И всё же, так обидно…
Вдруг тяжёлые ладони опустились на её плечи.
- Вы слишком напряжены, мистресс. Позвольте?..
Хаашим принялся осторожно разминать плечи женщины, тщательно дозируя свою силу, чтобы не причинить боли. Хельга трепетала от этих сильных и одновременно мягких прикосновений, но больше оттого, что именно Хаашим делал с ней это. Длинные сильные пальцы с жёсткими мозолями от рукоятей ятаганов с необъяснимой нежностью поглаживали её плечи, взволнованное дыхание едва-едва волновало тонкие пряди волос на макушке Хельги, заставляя сладко ёжиться. Она знала, что в этот момент чешуйки под бронзовой кожей образуют новые и новые перламутровые узоры, подчиняясь его движениям.
Развернув кресло, Хельга встретила его взгляд. Тёмно-зелёная глубина, словно затягивающий омут, полон неизвестных помыслов. Но вот волшебство рассеялось и хсаши криво улыбнулся:
- Вами следует лучше следить за своим здоровьем, мистресс.
Чтобы уйти от пронзительного, щемяще-нежного серого взгляда, Хаашим опустился на колени и с великой осторожностью, каждую секунду ожидая резкого отказа, снял тесные туфельки с ног госпожи. Массируя изящные ступни безупречной формы, чувствовал, как невольная дрожь пробегает по телу сдержанной, чопорной женщины и почему-то боялся того, что сейчас делал. Следовало остановиться, вернуться к прежней дистанции и забыть о том, какова на ощупь нежная шелковистая кожа. Такая ухоженная, с лёгким ароматом незнакомых цветов… белоснежная, словно никогда не была под настоящим солнцем.
Сердце в груди взволнованно билось, мешая думать рационально. Чтобы проложить себе путь к свободе, он должен воспользоваться добротой и беззащитностью Хельги, должен использовать любую возможность, чтобы втереться к ней в доверие, приручить её, заставить думать о себе не как о помощнике, а как о партнёре в любовных утехах… и это было настолько отвратительным, что Хаашим сам себе казался грязным, не достойным касаться её. Только мечта о возвращении домой ещё помогала ему бороться с собственной совестью. Только желание отомстить пленителям, одной из которых была эта женщина. Что с того, что она производит настолько благостное впечатление? Она одна из Кошек, одна из врагов.
- Подобная работа может плохо сказаться на вашей красоте, мистресс.
Чего ему стоили слова, сказанные самым обычным тоном? Хаашима раздирали противоречивые желания и он не знал, чего хочет сильнее – убить Хельгу или, повалив на пол, насладиться её телом, с удовольствием вслушиваясь в ответные стоны запретной страсти.
- Ты считаешь меня привлекательной, Хаашим?
Фальшивое имя звучит слишком сладко в её устах так, будто она не притворяясь, хочет знать его мнение. Невольно поддавшись очарованию, прошептал:
- Разве можно в этом усомниться?
Замер, удивлённо вскинув глаза на её заплаканное лицо, а Хельга отвернулась, тихо всхлипнув. Что он сделал не так? Почему она плачет?
- Хелгхаа, – он не имел права называть имя госпожи. Это правило жестокой болью вбили в его сознание люди в чёрной униформе, но сейчас Хаашим знал, чувствовал, что он должен позвать её, медленно погибающую среди холодного безразличия Аглора, не используя безликих титулов и званий. – Хелгхаа…
Он думал потом, идя по коридору в свой чулан, что ходит по лезвию бритвы и следовало соблюдать величайшую осторожность, чтобы не погибнуть, влюбившись в эту женщину по-настоящему. Сердце всё ещё колотилось где-то в горле, в ладонях остался призрак её тепла и это её имени. Если бы она знала, какой он на самом деле, смогла бы так же улыбаться ему, сквозь светлые слёзы, вверяя ему новые, ещё не окрепшие мечты и желания? Если бы только знала, какое зло поселилось в его душе, ломая и коверкая, изменяя гордого Йахшим-хааза, превращая в раба по имени Хаашим, для которого не было ничего святого – ни любви, ни верности, ни чести.
…Укутавшись в одеяло, Хельга Гэлли засыпала со слабой улыбкой на губах. Выплакавшись и почувствовав странное облегчение, она казалась сама себе обновлённой, готовой для чего-то нового и чудесного, ещё не зная, что в будущем в её жизни будет немало слёз – горьких и сладких. Только то, что это будущее связано с Хаашимом, Хельга понимала так ясно, как ещё никогда в жизни.
+++
Их «свидания» в ночных архивах помогали Хельге терпеть многое, в том числе настойчивые попытки Матери устроить её личную жизнь в соответствии со своими предпочтениями. Стычки с Джерр раз за разом становились всё напряжённее и агрессивнее. Мать, и в прошлом не блиставшая спокойным покладистым нравом, с недавних пор раздражалась и взрывалась в приступах гнева просто стремительно, встречая со стороны обычно покорной дочери не свойственное ей сопротивление. В один из таких дней терпение несчастной лопнуло и она выбежала из комнаты в слезах, чтобы весь день провести, запершись в своей вотчине среди книг и бесконечных архивных стеллажей. Язвительные упрёки Матери ранили как никогда больно. Ей припомнили всё: и неспособность родить ребёнка, и внезапную увлечённость «этим безобразным выродком-хсаши»… Джерриа знала все слабые места дочери и не замедлила воспользоваться шансом хорошенько пройтись по ним, ввергнув и без того удручённую не сложившейся жизнью Хельгу в пучины горького отчаяния.
Сидя за своим столом, глядя на разложенные в образцовом порядке письменные принадлежности, Хельга до сих пор слышала отдающиеся эхом в сознании слова Матери: неудачница, слабачка, пустоцвет.
Сжав гудящую голову руками, она пыталась хотя бы теперь, перед собой, оправдаться, найти опровержение этим словам… и не могла. Мать сказала чистую правду, не стоит на это обижаться. И всё же… Скорбь переполняла измученное сердце, непослушные слёзы не хотели останавливаться, и Хельга сердито вытирала их уголком шали. Как-то раз она, задремав над каким-то реестром, проснулась оттого, что Хаашим укрывает её плечи тёплой тканью. С тех пор она редко расставалась с этой накидкой. Воспоминание о Хаашиме и его доброте неожиданным теплом и светом окутало Хельгу и она подумала, что уж он-то точно никогда не станет обвинять её в чём-то, никогда не заговорит с нею грубо, упрекая в неудачах…
Когда же она привыкла так думать? Когда именно этот искалеченный в бою, угрюмый и мрачный мужчина стал ей ближе семьи, дороже любого на Аглоре? Когда же она успела влюбиться в него так глупо и безнадёжно? Т е шрамы, что Гретта и подобные ей считали уродством, были для Хельги символами мужества. Хаашим получил их в бою, как истинный воин и участь слуги принял далеко не сразу. Неукротимый, сильный – рядом с ним она чувствовала себя слабой и женственной, забывая, что среди родных сестёр получила обидное прозвище «верзила».
Хаашим… Всегда оставался сдержанным, словно боялся сблизится с ней хоть на шажок и здесь, в архиве, где она впервые почувствовала на плечах его тяжёлые ладони, Хельга могла найти утешение в собственных мечтах.
Всегда-то у неё всё не так, как у других!
- Что случилось, мистресс? Вы не вышли к ужину.
Хельга торопливо вытерла слёзы, досадуя на то, что Хаашим увидит её такой жалкой, с красным носом и опухшими глазами.
- Я… мне слегка нездоровится, – сообщила она нейтральным тоном, старательно отводя взгляд.
Хаашим вдруг взял её лицо в ладони, ласково сказал:
- Вы не обязаны лгать мне. Я всего лишь ваш слуга.
- Не говори так. – Хельга зачарованно смотрела в его тёмно-зелёные глаза, в которых вспыхивали и гасли золотые искры. Так прекрасно, так таинственно… и ей не было дела до того, что огрубевший шрам стягивает бронзовую кожу, заставляя хсаши щуриться почти насмешливо.
- Просто мне стало очень холодно.
- Могу ли я помочь?
Сколько смысла было вложено в этот простой вопрос! Сколько надежды и страха перед отказом! И Хельга не смогла устоять перед соблазном. Она притянула его ближе и коснулась тонких губ мужчины своими губами. Змеиные зрачки медленно расширились, дыхание сбилось, а в следующий миг Хаашим подхватил её на руки, заставив испуганно вскрикнуть, и исступлённо впился глубоким поцелуем в согласно приоткрытые губы.
