Легкая тень пробежала по мужественному лицу Спартака. Он закусил губу и сказал примирительным тоном:

— Ну, мои головорезы убили не только ее… Но, пойми, сейчас война, я не могу казнить воина из-за какой-то рабыни. Каждый солдат на вес золота. Помни, мы воюем не ради денег, а за свободу!

В этот момент Никандр с силой потянул кость на себя, так что раздался небольшое похрустывание, и с ювелирной точностью вставил ее головку в ямку. Хотя это было больно, но, видимо, ощущение головки кости на месте дало облегчение. Никандр тем временем налил в чашу вина для обработки ссадин. После небольшой паузы Спартак продолжал примирительным тоном:

— Ну, погоди, вот добьем римлян, обратим их в рабство, а всем рабам дадим свободу, и я возьму тебя к себе врачом. Римляне — волчье племя. Они вскормлены волчьим молоком и почитают волчицу своей матерью. А ты знаешь, когда волк нападет на овечье стадо, он всех овец зарежет, не потому, что голоден, а так, игры ради — вот и римляне то же. Ты когда-нибудь охотился на волков?

— Нет, хозяин никогда не посылал меня на охоту, я — врач, — сказал Никандр, обмывая Спартаку кожу на руке вином.

Вино щиплет ранки, но Спартак даже не поморщился и продолжал с энтузиазмом:

— Ты родился рабом, а я родился свободным. И в юности отец брал меня с собой на охоту. Он был вабистом. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, — опять мотнул головой Никандр, ставя чашу с вином на стол.

— Вабист — это тот, кто умеет выть по-волчьи, — продолжал Спартак, пока Никандр накладывал ему мазь на ссадины. — Летом, в июне-июле волки любят выть на луну. И когда вабист воет, волчицы ему отвечают. И тогда охотники знают, куда пустить собак. А на заре собаки гонят стаю на поляну, где охотники ожидают волков с копьями. Я с двадцати шагов пронзал волка копьем насквозь. И один раз мы убили волчицу, нашли ее логово, а там волчата пищат и друг к другу жмутся. Мне так жалко их стало. Я выбрал себе одного, потолще. Я выкормил его из соски козьим молоком. Я приучил его, и он был мне как собака, я брал его с собой на охоту и научился от него так выть по-волчьи, что сам стал вабистом. И так это у меня хорошо получалось, что мальчишки из нашей деревни прозвали меня человеком-волком. А потом волк заматерел и зарезал соседских овец, и пришлось его убить. Волчью породу не переделаешь. Так и с римлянами. Считай, что сейчас мы охотимся на волков.

Никандр тем временем кончил накладывать мазь на ушибы Спартака и перебинтовал его руку.

— Вот и все. Желательно не двигать рукой два-три дня, — сказал он.

Спартак встал с кресла и с тем величественным видом, с каким господин треплет по щеке рабов, потрепал по щеке Никандра.

— А ты хороший врач, молодец, — сказал он.

И тут он впервые обратил внимание на дверь в палату:

— А там что у тебя?

— А там моя больница и лежат больные, — отвечал Никандр.

Говоря это, он изменился в лице, и Спартак это заметил. Он приказал своим охранникам обследовать помещение. Один из них вошел в палату и спустя немного прокричал:

— Да тут лежат раненые!

И Никандр побледнел.

Когда я был совсем маленьким, мне матушка рассказывала об оборотнях. По ее словам, значит, случается, что люди бывают то в человечьем, то в волчьем обличии. Увы, теперь как медик я вынужден констатировать, что наши внутренности больше похожи на свиные, чем на волчьи. Но вот с душами такое иногда почему-то происходит. И в мужественном профиле Спартака проступило что-то волчье, когда, не моргнув глазом, он приказал:

— Всем раненым перерезать горло[18], остальных просто выкинуть, и положить на их место наших раненых.

Такого поворота событий никак нельзя было ожидать. И побледневший Никандр взорвался:

— Это гадко, подло, бесчестно убивать раненых! Я дал клятву Гиппократа. Я дал клятву лечить всех больных и раненых, невзирая на то, кто они. Я не пущу твоих солдат в мою больницу. Я не позволю перерезать раненым горло!

— И ты думаешь мне перечить? — мужественное лицо Спартака, изобразило недоумение. — И потекли реки вспять…

Далее произошло то, чего я никак не ожидал: Спартак положил в рот два пальца и по-разбойничьи свистнул.

На его свист в комнату ворвалась дюжина охранников.

— Заковать его и бросить в темницу. А ключи от темницы отдать мне — он хороший врач, еще пригодится, — строго приказал им Спартак, указывая на Никандра, чьи лицо стало бледным как полотно.

Когда война проявляет звериный оскал, люди начинают жить по волчьим законам. Недаром Спартака в детстве мальчишки звали человеком-волком! Я испугался, но меня Спартак не замечал — я был слишком мал. Охранники, видно, тоже боялись гнева своего вождя. Во всяком случае, они спешно схватили сопротивлявшегося Никандра и уволокли его куда-то. По иронии судьбы Никандр родился в рабстве, но в рабстве никогда не носил цепей; его заковали лишь после того, как ему даровали «свободу». И я впервые в жизни наблюдал, насколько условно само понятие свободы.

Что последовало дальше настолько ужасно, что у меня не хватает духа описать это в подробностях. Но всем раненым перерезали горло, а трупы их куда-то отвезли на телеге, и на их место поместили раненых солдат Спартака. Ассистенты Никандра стали их лечить. На мое недоумение они мне сказали, что дали клятву Гиппократа лечить всех, кто в лечении нуждается, а борьба за власть их не касается, и что когда я дам такую клятву Гиппократа, я тоже буду лечить всех подряд.

Я вернулся домой и немедленно рассказал хозяину (как я привык называть Публия Домиция), что произошло. В комнате при этом также находились Квинт Лентул и Леонид. Леонид принес подобранные на мостовой книги и какие-то бумаги, которые рабы Спартака выкинули за ненадобностью из окон домов, и Квинт Лентул вместе с хозяином их разбирали, сидя в креслах, при этом Леонид сесть в их присутствии не смел, а скромно стоял у стола.

— Никандра нужно спасать! — вырвалось у хозяина, когда я кончил свой рассказ.

— Легко сказать, как его спасешь-то? Что мы можем против Спартака? — возразил Квинт Лентул, продолжая разбираться в книгах за столом.

Леонид промолчал: он предпочитал молчать в присутствии своего хозяина — несмотря на дарованную ему Спартаком свободу.

Хозяин отложил книги и заходил по комнате взад и вперед. Он заметно похудел за это время, так что его глаза больше не выглядывали из-за складок жира, и имели уже не свинское, а человеческое выражение.

— Нет, его нужно спасти, — сказал он наконец, остановившись у стола. — Он для меня не только раб и прекрасный врач, но и друг. Мы с ним вместе росли и вместе ходили в школу, и он был выше меня и сильнее и защищал меня от сильных мальчишек. Мне в голову пришла идея.

У него созрел план, но в тот вечер я о нем не узнал, потому что хозяин сказал мне:

— Иди спать!

И мне ничего не оставалось делать, как повиноваться.

А затем город увидел нечто, чего раньше не видел никогда, ибо Спартак надумал устроить гладиаторские игры[19]. Но в нашем городе не было цирка, так что их решили устроить на форуме. Наскоро сколотили из досок трибуну и установили ее напротив дома префекта. Она ограждала площадку с одной стороны, а с остальных трех сторон сделали просто веревочное заграждение вместе с колышками. За этим заграждением разместили несколько рядов скамеек.

Привел меня посмотреть гладиаторские бои Леонид. По его словам, он не мог видеть крови, а тут пришел не один, но даже привел меня. По дороге он сказал мне тихо:

— Если ты увидишь Публия Домиция, не подходи к нему и не разговаривай с ним, и никому о нем ничего не говори, а обращайся только ко мне.

Это казалось странным, но я не решился задавать никаких вопросов.

Когда мы пришли, на форуме уже было полно народу. По бокам от трибуны стояли воины Спартака, а на скамейках напротив разместились, в основном, рабы и пролетарии. Правда, посмотреть на игры прибежала и десятка два мальчишек из плебеев. Понятно, что состоятельные жители боялись попадаться Спартаку на глаза — а мальчишки не удержались.