Я отдавала себе отчет в том, что несу всякую чепуху, а мой голос повышается от злости и раздражения, но мне было все равно. Он хотел узнать все? Что ж, пусть получает.

- Это тяжело, понимаешь? Тяжело находиться на корабле в окружении людей, которым, как я знаю, мне не следует доверять, особенно когда эти люди делают для меня гораздо больше, чем Альянс. Или ты решил, что я просто забыла обо всем? Последние два года для меня - не более чем мгновение, так что я помню творимые ими ужасы даже лучше, чем ты. Мне так трудно постоянно подозревать всех и вся. А еще труднее пытаться жить дальше, когда все считают меня мертвой, а те, кому я доверяла, теперь не доверяют мне.

Я вовремя прикусила язык, не позволяя своему монологу стать слишком личным, заверив себя, что сделала это лишь потому, что до сих пор не была уверена в том, что СУЗИ не записывает все происходящее в этой каюте. Отведя взгляд от камеры, я посмотрела в сторону, на пустой аквариум, пытаясь придумать, как описать свои чувства, не говоря «Я скучаю по тебе», «Ты мне нужен» или «Я впустила тебя в свое сердце, а ты плюнул мне в лицо, и я ненавижу тебя за это, кретин».

- И знаешь, - продолжила я, все еще глядя в сторону, - когда я наконец поняла, что и в самом деле прошло целых два года, и только с «Цербером» у меня есть шанс что-то изменить к лучшему, я подумала о тебе и о том, как ты отреагируешь на все это. И какое-то время спустя я почти убедила себя в том, что ты поймешь, хотя и знала, что этого не случится. Но ничего страшного, тебе необязательно понимать, как я и говорила раньше. У меня лучшая во вселенной команда, пусть даже вероятность того, что мы переживем эту миссию, мизерна. Я делаю это без тебя и без Альянса, потому что это должно быть сделано.

Опустив взгляд, я вспомнила несколько последних строк его сообщения, представляя себе выражение его лица, когда он завернул за угол и увидел меня. Как его рот приоткрылся, он подошел ближе, смотря на меня так, словно боялся, что если коснется меня, то я рассыплюсь прахом у него на глазах.

- Послушай, - тихо произнесла я, снова взглянув в камеру; мне так хотелось сказать все это ему лично, - я не стану извиняться за то, через что тебе пришлось пройти, потому что это не моя вина – надеюсь, ты знаешь об этом. И я не буду просить прощения за то, что не связалась с тобой, потому что я пыталась. Я лишь… для меня прошло всего четыре недели. Я имею в виду, с крушения «Нормандии». Даже меньше. И я все еще… - нужные слова так и не сорвались с моих губ. Ему так просто было сказать их, но я – не он. Ему и в голову не приходило, насколько тяжело мне было просто смотреть ему в глаза и не подавлять все человеческие эмоции, не прятаться за стену, которую я возводила всю свою жизнь для того, чтобы иметь возможность защититься от подобных ему людей.

- Я осталась прежней. Такой же, как… раньше.

Будет ли этого достаточно? Поймет ли он то, что я хотела сказать – что мои чувства к нему живы до сих пор, как бы я ни старалась их похоронить, как бы ни пыталась убедить себя в том, что он потерян для меня.

Он должен понять.

- Я буду осторожна, - добавила я спустя некоторое время. – И я вернусь. Рано или поздно. – Я пожала плечами. – Может быть. Не волнуйся за меня, я всегда продумываю запасные варианты.

Мне так много еще хотелось поведать ему, но я понятия не имела, как облечь все это в слова; горло болезненно сжалось. Не давая себе возможности опомниться, я выключила камеру, и запись автоматически прикрепилась к ответному письму. Нажав кнопку «отправить», я безучастно наблюдала, как сообщение зашифровалось и отправилось. Дождавшись финального писка коммуникатора, я отключила прибор – маленькую коробочку, которой я могла доверять. Они не сумеют заполучить его. С этой мыслью я подняла крышку клетки с хомяком и запихнула прибор в деревянный домик; зверек с любопытством обнюхал его и оставил в покое.

Здорово, наверное, быть хомяком. Я до сих пор не придумала ему имя. Мне нравилось наблюдать, как он бегает по клетке за неимением лучшего занятия, ни о чем не тревожась, даже не подозревая об опасности, таящейся в черноте космоса, или о коллекционерах, скрывающихся за ретранслятором «Омега-4».

С этими мыслями я позволила хомяку вскарабкаться по моему предплечью и, осторожно взяв его в руки, подошла к постели. Опустив зверька на одеяло, я села на пол в ногах кровати и, положив голову на сложенные руки, стала наблюдать, как он принялся исследовать незнакомую территорию. В конце концов хомяк приблизился к моим рукам и, обнюхав их, потерся носом о раскрытую ладонь.

- Ты – один из моих немногочисленных друзей, тебе это известно? – спросила я практически шепотом. Пискнув, зверек двинулся вдоль моего предплечья, не переставая втягивать воздух.

************

«Ты можешь обвести кого-то вокруг пальца лишь в том случае, - говорит он, не отрывая взгляда от того, к чему прикованы и мои глаза, а именно – от куска ткани, зажатой в его руке, которой он протирает оружие, - если и они, в свою очередь, пытаются обмануть тебя. Нельзя обдурить честного человека – он сразу учует это, как неприятный запах. Без труда ты сумеешь провести только того, кто достаточно самонадеянный, чтобы считать, что может обыграть тебя в этой игре. Такой человек не почувствует смрада, потому что будет думать, что вся вонь исходит от него самого».

Неожиданно он поднимает на меня взгляд, и я, приоткрыв рот, с изумлением смотрю на него широко распахнутыми глазами. Мне всего десять, и он по крайней мере в шесть раз больше меня; его голос звучит подобно рокоту двигателя, а лицо украшают татуировки. Мне всего десять, но я уже завидую большой красной цифре X на его плече, которую он с гордостью демонстрирует, как медаль. Почти половину его тела покрывают шрамы, но он добр ко мне, потому что я никогда не боялась его.

«Так скажи мне, - говорит он, - ты знаешь, как это работает?»

Я киваю с, как мне кажется, умным видом, и рассказываю ему все то, что сумела запомнить из наших прежних разговоров касательно этого конкретного дела. Ему нравится общаться со мной в перерывах, пока я болтаюсь поблизости и стараюсь найти себе полезное занятие, потому что я умею держать рот на замке. Сейчас я говорю о том, как мы выяснили, что последняя поставка красного песка была разбавлена модифицированным экстази – глупая ошибка безмозглого исполнителя. Я говорю о закулисных сделках и обманах, в результате которых мы останемся в прибыли, потому что эти люди не были честны с нами, и нам это известно. Эти слова, произнесенные моим детским голоском, звучат так же нелепо, как и слово «дерьмо» в устах трехлетнего малыша на глазах его старающегося сдержать смех отца. Мне всего десять, но я уже знаю, что единственный способ выжить в этом мире – притворяться, что тебе известно все, пусть даже на самом деле ты понятия не имеешь о том, что происходит.

Испещренные шрамами губы человека растягиваются в улыбке, обнажая несколько металлических зубов.

«Смышленая девочка, - бормочет он, - неудивительно, что Калверн держит тебя при себе».

Он смотрит на свое оружие с неподдельной любовью – чувством, которое я уже начала понимать. Мне еще не доверяли своего собственного пистолета, и я обходилась холодным оружием, спрятанным в моей одежде. Пока что я применяла его лишь для того, чтобы вскрывать сумки туристов. Я еще не знаю этого, но однажды буду использовать те же самые ножи, чтобы перерезать глотки.

Он замечает мой взгляд.

«Вот, - произносит он, протягивая мне зажатый в его огромной ладони большой пистолет. – Раз уж ты такая умная, я позволю тебе немного подержать Мэри-Энн».

Я сжимаю тяжелое оружие в своих коротеньких пальчиках, и мне нравится это ощущение. Я поднимаю руку, направляю пистолет вперед и нажимаю на курок, пока он не издает щелчок. Замечательный звук. Он даже не моргает, но рычит, отбирая у меня оружие.

«Какого хрена ты делаешь?»

«Оно не заряжено, - отвечаю я, пожав плечами и сохраняя спокойное выражение лица, хотя сердце неистово колотится в груди, - я знаю». Я рискую, пытаясь найти границы дозволенного, но теперь мне кажется, что та странная, братская привязанность, которую он ко мне испытывает, убережет меня. «Ты всегда вынимаешь патроны перед тем, как чистишь свое оружие». Он смотрит на меня, прищурившись, но я чувствую, что он впечатлен. На моих губах появляется нахальная ухмылка, словно говорящая, что я слишком смышленая для своего же собственного блага, но вместе с тем такое выражение на моем лице заставляет подобных ему мужчин считать меня просто очаровательной. «Кстати, ты пропустил кое-что», - замечаю я, указывая на грязное пятнышко между дулом и прицелом.