По системе видеосвязи я разговаривала и с другими: с Лиарой, Тали, даже с Рексом – они все нашли время, чтобы справиться о моем здоровье. Гаррус даже пообещал навестить лично, как только встанет на ноги. Лиара поинтересовалась, получаю ли я необходимое «лечение», и я знала, что она имеет в виду вовсе не мои физические травмы. Я ответила, что со мной все в порядке, и мы обе знали, что это ложь. Я не могла описать свои чувства, а когда пыталась, то казалась самой себе идиоткой. Глядя на себя, я ощущала только отвращение к тому факту, что я выжила, когда Кайден все дальше ускользал от меня. Зачем мне поправляться? Как это возможно в текущей ситуации? День за днем я все глубже погружалась в апатию и уже сомневалась, что мне хватит сил попросить о помощи.

Единственным человеком, кому я это сказала, был тот, с кем я вообще когда-либо обсуждала подобные темы, и он не мог мне ответить. Я сидела рядом с ним и болтала ни о чем до тех пор, пока не начинало болеть горло, а глаза не закрывались сами собой. Я полагала, что если существовал шанс – пусть и крохотный – я должна была им воспользоваться. А если нет, если я впустую трачу время, то… то я не могла пока об этом думать. Возможно, никогда не смогу, потому что слоняться по реабилитационному центру подобно привидению казалось более разумным, чем стараться жить дальше.

Я сидела у постели Кайдена день за днем, ожидая, когда он откроет глаза и ответит мне. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я сдамся и потеряю веру в то, что он когда-либо найдет дорогу назад, ко мне?

************

Спустя неделю после моего пробуждения, я стала замечать, что держу левую руку прижатой к груди под халатом, делая все одной правой, пусть и в два раза дольше. Я даже привыкла к тупой боли в поврежденном запястье – отголоску чего-то утерянного. А затем мне сообщили, что прибыл мой протез, и я наблюдала – вопреки советам – как мне ввели местное обезболивающее и присоединили мою новую искусственную руку к культе. Врачи признались, что им непривычно было пользоваться паяльником наравне с хирургическими инструментами, но мои металлические кости и наращенная кожа сделали всю процедуру намного проще и более похожей на налаживание старой машины, а не восстановление живого тела.

Я снова шевельнула пальцами, ощущая покалывание в запястье, где нервные окончания возвращались к полузабытой работе. Эта искусственная ладонь была не так хороша, как прошлая – непривычная на ощупь кожа, не совсем попавшая в тон по цвету, но это определенно лучше, чем ничего, и цена была несопоставима с той, что потребовал «Цербер». Час за часом глядя на свою новую руку, я начинала любоваться тем, как воробьи на запястье исчезали ближе к ладони – казалось, они улетали к солнцу, покидая мир подобно тому, как едва не покинула его я.

Пока я находилась без сознания, врачам пришлось удалить несколько имплантатов и заменить те из них, что вышли из строя после импульса Горна. Оказалось, что я на самом деле отчасти являлась Жнецом, как тот мальчишка и предупреждал. По словам специалистов, удаленные элементы были не особо важны, но мне пока запрещали заниматься физическими упражнениями. Никакого бега, подтягиваний, растяжек – ничего. Я не смогу оценить нанесенные мне повреждения, пока не приду в форму, однако когда это случится?

Минул уже целый месяц с окончания войны, и люди вокруг меня поднимались на ноги и шли дальше, приходя в себя. Но насколько проще этот процесс, когда есть куда идти. Им необходимо было восстанавливать родные планеты, создавать правительства, их ожидали новые вызовы и открытия. Но это все не относилось ко мне. Я выполнила свою работу, а попытавшись найти новую цель, обнаружила, что самым трудным будет просто жить в этом мире, созданном моими руками. Это было тяжело, тяжелее, чем следовало бы. Я до сих пор не могла радоваться победе.

Кайден все еще находился без сознания, ничего не изменилось. Я не получала никакой новой информации касательно его состояния, а только бесполезные советы подождать еще немного. Я перепробовала все: деньги, связи, но тщетно. Я не могла решить это с наскока. Коммандер Шепард спасовала перед этой проблемой.

Как итог, я осталась в реабилитационном центре, застряв между войной и миром, не будучи в состоянии жить ни в одной из этих двух реальностей. Ничто более не имело смысла, все казалось неважным – даже мое выздоровление. Я на собственном опыте узнала, что после напряжения войны, после того, как добилась того, чего не мог добиться никто прежде, впереди меня ожидала лишь пустота. Никакой награды от мироздания. Если же наградой являлась моя жизнь, то я не хотела ее – она причиняла слишком много боли.

Я бессознательно бродила по территории центра, периодически мысленно возвращаясь в мир живых, когда мне нужно было поговорить с Джеймсом или с представителями командования, поделиться своим мнением по какому-то вопросу. Остальное время я проводила наедине со своими терзаниями, или в кабинете физиопроцедур, или рядом с Кайденом. Я старалась навещать его каждый день, хотя поначалу это и причиняло боль. Однако теперь я не чувствовала боли – во всяком случае, той острой, удушающей, поразившей меня в первый раз. Теперь я ощущала лишь безысходность, будто события не могли развиваться иначе.

А может быть, боль не изменилась, а просто я привыкла к ней? Почему-то эта мысль навевала печаль и чувство опустошенности.

Я попросила медсестру постричь меня, потому что часть волос отсутствовала из-за ожогов, а те, что остались, были местами опалены и выглядели неопрятно. Она зашла ко мне после дежурства с парой медицинских ножниц и помогла мне в том, с чем не справлялись мои непослушные пальцы. Я смотрела, как пряди падают на пол, и каким-то образом это зрелище сумело проникнуть сквозь толстую завесу апатии и достичь моего сознания, даруя ощущение чистоты. Что ж, это прогресс.

Теперь мои волосы были короткие и мягкие, и из-за этого шрамы, покрывавшие мое лицо, выделялись отчетливее. Разглядывая себя в зеркало, я нашла на своем теле множество новых отметин. Забавно, но, судя по всему, в больнице, в которую меня доставили до того, как переправить сюда, не особо волновались за мой внешний вид. Я выглядела по-другому, что немудрено, но и это меня не волновало.

Когда я погружалась в вызванный лекарствами сон, то снова возвращалась в самую гущу битвы, озаряемую яркими вспышками агонии. Последние часы перед наступлением, ощущение губ Кайдена на моих, звук его голоса – все это представлялось картинками из прошлой жизни. Воспоминания о нем - таком любящем, скромном, но уверенном в своих силах, хорошем настолько, насколько никто более не был, постепенно вытеснялись видом его на больничной койке день за днем безо всяких изменений.

Все это не останавливало меня от визитов к нему. Я ничего не могла с собой поделать – мне казалось, что он единственный на всем белом свете знает, что я чувствовала. Даже сейчас, когда все внутри меня зачерствело и умерло, он бы понял, потому что он находился в чертовой коме и, вероятно, чувствовал то же самое. Я убеждала себя, что это хорошая идея – это помогало мне расставить все по местам, а кроме того, разве разговоры с находящимися в коме пациентами не шли им на пользу? Разве разговоры о полученных за время войны психологических травмах не шли на пользу мне? Встречи с Кайденом казались мне логичными, пусть даже только для того, чтобы я могла выговориться. К тому же, в этом заведении к понятию «часы посещения» относились со всей серьезностью.

Погруженная в свои мрачные мысли я и не заметила, что ноги снова несли меня знакомой дорогой. Я больше не нуждалась в костылях, но по-прежнему не в состоянии была двигаться быстро. Я ковыляла к палате Кайдена, осознанно напрягая каждую мышцу и стараясь равномерно нагружать тело. Открывая дверь, я ожидала, что найду все в том же состоянии, как и в прошлый раз – в этом месте ничего не менялось – но сидевшая у постели женщина подняла голову и встретилась со мной взглядом, заставляя меня застыть на месте.