— Что куришь? — спрашивает.

— «Блю риббон», — отвечаю. Отвечаю. Отвечаю.

— Давай.

— Привет, я второе мая продлил. Пока не закончу «Псевдо», будет второе мая, но в принципе, сегодня же и кончится.

— ТЫ второе мая продлил?! Поверишь ли, Скворцов, сегодня я видел сон, что приехал какой-то мужик из Эстонии, а у них первое мая отменили и вместо этого сделали 31-е апреля.

— Что ж, ничего удивительного. «Псевдо» подходит к концу, и в этот знаменательный день я вижу лишнее подтверждение тому, что коммуникационная система работает.

— Ну, знаешь ли, в этом отношении коммуникационная система работает на протяжении всей моей жизни. Так, например, начнёт мне кто-нибудь говорить о немецких касках, а я об этом думал вообще в последний раз лет в пять, но накануне как раз приснился сон, в котором фигурировали эти самые каски.

— Да уж.

А через пять минут мы, друзья детства, расстались.

Надо сказать (кому?), что когда я только что вышел из метро (примерно 40 минут назад) я решил, что где-нибудь в начале последней странички обязательно напишу, что вот, мол, скоро закончу «Псевдо», а покурить в ознаменование финала нечего. А потом не вытерпел: купил на мамины деньги, данные на покупку проездного, который мне не продали, ибо не хватило шести тысяч рублей, сигарет за тысячу двести. Ах, мамины деньги, мамины деньги. Плохо. Работаю, работаю, а своих нет. Вот ведь, блядь! (Может ещё какой-нибудь персонаж напоследок ввести?)

Так вот, купил, стало быть, сигарет и стал придумывать, как бы эту растрату объяснить. А когда пришёл, то так и объяснил, как придумал. (Черт подери, господи, чёртери, как мало осталось времени, как мало свободных строк, а я всё… Э-эх!!! Сука, дура, жопа…)

— Дядя Фридрих, ты обещал, что мы пойдём кататься на каруселях. Почему мы не пошли?

— Нет.

— Дядя Фридрих, ты обещал, что когда я вырасту, у меня будет семья, любимая работа и так далее. Где всё это? Или я ещё не вырос? Что же мне делать? Почему ты молчишь?

— Нет.

— Дядя Фридрих, почему же мы всё-таки не пошли тогда кататься на каруселях и смотреть канатного плясуна?

— Хорошо, пойдём теперь. Дай руку — я насыплю тебе в ладошку орешков.

— Спасибо, дядя Фридрих. А скоро мы дойдём до каруселей?

— Разве ты не видишь, малыш, что мы уже сидим в кабинке?

— Ой, теперь вижу. Дядя Фридрих, а достаточно ли прочна карусельная ось? Вдруг мы улетим прямо в небо?

— Да, прочна. Нет, не улетим.

— Дядя Фридрих, у меня кружится голова. Я никогда не думал, что карусель — это так опасно.

— Что?

— Дядя Фридрих, ты обещал, что когда я вырасту, у меня будет семья, любимая работа и Женщина-для-меня.

— Да, я обещал.

— Дядя Фридрих, карусель кружится все быстрее, а солнце садится. Что это означает? Неужели мы не успеем посмотреть канатного плясуна?

— Смотри.

— Дядя Фридрих, я хочу Женщину-для-меня. Дай мне её!

— Завтра.

— А это правда, что сегодня ночью похороны «Псевдо», а, дядя Фридрих?

— Какая чепуха! Похорон не будет. Никогда. Подумай сам, как можно похоронить то, чего нет?

— Ну так, похоронить — не похоронить…

— Хорошо, коли так, могу сказать тебе, что именно сегодня похорон «Псевдо» не будет. Во все остальные дни — всегда пожалуйста.

— Жизнь — дерьмо и задница! Это обманная карусель!..

Как же так? Как же быть? Кому нельзя того, что всем можно? (Загадка, пословица, поговорка, прибаутка, предательница.) Сидят на ложке, свесив ножки. Кто это?.. И как же это так выходит, что как входит, так уже и не выходит?

У меня на шее крестик, а у Вовы на шее нолик, а Серёжа, бедный, линию проводит вдоль.

Над холмами летала крыса и махала крылом. В амбаре мышка её ждала и, чуть не плача, приговаривала: «Крысонька, любимая моя, приди, приди в мою обитель мышки!»

Но крыса не спешила. Она летала так, для удовольствия и, наслаждаясь полетом, семь раз заходила на новый круг. (Кстати, добридненская кошка по имени Писюк сегодня упала с балкона четвёртого этажа, но не разбилась.)

«Псевдо» — это своего рода Портрет Дориана Грея. Нет? Вам не кажется? А почему?

Сейчас, в два часа второй ночи второго мая 1995-го года, закрывая глаза, я вижу «Псевдо», лежащего на больничной койке, таким стеклянным взглядом уставившегося в потолок. Милая медсестра Анна, чья пизда при ходьбе находится на высоте примерно метра от пола, чисто вымытыми руками отставляет в сторону капельницу. Из-за шторы выступает дядя Фридрих, медленно подходит к «Псевдо» и закрывает ему глаза…

Сегодня, в два часа второй ночи второго мая 1995-го года, закрывая глаза, я вижу это.

И что, после этого я останусь жить? Как вы думаете?

Да конечно останешься, рыженькая мудашка. Кому ж ты на хуй-то сдался, милый мой мальчик?

Сегодня, 29-го мая 1999-го года я всё-таки выебал Лену Зайцеву. Ровно пятьдесят месяцев назад я спросил её в ненужном телефоническом разговоре: «Когда же мы теперь увидимся?» Она, дурочка, и сказала, что месяцев через пятьдесят. Всё, как положено. Ей 31, а мне 26.

Смешно. Почему-то сегодня вспомнилась эта ночь, 3-го мая 1995-го года, когда был закончен «Псевдо». Какая хуйня! Какая же кругом хуйня! Как трудно жить одновременно в нескольких годах.

Последняя страница (рукописная)

Забавно то, что, в самом деле, если разбить всю свою жизнь на множество составляющих её секунд и одновременно их все прожить, будто пронзив неким невидимым стержнем (хуем, к примеру, чтоб понятней вам было) то ведь всего-то и будет жизни-то секунда одна! Хорошо бы!

А про 99-й год — это обман. Это всё ложь.

Милая, родная моя Женщина-для меня: Мила, Ольга Владимировна, Ленушка, Зубричек, Катя, Анечка (дуловская), я люблю вас. Простите мне.

А про 99-й год — это обман. Всё это ложь. Псевдо умирает последним. И неизвестно всё: как там, что, останусь ли я после этого жить? Как вы думаете? Вот как вам кажется? Останусь ли я после этого жить?

Соображениями делитесь по адресу: [email protected]. Телефон: 8 909 927 06 55. Спросить Максима.

(А последняя строчка романа уже написана 20-го марта 1995-го года красной ручкой возле дома № 69 по улице Вавилова, где я ожидал Катечку Живову, берущую интервью у каких-то жлобов. И то, что я напишу сейчас, тоже давно заготовлено в рыженькой голове. Отстоялось в мудацком колодце моём.)

Мне пять лет. Я называюсь Максюша. Дневной сон в небольшой комнате хрущевской пятиэтажки, расположенной в Марьиной роще, на Октябрьской улице. Дом — 68, квартира — 28. После сна, в котором я видел дракона, после утреннего просмотра «Клуба кинопутешествий» (клубкино (чьё?) путешествие, как я полагал тогда) мама-то мне и говорит: «Жили-были три японца: Як, Як-цыдрак, Як-цыдрак-цыдрони; жили-были три японки: Цыпи, Цыпи-дрипи, Цыпи-дрипи-лимпомпони; вот они переженились: Як на Цыпи, Як-цыдрак на Цыпи-дрипи, а Як-цыдрак-цыдрони на Цыпи-дрипи-лимпомпони; вот у них родились дети: у Яка с Цыпи — Як-цыплёнок (я засмеялся), у Як-цыдрака с Цыпи-дрипи — Як-цыдрёнок-цыпидрёнок, а у Як-цыдрак-цыдрони и Цыпи-дрипи-лимпомпони родился Як-цыдрак-цыдрёнок-цыпидрипи-лимпомпёнок…» (тут я опять засмеялся).

…И ещё апостол Иуда сказал…

Февраль — май 1995, Москва

notes

Примечания

1

Ergo coitus, ergo sum — латинский афоризм, подвергнутый паронимическому переосмыслению, вследствие чего грамматически неверный, но гипотетически означающий «Трахаюсь, следовательно существую».

2

Lupus non mordet lupum. — волк волка не кусает. (лат.)