Осознание же собственной слабости, того, что я такая же, как и все, только ухудшало мое состояние. Я коммандер Шепард – величайшая из ныне живущих коммандос. Мне не пристало валяться в постели, страдая из-за мужчины.

- Это недостойно меня, - заявила я, сжимая кулаки. – Я сильнее этого.

- Ты не обязана быть неуязвимой для всего на свете, - мягко заметил Гаррус, снова нахмурившись. – Черт, тебе не следует даже пытаться. Это не делает тебя слабой. Это просто означает, что ты человек – это нормально для вашего вида.

Я посмотрела на свое запястье, на изображенных на нем летящих воробьев.

- Начнем с того, что меня вообще с трудом можно назвать человеком, - пробормотала я.

Гаррус пожал плечами.

- Меня уж тем более, к чему ты клонишь?

- Это не одно и то же, - недовольно сказала я, будучи не в настроении для шуток.

- Разве? На мой взгляд, ты не изменилась. Ты сражаешься так же, может быть, даже лучше. Ты так же ведешь себя, так же разговариваешь, выглядишь более или менее по-прежнему. И ты однозначно все еще страдаешь от паранойи.

- Я не параноик, - угрюмо возразила я.

- Значит, насчет остального я был прав? – подловил он меня, и я улыбнулась против воли.

Гаррус объяснил, что я нахожусь под воздействием стресса, который сломил бы более слабого человека, даже если бы все вокруг сходу поверили в случившееся со мной. И чем дольше мы с ним разговаривали, тем легче мне становилось. Мысли о Кейдене все еще причиняли боль, но к тому моменту, как Гаррус пожелал мне доброй ночи и ушел, оставив меня наедине с кружкой холодного кофе, я уже успокоилась до такой степени, что могла трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию. Он был таким же воином, как и я, и он не стал смеяться надо мной из-за проявленной мною слабости. Он сказал, что ему все равно, что я, на кого работаю, и в чем заключается моя миссия – одного того, что я стою во главе этой операции, для него достаточно, чтобы знать – это должно быть сделано, и нас ожидает чертовки опасное путешествие. А если выяснится, что кто-то управляет мною, словно марионеткой, то он вне сомнений сообщит мне об этом. Что ж, хотя бы эта мысль внушала некую уверенность.

Я знала, что Гаррус прав и насчет Кейдена, пусть даже и не хотела признаваться в этом самой себе. Да, он тяжело перенес мою смерть, но перенес тем не менее – он двинулся дальше, поднялся по службе в Альянсе. Он не мог просто взять и бросить все, что имел и во что верил, чтобы последовать за мной. Он не мог даже взаимодействовать со мной без оглядки - Альянс ясно дал понять, что не желает иметь со мной ничего общего.

Ну и пусть, решила я. Он мне не нужен. У меня есть Гаррус и Джокер и целый корабль людей, которых я постепенно начинала считать своей командой. А кроме того, у меня есть миссия, которую только я могу выполнить. Свернувшись клубком в своей все еще слишком большой постели и стараясь не обращать внимания на пустоту в груди, я убедила себя, что преуспею, смогу совершить невозможное и выжить. Ведь именно этим я и занималась всю свою жизнь – это то, что делают люди.

Я докажу Кейдену и всем остальным, что права.

========== Контакт ==========

Кейден

В мерцании курсора мне виделось немое осуждение – я уже полчаса глядел на пустое сообщение, написав лишь одно слово «Джена».

После того, как она покинула Горизонт, я дождался помощи от Альянса, прибывшей забрать пострадавших колонистов, и вернулся на Цитадель с тем, чтобы сделать доклад и прийти в себя. Большая часть жителей колонии, в том числе и Лилит, оказалась похищена, и, находясь наедине с собой, все, о чем я мог думать помимо этих несчастных людей, была женщина, к которой я повернулся спиной – та, которая вернулась из прекрасного далека и вновь выбила почву у меня из-под ног.

Вскоре после трагедии на Горизонте я получил письмо от Лиары – первая весточка от нее со времен поминальной службы, состоявшейся два года назад. Я понятия не имел, как она раздобыла мой новый служебный адрес, однако многое изменилось за это время, и у меня имелись подозрения, что Лиара не стала исключением. Она сообщила, что слышала о случившемся на Горизонте – хотел бы я знать, откуда – и спросила, видел ли я там Шепард. В ответ я написал, что наша встреча, мягко говоря, прошла не слишком хорошо. Пришедшее вслед за моим сообщением новое краткое письмо от Лиары снова вывело меня из равновесия.

«Кейден,

Я знаю - это трудно, но ты должен поверить, что это на самом деле Джена, и она делает все, что может, находясь при этом в поистине чудовищных условиях. Два года она провела в коме (и это в лучшем случае), а очнувшись, вне всякого сомнения, пережила сильнейшее потрясение. Всего несколько мгновений назад я видела ее впервые со дня гибели «Нормандии» – она здесь, на Иллиуме, в поисках новых членов для своей команды. Она так устала, Кейден, и так одинока. С ней Гаррус, и Джокер, и доктор Чаквас, но я не уверена, что этого достаточно.

Она все еще та женщина, какой ты ее помнишь, я не сомневаюсь в этом. К этому письму я прилагаю адрес, по которому ты сумеешь связаться с ней. Я передала ей устройство, которое поможет ее корреспонденции обходить все церберовские фильтры, так что, полагаю, тебе ничто не помешает. Пожалуйста, дай ей знать, что все еще заботишься о ней, или по крайней мере, что не отвернулся от нее, как многие из ее бывших союзников.

Будь осторожен,

Лиара».

И вот теперь я сидел, уставившись на курсор, пытаясь выразить словами то, о чем не в состоянии был даже думать.

Стоило мне только увидеть Джену, как я понял, что до сих пор чертовски скучаю по ней. Я хотел, чтобы у нее все было хорошо, хотел снова назвать ее своей, но многое изменилось за прошедшие два года. Я не мог так просто бросить все, чего добился в Альянсе, и последовать за террористами, руководствуясь лишь верой в то, что она и вправду осталась той же самой женщиной, что я помнил. Скудные объяснения Лиары не слишком помогли, особенно учитывая тот факт, что я понятия не имел, откуда ей все это известно. Она сказала, что «Цербер» вернул Шепард назад, потому что нуждался в ней. Но для чего? Только ли для того, чтобы остановить коллекционеров? Подобное утверждение казалось мне ложью.

Я не знал, что думать обо всем этом. Представляя ее себе, я видел Джену такой, какой помнил ее, когда она с уверенной полуулыбкой на губах робко глядела на меня из-под густых, темных ресниц и с какой-то трогательной уязвимостью позволяла заключить себя в объятия. Но в следующее мгновение это изображение осыпалось осколками, уступая место другому, и я видел ее стоящей плечом к плечу с агентами «Цербера», облаченной в их броню, использующей их оружие, следующей их планам. Она опровергала все, что, как я считал, мне было известно о ней.

Я вспомнил взгляд, которым она проводила меня на Горизонте. Ее приоткрытые губы слегка подрагивали, будто она не понимала происходящего и не в состоянии была поверить в то, что даже не пытается что-то изменить. В ее глазах я видел боль, вызванную моими действиями, моим предательством. Я мог бы повести себя иначе. Если бы я только с самого начала знал, что это и вправду она, все оказалось бы настолько проще – мне бы хватило времени, чтобы прийти в себя, свыкнуться с этой мыслью. В реальности же я получил то, о чем мечтал последние два года, и облажался.

В голове до сих пор не укладывалось, что она жива; каждую ночь теперь я просыпался, пребывая в уверенности, что все это мне приснилось – так же, как и прежде, когда мое подсознание возвращало ее к жизни. Я просто не мог переварить эту информацию.

Она заслуживает объяснения. Заслуживает того, чтобы знать, что мне, в отличие от «Цербера», по-прежнему нужна она сама, а не ее достижения.

Удалив ее имя, я написал «Шепард» взамен, лишь для того, чтобы хоть как-то заставить себя начать. Я сознательно использовал ее фамилию – пусть, возможно, в этом и не было нужды, но я не мог притворяться, что уже не злюсь. Только та женщина, которую я помнил, которой до сих пор отводилось место в моем сердце, была для меня «Дженой». Та же женщина, что я повстречал на Горизонте, была коммандером Шепард и никем более – черствой, смертоносной и чертовски упрямой, готовой на что угодно, лишь бы выполнить задание. Я сумею написать профессионалу, но не любимой, потому что в противном случае в сообщение грозила хлынуть боль, накопившаяся во мне за прошедшие с ее «гибели» годы. Я не мог принять ее возвращение и не задаваться вопросом, почему ее не было рядом в эту самую секунду. Так что я решил держать ее на расстоянии вытянутой руки. Так было безопаснее, но это нисколько не облегчало задачу облечь в слова свои мысли.