Опять метро. Станция «Новокузнецкая». Студия. Запись. Другой Оркестр воистину. Шатает меня, оболдуя!.. Ку-ку.

Божийдарочка выпала из седла. Упала. Больно ей стало. Ивлен оказался рядом, подхватил и унёс. Понёс на вытянутых руках, то и дело спотыкаясь о камни. Принёс на вершину горы и перевёл дух. Перевел стрелки часов, перевёл английский стишок, подписался «Маршак», прочитал молитву вкрадчивым шепотком и сбросил Божийдарочку вниз…

Упала. Больно ей стало. Выпала Божийдарочка из седла. Божийдарову Милу, божийдарочкину сестричку, господи-мудила подарила мне. Спасибо тебе, всеведущая мудила.

Все хорошо по-своему было в человеке, называемом Кирилла Петрович. Да только Дубровский в нем был нехорош. И ещё Александр Сергеич был, и была у него дружеская нога. Ещё рядом с ним лейтенант Саул был и был он француз, и как у всех французмэнов, была у него женщина.

Впрочем, даже не женщина толком была у него, а снежная баба, пышная и румяная. И трахал он этот снег по ночам, и не надоедало ему.

Мила, неужели ты ничего не помнишь? Мила, Мила моя, ведь так часто и с радостью еблись мы с тобой и о многом так философствовали, лежа в просторной арабской кровати! Как же так? Отчего же, право? В чём повинен человеческий сын Максимка?

Мэо мне говорил, что написал повесть, после которой умереть право имеет. Имел «Безымян²ую повесть» в виду. Я прочитал. Мне очень понравилось. Но мир остался таким же, как был, как будто и не было никогда никакого Мэо с его повестью или Скворцовки с его злоебучим «Псевдо». Это как?!

Злокачественная опухоль. Хочу, чтобы замкнулось всё на самоём себе! Замкнулось и затряслось от электрического переизбытка. Чтобы обуглилось, чтобы горело, светило, сверкало и было, как надо!

Мне и Милуше, Милуше и мне, нам говорила Исааковна Еленушка Вигдорова, что самое страшное, когда в истории появляются люди, которые знают как надо.

И глупышка моя первожённая усвоила сей постулат. А что усвоила она ещё? Мне иногда непонятно.

Может быть ничего? Вряд ли. Ведь неглупая баба! Но почему же не понимает, не помнит она ничего? И ебется она не со мной. Это что, от большого ума?

У Машеньки, дочери моей Милы, есть папа. Его зовут Дима Стоянов. Все это называется «мне пиздец»…

Главным образом я делаю, как делаю я, вот почему:

Во-первых, я не люблю слова и сентементализм.

Во-вторых, я не люблю книги, кино, картины и вообще ненавижу искусство.

В-третьих, все изложенное в первых двух пунктах иногда оказывается неверным и все происходит совершенно наоборот.

В-четвертых, я любил Милу, как дай бог каждому или Каждой.

В-пятых, Лену я любил по-другому, но не меньше, потому что она добрая, нежная и родная, хоть и никогда не понимала ничего из того, что я говорил.

В-шестых, Аня Абазиева была талантливой девочкой в детстве, а потом на всю голову увлеклась собственною пиздой, в результате чего совсем уже охуела. Однако, на уровне слов и поверхностном уровне действий в первый день с ней все было так, как должно в идеале.

В-седьмых, а может быть и во-первых, я не могу понять, никогда не могу понять, как же я отношусь к Добридню. Может быть я люблю её? А может быть и нет.

В-восьмых, мне очень часто бывает больно и глубоко огорчительно от случайных взглядов, встреч, жестов, слов и так далее.

В-девятых, сегодня я почему-то не дал одному прилично одетому мальчику лет семнадцати пятьдесят рублей, недостающих для покупки жетона на метро. Почему, я не могу понять. Ведь у меня были деньги! От этого хочется плакать. Он, наверно, подумал, что я сука и жлоб.

В-десятых, я бородат и выгляжу старше своих лет. Девочки удивляются, когда узнают, что мне всего двадцать два.

В-одиннадцатых, я ничего не понимаю и не понимаю вообще ничего.

В-двенадцатых, мне решительно все ясно.

В-тринадцатых, число тринадцать — это чертова дюжина, а к чему это я? Ага.

В-четырнадцатых, я никак не возьму в толк, почему у меня к моёму возрасту было всего три бабы, хоть я провел с ними свыше двух тысяч половых актов. (Львиная доля приходится здесь на Милу.)

В-пятнадцатых, по-моёму Мила и Лена мне уже стали по хую, а когда плохо Ире, или кто-нибудь обижает её, мне больно и очень грустно.

В-шестнадцатых, значит ли обстоятельство, изложенное в пятнадцатом пункте, что я люблю Добридня или же всё-таки нет?

В-семнадцатых, я еду в гости к Дулову.

В-тридцати-третьих, коммуникационная система, заявленная мною в романе «Псевдо», по-моёму не срабатывает. Хуй бы с ней.

В-тридцать-четвертых, нет, не хуй! Обидно мне…

Хватит. Хотел было, а теперь и так хватает. Времени, иными словами, не хватает мне, а значит — и так хватает. Хватит. Ужо тебе! Мороз-воевода воистину Ким Бессинджер Гребенщиков.

Мне, как и всем, всё присуще. Я сделал то, чего делать я был не должен. Я прочитал почти весь «Псевдо» от начала до последней написанной мной на сегодняшний день строки, а значит и вы все его прочитали, так как я и вы — тождество, по условиям договора. Мне стало грустно. Вдруг все это время вы читали не потому, что было интересно, а потому, что просто жалко меня-мудака. Но сама эта мысль меня раздражает. Тупая какая-то мысль! Что опять? Что делать рыжему пиздюку?

А ещё рассуждения о Сверхбоге показались мне непонятными, хотя точно помню, что мысль была ясная, когда писал. А как показалось вам?

Пишите мне по адресу: [email protected]

Адрес настоящий. Отвечу всем. А то и встретимся, попиздим, потусуемся. Пивка попьём. А можно и чем-нибудь интеллектуальным заняться. Словом, пишите.

Существуют женщины, которых с первого взгляда хочется выебать. К чему это я?

И ещё апостол Иуда сказал ещё, а Христоска выстрелил в воздух из пневматического ружья. Так развлекаются боги. И птица Сирин упала к его ногам.

Тесею же приснился намедни удивительный сон, будто он румынский кинематографист и снимает кино про вторую мировую войну по роману Юрия Шапорина «Горячий снег». Фильм начинается с того, что кудрявый Мэо (барабанщик Другого оркестра и писатель-прозаик) долго смотрит в сторону горизонта, а потом говорит: «Мне скучно бес…» В этот миг происходит взрыв, и на берегу появляется какая-то голая баба и, нагло улыбаясь, ожесточённо чешет себе пизду.

Тесей проснулся и вышел на балкон. Пахло псиной и весной. Снег ещё не растаял.

У Сергея Спирихина в холодильнике жил, надо сказать, снеговик. Тесей приехал к нему в гости и попросил продать снеговика. Сергей Спирихин долго ломался, но потом всё-таки своё согласие дал.

Тесей взял снеговика за белые руки, отвёл на Троицкий мост и сбросил в Неву, где снеговая бедняжка и нашла свой конец.

(Когда я приду домой, я посвящу вас в тайну романа «Псевдо». Тайна сия малоинтересна теперь для меня, но между мною и вами, милостивые государи читатели, кажется, всё-таки есть небольшая разница. К лучшему обстоятельство оное, или же нет, а только, благороднейшая Екатерина Матвеевна, великодушно простите, вынужден я прервать этот сладостный словоблудный поток.)

Так вот нашла конец свой снеговая бедняжка наша. Почила в Неве в то время, как месяца четыре назад апостроф Мила сказала, что я похож на Рембо, но второй будет чуток поталантливей.

Мила умна, а у Ленки красивые ноги. Иногда же мне кажется наоборот: Мила глупая, хоть и вся состоит из сплошного секса, а Ленка — умница и красавица. А с Ирой мы завтра поедем смотреть новую базу для репетиций. (На ходу я ещё никогда не писал.) Что ты об этом думаешь, Митя Кузьмин? Гаврилов часто говорит чересчур громко. Я думаю, что в этом ты согласен со мной, Митя Кузьмин. Как ещё? Всё понятно в кругу своих. И в этом есть своя сермяжная правда, правда Митя Кузьмин? Мириам, Галь… Одним словом, мой друг Хорхе Луи Сальвадор вдали.

Самое страшное во всей нашей мудацкой, трижды выебанной и высушенной жизни то, что мне хуёво, и всем хуёво, всем больно, но никто друг о друге и знать не желает. Блядь! И ведь всем всё понятно, и можно даже сказать, что я банален или ещё какую хуйню. А вы вот так же, как я, скажите, пиздюки ёбаные, имея такой же, как я, интеллект и такое же богатство духовное в сокровищнице, в сущности, всё равно нищей душонки, и такие же руки нежные, и язык, и хуй как хуй. Вот так же вы, блядь, скажите! Ведь ни хуя! Все себя умней друг друга считают.