладь мыслей. Может быть, слово приютское было не таким уж и бессмысленным? Откуда ему известно, кто имеет право находиться в этом городе, а кому здесь появляться нельзя? С чего он взял, что относиться к этому месту надо с должным почтением? Откуда он это знает? В приюте ли ему рассказали об этом, или он узнал об этом гораздо раньше? О том ли шептали ему голоса Толуки? — А есть что-нибудь, что находится в озере? — Мертвецы, много мертвецов, — хмыкнул Лави.
— Нет. На поверхности. То есть в озере, дальше. Там есть что-то?
— Остров. Небольшой, скалистый остров. Можно сказать, самая древняя святыня этого места и самое опасное место во всём городе. Об этом тоже лучше даже не думать. Это место тебя звало?
— Я не знаю, — Аллен с силой сжал кулаки, осознавая, что он слишком растерян и не может понять, что от него требуется. — Так, а вот ещё здесь было письмо, могу зачитать, — снова подал голос Лави, помахав бумажкой перед лицами товарищей. — Слушайте. «Доброго дня. Надеюсь, посылка нашла своего адресата, и в ответном послании ты похвастаешься мне досрочной сдачей. Так или иначе, возвращаясь к теме нашего конфликта, я всё больше убеждаюсь в том, что ты идиот! Да, согласен, что все из двадцати восьми имеют свою символику для закрепления. Без знания символа закрепиться нельзя. Да. Но кто сказал, что они не могут прийти и сами показать символ, если их позвать? Символика ведёт к креплению, а вот на зов они могут прийти просто так, без обязательств, но поведав некоторые моменты. Так было заведено ещё Тем-Кто-Имеет-Голос, и не думаю, что что-то изменилось». А теперь вопрос от меня, о ком тут говорится? — Они убивают меня всё сильнее и безжалостнее, — Тикки покачал головой и, прямо взглянув на Аллена, всё же продолжил. — Они знают и разбираются в гораздо большем, чем прочие. А Тот-Кто-Имеет-Голос это существо, у которого есть ещё с десяток имён, и которое существовало несколько сотен лет назад. А может, и сейчас существует. В этом звании уже слышно кое-что важное: Безмолвный Холм, Безмолвные Духи и вдруг Имеющий Голос. К тому же, вроде бы, это была женщина. Человек, с которого всё началось. Женщина чаще олицетворяется с творцом жизни, поэтому это может быть и неправдой. С другой стороны, изначально названый женщиной человек стал получать бесполые имена, от того что времена менялись, и ценность женщины и их права так или иначе были ничтожными. А тот, кто всё это начал, таким быть не мог. — А символы и прочее, это о чём? —Неважно. Если это кого-то и касается, то Аллена. Он может позвать. Вопреки напряжённому ожиданию, Аллен Уолкер никаких вопросов задавать не стал, лишь кивнул и отвернулся к окну. — Ну и последнее, кажется, — неуверенно позвал Лави, и Аллен тряхнул головой и, надеясь так же легко оттолкнуть наваждение, обернулся к парню. — Но кроме информации о семье Аллена и ещё зашифрованных показателей, были наклеены вырезки из книги или газеты, не знаю точно, но вот: «Обращающийся к силе должен быть осторожен и готов на жертвы, коих и представить не в силах. Ритуалы связи, множащиеся со временем и полученным опытом, не всегда являются единственным выходом, потому что у всякого…». Здесь, похоже, пропуск некоторой информации, потому что новая бумажка начинается в другом месте.. «Дети, что черпают силу из самых древних слоёв, те, что слышат голоса предков, те, кому нет запретов и закрытых скалами алтарей. Они те, кто с рождения избраны и воспитаны силами. Дети ясной ночи и туманного дня». И дописано от руки: «Замечено, что свет скрывает то многое, что обнажено и кажется беззащитным во тьме». Это что-нибудь кому-нибудь говорит? — Дети туманного дня и ясной ночи? — переспросил Аллен, усиленно заморгав, стараясь прогнать навязчивое видение неведомого острова, скалы которого отчего-то были окрашены в кровавые алые цвета. — Была такая песенка в приюте. Да. Не знаю, откуда она пошла. — А можешь сейчас напеть? — Напеть? — Сдавленно кашлянул Уолкер и, получив в ответ три одновременных кивка, едва ли не попятился. — Ну.. могу. Только это, вам же текст нужен, я могу рассказать… Эм.. как там в начале-то… Пламя горит за стеклом? Нет… Аллен прикрыл глаза, успокаиваясь, глубоко вдыхая в себя воздух и понимая, что не напеть не получится, потому что тихая потусторонняя мелодия уже играла у него в голове. И он придумал её сам, ведь в приюте эту песню напевали без какого-то бы ни было музыкального сопровождения. — Пламя чадит в стекле, Сердито взмывает всё выше. Отблесков пляс на стене Взвился под самые крыши. Шёпот пришедших теней Тревожит священные стены, Огнём ладони не грей – Он не прощает измены. Дети туманного дня Слышат их излияния. Дышит неслышно земля, Даруя им осознание. Плещет вода за бортом, Бьётся о камни в песок Дождь ловят жадно и ртом, Не уловив, кто промок. Шепот, тревожащий гладь, Нас убаюкал в ночи. Те же, чей дар просто знать, Слышат и то, что молчит. Дети ясных ночей, Каких не бывает по сути, Воспринимают больней, Вдыхают пары чёрной ртути. Дети туманного дня, Дети же ясной ночи, Боятся только себя, Читая древние ноты….
Сайлент Хилл был тих, как бы глупо это не звучало.
Окраины старого города замерли, словно кто-то нажал на пульте кнопку «стоп», и лишь сыплющийся с неба пепел подтверждал, что никакого пульта не существует, и время должно отмерять свой счёт и дальше. Вот только часы в Сайлент Хилле неизбежно стояли. Забавно, но даже разбив стекло и попытавшись сдвинуть капризные стрелки, ни у одного из печальных путников этого проклятого местечка ничего бы не получилось. Стрелки показались бы припаянными к циферблату…
Исключения составляли только Чьи-То часы, которые обычно скрывали за собой если не новый мир, то хотя бы потайные двери. Люди снаружи придавали времени столько значений, что Тихий Холм предпочёл избавиться от их надоедливого тиканья раз и навсегда, но в то же время не мог уничтожить их совсем.
Иногда Мариану Кроссу казалось, что он не далёк от решения тайны, кому именно принадлежат эти остановившиеся часы, распространившиеся на все отражения туманного города, чья сила была настолько большой. Он не понимал только одного: какие именно чувства вызывали остановившиеся часы у этого человека. Печаль, горечь, раздражение или же облегчение, мимолётную радость и некоторую лёгкость? Впрочем, эта была всего лишь одна из сторон его великой тайны, которая раз за разом приводила его к загороженному проезду и заставляла вместо того, чтобы сконцентрироваться на полученных отчётах, бездумно смотреть за забор, за металлическую сетку — в разлившийся по широким улицам туман Тихого Холма. Заходить за забор было опасно. Кросс не то чтобы любил опасности, он просто частенько игнорировал таковые предупреждение и делал вид, будто ничего не знал. И почти всегда ему удавалось выйти сухим из воды. Так же он и сегодня, напрочь забыв об опасности, шёл посреди дороги, опасаясь только того, что из тумана вынырнет огромный грузовик, и он не успеет даже сообразить, что произошло, как уже сдохнет. Странный страх, если учитывать, что он в городе, в котором нет ни единой целой дороги, ни одного работающего автомобиля, а ещё здесь должны быть монстры.
Последних что-то не наблюдалось, Мариан даже пару раз подумал о том, прошёл ли он в Тихий Холм на самом деле или же бродит по разрушенным улочкам настоящего городка, но в настоящем городе не падал с неба пепел.
Хотя в последнее время там начали встречаться монстры. Очень редко, но всё же… Тихий Холм набирался сил и собирался, кажется, уничтожить всё, что находилось на его землях, чтобы возродиться вновь в ином виде в отдалённом времени. А сейчас город казался довольно безобидным, хотя подобная опустошенность наверняка напугала бы подавляющее большинство обывателей.
Однажды кто-то сказал, а затем тысячи раз повторили, что не так страшны угрожающего вида типы, монстры и прочие жуткие прелести, как одинокая, невинная, мило улыбающаяся девочка, встреченная ночью посреди кладбища. Но страшнее всего этого вместе взятого всё-таки чей-то голос, раздающийся прямо под ухом или из-за спины, когда ты сидишь один в квартире и занимаешься своими делами, точно зная, что отвечать и говорить здесь некому.
