Шатен не успел шагнуть за порог кузни, как на него налетел прохладный ночной ветер, который приятно коснулся разгорячённой жаром огня кожи. Викинг некоторое время стоял совершенно неподвижно, упиваясь приятными невесомыми прикосновениями потоков воздуха. Однако очередной шальной порыв ветра, облизавший обнажённый торс парня, заставил Иккинга вздрогнуть и всё-таки нацепить на себя домотканую рубаху.

Окинув окрестности усталым взглядом, Хэддок, нехотя перебирая ногами, направился к лазарету, где последние две недели проводил больше времени, чем дома или в Академии. Лениво ступая по вытоптанной дорожке, шатен то и дело оглядывался по сторонам, стараясь отвлечься хоть на что-то. Однако чем больше всадник пытался уйти от противных мыслей, что роились в его голове, тем настойчивей эти думы начинали терзать его. В какой-то момент викинг резко остановился, сжал руки в кулаки и хотел, было, закричать от бессилия и злости, но вовремя сумел обуздать ненужный гневный порыв и заткнуть свой внутренний голос.

Иккинг бросил взгляд вперёд ― до дома старейшины ещё десять минут ходьбы. Десять минут чёртовы мысли, от которых юноша пытался сбежать, будут терзать его, пока он не переступит порог лазарета, где есть возможность хоть ненадолго, но отвлечься от рутинных дум.

Стиснув зубы и сильнее сжав кулаки, Хэддок отдал всего себя потоку бессвязных мыслей, которые, только дай им возможность, унесли бы всадника куда-нибудь очень далеко, в самые глубины разума.

Иккинг, прогуливаясь по ночному селению, вспоминал всё, что произошло за последние дни. Например, их с Хедер ссору, которая разрешилась лишь по принуждению его отца. Сам Иккинг ни единой частицей своей души не хотел идти на примирение с брюнеткой, которая в последнее время своей заносчивостью превосходила даже пленных амазонок вместе взятых.

Или Астрид. Высокомерная выскочка, которую приходилось выхаживать всё это время, что давалось шатену с огромным трудом: Вереск была категорически против того, чтобы он даже на шаг приближался к чужеземке. Не одобряла этого и Астерия, которая при виде зеленоглазого викинга либо хваталась за нож, либо попросту уходила куда-нибудь подальше, явно не желая находиться рядом со «скандинавским выродком», как она его называла. Вождь постоянно норовил отчитать сына за его якобы привязанность к злейшему врагу. И всадники не особо жаловали решение своего друга ухаживать за раненой эллинкой, только не высказывали по этому поводу открытого недовольства.

Вот и сейчас, в очередной раз поссорившись со своим отцом, Хэддок-младший не спешил возвращаться домой, вместо этого ноги, скорее из привычки, несли его в сторону лазарета. И узнай вождь о том, что его наследник снова наведывался к амазонке, семейный скандал разразится с новой силой. И даже Валка, которая последние две недели старалась всеми правдами и неправдами свести на нет возрастающее между мужчинами напряжение, изрядно устала от их постоянных ссор, которые зачастую невозможно было остановить.

Шатен, погрузившись в свои мрачные думы, не заметил, как дошёл до дома старейшины, и лишь налетев на кого-то в ночной темноте, вернулся обратно в реальный мир.

― Смотри, куда прёшь! ― знакомый едкий голос донёсся до слуха парня.

― И я рад тебя видеть… Астерия, ― Иккинг пытался разглядеть в полутьме черноволосую смуглую брюнетку, которая буквально сливалась с окружающей средой.

― А я тебя нет, ― викинг не мог видеть амазонку, но с уверенностью мог предположить, что она окинула его брезгливым взглядом своих кошачьих карих глаз. Не произнося более ни слова, девушка, будто бы случайно, толкнула шатена плечом и направилась в сторону Звенящего Утёса. ― Астрид спит. Не вздумай её будить, нечестивец.

В любой другой день, будь то вчера или хотя бы завтра, всадник позабыл бы о своих обещаниях, которые дал ещё три недели назад, на публичном суде и привёл бы в исполнение приговор, который сам же и вынес эллинкам. Но сейчас не было ни сил, ни желания спорить со своенравной брюнеткой, которая оказалась самой наглой среди этих амазонок. Иккинг бросил безразличный взгляд вслед удаляющемуся силуэту и направился к таким знакомым ветхим ступеням, которые вели ко входу в дом старейшины. Не прошло и минуты, как всадник оказался в помещении, за эти две недели успевшим стать в буквальном смысле родным.

Помещение плохо освещалось несколькими свечами, которые стояли на столах, находящихся в разных углах главной комнаты. В воздухе витали терпкие ароматы горных и полевых трав, которые смешивались с запахами старого дерева и пергамента. Едва слышный треск сгорающих в пламени очага дров доносился для слуха уставшего викинга.

Шатен окинул помещение беглым взглядом и, тяжело вздохнув, направился к постели, где лежала закутанная в шкуры блондинка. Девушка действительно спала. Это легко можно было понять по её ровному дыханию и умиротворённому выражению лица. Иккинг некоторое время бездумно смотрел на воительницу, а затем присел на край постели, стараясь не тревожить сон эллинки. Всадник несколько минут вглядывался в лицо девы, будто бы стараясь запечатлеть в своей памяти каждую его деталь.

От неподобающего занятия его отвлёк звонкий девичий смех, которому вторил низкий мужской голос. Иккингу даже напрягаться не пришлось, чтобы понять, кому принадлежат эти голоса: конечно же это были Эрет и рыжеволосая гречанка Мелисса, которая оказалась довольно приятной и относительно дружелюбной в отличие от своих сестёр. Хэддок непроизвольно перевёл взгляд на дверь, ведущую в соседнее помещение, и позволил себе впервые за сегодняшний день проявить эмоции ― ухмылка появилась на веснушчатом лице викинга.

Ещё в первые дни после своего возвращения на Олух шатен заметил, что его новоиспечённый друг обращает особое внимание на юную амазонку. Впрочем, сам драконий наездник имел на это полное право ― он ведь привёл пленную воительницу в деревню и бросил её в тюрьму, а значит, после проведённого публичного суда мог делать с ней, что угодно. Однако всадник Ночной Фурии и подумать не мог, что увлечение бывшего охотника может так затянуться, ведь Эрет никогда не отличался постоянностью своих симпатий. Но факт остаётся фактом ― уже две недели брюнет пытается добиться расположения северянки. И надо сказать, что удаётся это ему из рук вон плохо.

Впрочем, и сам Иккинг за всё это время так и не смог найти должного подхода к девам-воительницам. И если самая младшая среди сестёр относилась к нему с почти детской непосредственностью, не замечая в нём врага, то Астерия и Астрид были совершенно иного мнения. Первая, только дай ей шанс, вцепилась бы в глотку покорителя драконов собственными зубами, вторая, не смотря на то, что обязана жизнью викингу, тоже не особо жаловала его, однако её неприязнь выражалась теперь не в прямых действиях, а лишь во взглядах и колких фразах, адресованных младшему Хэддоку.

Шатен некоторое время неотрывно смотрел на дверь, а затем перевёл взгляд обратно на блондинку, рядом с которой сидел: два сапфира злобно сверкали в полутемени помещения.

― Опять ты… ― девушка с недовольством взирала на парня, которого хотела видеть меньше всего на свете. Хэддок молча рассматривал лицо воительницы, будто бы пытаясь обнаружить в его выражении перемены в характере девы. Однако, как и всегда ― ничего, кроме презрения и злости. ― Что нужно?

― На твоём месте я бы проявил хоть толику благодарности. Как-никак, я тебе жизнь спас. Дважды, ― Иккинг с безразличием посмотрел на эллинку, а затем отвёл глаза в сторону, не желая более играть в гляделки.

― Сделай одолжение, в следующий раз, когда я буду умирать, добей, ― Астрид получше закуталась шкуру, будто бы это могло её защитить от мнимой опасности.

― Следующего раза не будет, ― Иккинг, несколько оскорблённый неблагодарностью гречанки, резко повернул голову к ней. Окинув девушку злобным взглядом, он быстро поднялся с кровати и направился к выходу из помещения. ― Вы завтра же покинете пределы этого острова. Раз и навсегда. ― – Не проронив больше ни слова, Хэддок пнул деревянную дверь и шагнул за порог, оставляя амазонку наедине со своими вопросами, коих в её голове появилось великое множество.