Божийдаров Роман лодочку оттолкнул от берега заводи тихой, тихой заводи тишайшей. Поплыл.

Плыл, плакал, на звезды глядел. Парабеллум сквозь штаны гладил. А штаны с лампасами были…

Как будто сам демон зажигает лампы, чтобы представить всё не в настоящем виде. Невский проспект даже уже и не лжёт.

…И ударил Пискарёва Божийдаров-сержант по голове. Полетела эмаль во все стороны. Расплескалися краски, и война началась. В ушко мое Каратаев Платоша залез и пах там невкусно и нехорошо. Самая вкусная голова у Иры Добридень. Всем головам — голова.

Скажи мне, голова-голова, что со мной происходит? Ира, скажи! И расскажи! И покажи! И больно не делай.

Душа душе — не помеха, но в голове у меня прореха.

— «Псевдо», «Псевдо», поедем со мной в Архангельск?

— Нет, не поеду.

— Поедем живо, блядь, сука, поехали, на хуй, блядь!

— Не поеду. Ты Скворцов, отец мой, говно…

Приснился мне сон. Какой — не помню, но проснулся ни в тех — ни в сих. Не тот какой-то проснулся я.

Скажите мне, как, как же это можно игнорировать хоть что бы то такое да ни было?! Как! Как вы можете так? Не могите так больше! Не делайте!

Оленька Владимировна моя красивая, не сердитесь на меня, девочка вы моя. Простите за всё. Отчего мы с вами не полюбили друг друга?

Милая, милая Оленька! Вы удивительная женщина! Я мог бы любить Вас всю жизнь, если бы… Ах, если бы… Любимый катечкин Кри-Кри. Котёночкин воистину. Воистину такой же, как кто? Как я? Я? Кто это я?.. Лёня…

Кто мы все? Кто такие? Почему раньше не замечали? А тебе, Сеня Славович Журов, роман сей тоже дам почитать. Хочу, чтоб понравилось тебе. Только ты не рассматривай его как литературку эту ебучую всеобъемлющую! Ты его как свой дом оцени, в котором жить тебе придется всю жизнь! (И это ко всем относится!)

Одну не ту строчку напишешь, и всё пойдет не своим чередом. А сколько таких уже? Вы случайно не считали? Нет?

У меня не было жетона, не было проездного документа, не было ни хуя. У «контроля» встретил свою первую тёщу Светлану Ивановну. Она меня не заметила… Она прошла, а я нет. Денег нету. Жаль. Хороший она человек. Хотелось бы с ней попиздеть. Ведь если бы всё хорошо, то могли бы пиздеть до самого «Китай-города» (там у меня пересадка). Но не смогли мы с ней.

А потом я всё-таки прошел. Пропустила меня добрая тётя. Добрая тётя пропустила меня-мудака. Какой с кого спрос? А, Арсений? Какой с кого спрос?

А изначально, после фразы в скобочках (и это ко всем относится) я хотел написать о том, что мы с Милой шли подавать заявление в ЗАГС (чтобы пожениться), а теперь, многие лета спустя, я иду по бульвару в обратную сторону. Хотел я так написать, но не написал. Написал теперь, три абзаца спустя. Но так как я всё оговорил, то можно считать, что трёх абзацев как не бывало. А вместо них известного рода яма, в которую весь мир ёбнулся и жалобно застонал.

Гулял мир по лесному массиву всевозможных словечек и думал, что вот эти злоебучие три абзаца:

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Гулял мир по лесному массиву всевозможных словечек и думал, что вот эти злоебучие три абзаца — это такая же травка, деревца, словом, лесная поверхность, но ошибался жестоко. Была это всего лишь сплошная голая графия, а под графией — что ни на есть ямища, блядь.

Упал туда мир и жалобно застонал, а я из этой ямы хуй выпущу! И более того, что хуй — кровь выпущу и выколю зенки!

Специально для тебя, Иринушка: ПИПИСЬКА!!!

Трагедия разыгралась так: Божийдаров, чья мама — Светлана Ивановна тоже…

И опрокинулась лодка. И парабеллум не нужен уже. И ничего не нужно. И медведица большая и белая проплывала на льдине. И Умка. И всё им казалось мало. (Сейчас поезд приедет. Имеется в виду метрополитен. Имеется. Всегда в продаже имеется. Всегда в продаже горячий метрополитен!)

Божийдарову холодно. Многим тепло. Очень многим сейчас тепло. Что с того?

Многим тепло, а Божийдарову-то холодно. Так-то вот так, мои дорогие. Святая…

А с Еленушкой, кстати, сегодня по телефону разговор был. Такая стала клёвая, деликатно-язвительная девка. Кайф! (не то слово!) Или всегда такая была, и только со мной жалостливо так нежно мяукала, как котёнок (котёнком я константинно называл свою первую жену Милу). Жалостливо, говорю, мяукала, потому что, наверное, любила меня, мудака, а со всеми остальными всегда такая была, как со мной теперь, когда я стал такой же, как те мудаки были тогда.

(Данный абзац был мною полностью завершён за два с половиной часа до написания. Это редкость, ебёмте.)

Когда я был маленький, и когда мне было при этом шестнадцать лет (только исполнилось) мы с Дуловым сочиняли песенки: я — текст, а он музыку. Я тогда, глупышка, любила питерский рок и сподобилась я, дурочка, сочинить нечто:

По ступенькам вверх,

кубарем вниз —

тренировка ежедневных

падений ниц… и т. д.

А музыка была при этом чем-то похожа на Майкла Джексона, и раньше на неё был текст Дулова:

…зигзагами мысль из голубого дыма,

магический круг со вчерашним я.

Звон стекла сквозь музыку пульса,

Ночь в бездонных глазах…

И припев: Кристина!..

Вот такой вот мы занимались вот поебенью. Хотя дуловский текст весьма и весьма для 15-ти тогдашних дуловских лет. Лучше моего. (Всё-таки, блядь, в метро совершенно некомфортные условия для ведения «простой литературной работы».)

К Божийдарову медленно подплыла рыба, неожиданно нежно и предварительно проведя плавником по спине, и человеческим голосом, прямо-таки ангельским голоском, молвила: «Садитесь, я подвезу вас!..» И они поплыли в ночи. Человек и рыбёшка. Поплыли вдвоём в тишине. И в высоте зазвучала третья часть шостаковичевской симфонии N 5, ре минор.

Я думал несколько дней подряд, когда продолжу? Когда? В какой-то миг подумал, что никогда. А вот продолжаю: Кошеверов в тамбуре восьмого вагона, следующего, как и весь поезд, по маршруту «Архангельск — Москва», говорил о своей маме. Как вы думаете, о чём именно?

И многое уже кажется сном. И излишние фразы. И сказать — это уже только для того, чтобы продолжить. Чтобы то, что началось по воле не по моей получило-таки продолжение, как и всякая ерунда.

Архангелогородец Рома, режиссёр и рок-музыкант, не дал нам соскучиться в предыдущие дни. Знаете ли вы, каким путем? Не хочу. Устал говорить.

Когда я слушал в очередной раз «Богородицу» Другого Оркестра, вру, чуть позже, я придумал эпиграф ко всему «Псевдо», который вы уже хорошо знаете: «Общение — чепуха! Мы честны лишь тогда, когда остаемся одни…» И не стыдно мне за сие многоточие. Что делать! Не стыдно и всё!

Я четыре дня не дрочил себе хуй, а за сегодняшний — уже трижды. Только что ушла тётя. Сейчас я пойду к ним в комнату, где стоит видеомагнитофон, поставлю кассету с порнографией и подрочу в четвёртый раз.

Последний, третий, я дрочил, представляя себе всякие штучки с бывшей Еленой.

Всю мою жизнь мне, хорошему, мешают какие-то мудаки. Вася как-то раз высказался по этому поводу так: «Может быть ты ошибаешься во всём, о чём говоришь, Максим? А? Может быть а?»

Да, Вася, может быть, да только всё равно ты мудак!