Эштон не подходил по этой же причине.

Перебрав в мыслях тех, с кем более или менее активно общался, Альберт понял, что никто из них на роль соблазнителя не тянет. Хотя бы потому, что от них пахнет иначе. Обоняние у Альберта было довольно чувствительным, и он неплохо разбирался в парфюмерных марках.

Все обозначенные выше кандидаты определённо имели иные приоритеты в вопросе выбора аромата.

Запах этой туалетной воды Альберт так ярко ощущал впервые. Из его знакомых ею никто не пользовался, а это означало, что поклонником может оказаться не только кто-то из одноклассников, но ещё и ученик параллели, а то и вовсе – представитель преподавательского состава.

Выстраивать логические цепочки в сложившейся ситуации было сложно.

Чужая инициативность, граничащая с наглостью, Альберта слегка пугала, но вместе с тем и подстёгивала неслабо. Он и сам не заметил, когда начал не только отвечать, но и самостоятельно тянуться за продолжением, не желая разрывать тактильный контакт. Тем удивительнее и неприятнее стало осознание, что поклонник отстранился.

И Альберт понял, почему. В отдалении раздавались шаги. Кто-то определённо поднимался по лестнице и, вполне возможно, должен был с минуты на минуту включить свет, полностью уничтожив ореол таинственности, окружающий личность поклонника.

– Обещаю, в следующий раз продолжим с того момента, на котором остановились, – произнёс обладатель восхитительного голоса, прежде чем оттолкнуться от стены и удалиться в направлении лестницы.

Несколько секунд Альберт стоял в оцепенении, стараясь привести в норму растрёпанные, как и его причёска, мысли, спровоцированные появлением в темноте страстного незнакомца, чьи прикосновения были вполне реальными, на сто процентов осязаемыми, но представлялись почему-то лишь результатом игр воображения. Настолько это всё виделось Альберту невероятным.

И своё поведение, и чужое.

«Ниже падать некуда», – подумал он, пересекая коридор и вновь включая свет.

После чего метнулся к лестнице и перегнулся через ограждение, желая рассмотреть человека, ставшего нарушителем спокойствия. Не лицо, так хотя бы спину.

Наверное, Альберт сделал это слишком поздно, потому что лестница пустовала. Там не было вообще никого. Незнакомец исчез так стремительно, словно просто-напросто растворился в воздухе.

– Чего только в жизни не случается, – произнёс Альберт.

Сейчас он был близок к тому, чтобы поверить, будто совсем недавно целовался с призраком, а не с живым человеком. К призраку же отчаянно льнул.

Чтобы перестать забивать голову чепухой, следовало пойти принять душ и как следует выспаться.

А о том, что произошло, подумать завтра.

========== Глава 4. Тот, кто снимает маску. ==========

На протяжении четырёх месяцев Энтони неоднократно вспоминал разговор с Мартином, состоявшийся за день до начала учебного года.

Тогда, стоило лишь услышать двусмысленное замечание, и он поддался приливу возмущения, с трудом удержавшись от едких замечаний относительно нелепых идей, посещающих голову младшего представителя семьи Уилзи. Мартин после подобного высказывания получил статус шутника с приставкой «недо». Ныне его слова не казались Энтони такими уж глупыми, а звание повысилось до предсказателя года.

Вряд ли Мартин мог предугадать подобное развитие событий и иронизировал, зная, что Энтони в обязательном порядке столкнётся на территории академии со старшеклассником, к которому, поддавшись влиянию момента, начнёт приставать.

Тем не менее, слова его оказались пророческими.

Покинув школьные стены, Энтони был уверен, что никогда и ни при каких обстоятельствах не посмотрит в сторону школьников, сосредоточившись исключительно на сверстниках, ну или на тех, с кем разница в возрасте составит не более двух-трёх лет.

Реальность решила разрушить составленные планы, организовав спонтанную встречу с выпускником этого года. Увидев его однажды, Энтони загорелся идеей, о реализации которой никому говорить не собирался, понимая, что в противном случае не видать ему пропуска, как своих ушей. Во-первых. Во-вторых, если слухи дойдут до Рейчел, она устроит грандиозный скандал, заявив, что Энтони всё это делает нарочно, желая запятнать честное имя родственницы.

– Если моя карьера не сложится, буду знать, кого обвинять, – скажет она.

И, в общем-то, не ошибётся.

Энтони, как никто другой, понимал, насколько серьёзные последствия может иметь сложившаяся ситуация.

Объекту его желания недавно исполнилось восемнадцать.

Ничего криминального, если задуматься. Возраст согласия достигнут, можно делать всё, что на ум придёт.

Если смотреть с точки зрения закона.

А вот если с точки зрения руководства школы…

Тут Энтони не надеялся на понимание.

Он знал, что как только Мартин или его отец узнают о случившемся, с постоянным пропуском придётся попрощаться.

Элизабет тоже посмотрит с осуждением.

Единственным представителем семьи Уилзи, кто воспримет новость о совершении нелепых поступков во имя некстати накрывшей любви, со смехом, а то и с хохотом, будет – вполне ожидаемо – Терренс.

Не ему, конечно, иронизировать по поводу странностей любви и преград, стоящих на пути к счастью.

Но тот, кто способен прийти на чужую свадьбу с твёрдым намерением увести жениха, оставив невесту в гордом одиночестве, явно понимает всю сладость фразы «правила существуют для того, чтобы их нарушать».

Терренс мог бы понять, да.

Однако, во избежание неприятностей, Энтони ни с кем – даже с лучшим другом, неоднократно становившимся могилой его секретов – мыслями не делился, предпочитая разбираться с наплывом информации самостоятельно. Судя по тому, что определённости в его жизни не наблюдалось, так себе разбирался.

По документам Энтони легко было просчитать его возраст. Чуть менее чем через полгода он собирался праздновать первую по-настоящему значимую – после совершеннолетия, самой собой – дату.

Двадцать пять лет.

Глядя на официальные бумаги, зафиксировавшие дату его рождения, Энтони вспоминал нелестное замечание относительно стариков, остававшихся на второй год не менее пяти раз и едкий тон, коим это предписывалось произносить.

Энтони совершенно не считал себя старым, но мысль о разнице в возрасте его слегка раздражала.

Не убивала решимости, но заставляла тщательно анализировать поступки, не совершая опрометчивых шагов.

Энтони неоднократно вспоминал слова Терренса о людях, что напоминают произведения искусства. Хочется любоваться, не зная, каковы они в реальности, потому что впечатление испортить при реальном общении – дело двух секунд.

Тот, кого своим обожанием возносишь на пьедестал, должен в итоге оказаться лучше, перебить поставленную планку. Если он окажется хуже, всё восхищение испарится, будет обидно.

В некоторых случаях – больно.

– Поверь эксперту, я знаю, о чём говорю, – замечал Терренс, глядя на друга с тайным превосходством.

Тогда они ещё были школьниками и сами готовились вот-вот покинуть стены учебного заведения.

Те же восемнадцать лет, схожий багаж знаний и жизненного опыта.

Энтони мог посмеяться приятелю в лицо, заявив, что тот много воображает, но не делал ничего подобного. Он не сомневался, что Терренс действительно знает. Личная жизнь последнего к восемнадцати годам напоминала бразильский карнавал, отражённый в многочисленных ярких красках, присущих тем или иным эмоциям, а ещё обагрённый кровью Кейтлин Эмилии Бартон, имевшей несчастье безответно влюбиться и пытавшейся привязать объект любви к себе столь странными методами.

Специфическая картинная галерея мистера Уилзи-среднего насчитывала определённое количество экспонатов, часть из которых теперь висела в тени, оставшись данью прошлого.

В настоящем у Терренса был всего лишь один экспонат. И если на остальные имелся определённый прайс-лист: цены росли и стремительно падали в зависимости от того, в каком настроении находился владелец и какие случаи из совместного прошлого вспоминал, то у его обожаемой картины в описании было обозначено всего одно слово. Бесценный.