Он не собирался называть своего имени, но теперь уже глупо было скрывать от Кэндиса собственные паспортные данные. Просто хотелось убедить его в том, что никаких дурных мыслей нет и в помине, а он так старательно помогает ученикам академии только по причине большой любви к учебному заведению. Что-то вроде попытки создать позитивный имидж и самой академии, и её персоналу.

– Вы господин директор? – настолько удивлённо Кэндис посмотрел на Мартина впервые за время их общения.

Кажется, в этом взгляде промелькнула доля восхищения.

– Когда-нибудь. В необозримом будущем. Пока что только его младший сын, но давно уже не ученик академии.

Мартин не удержался и щёлкнул Кэндиса по носу. Кэндис посмотрел непонимающе, а потом засмеялся, постепенно успокаиваясь.

– Так что? Помочь?

– Если не трудно.

– Нет. Идём?

Кэндис кивнул согласно.

Мартин подхватил сумку и едва не охнул от неожиданности. Она была тяжёлой. Слишком тяжёлой для ребёнка. Туда как будто нарочно кирпичей насовали.

Но вслух говорить об этом посчитал не лучшим вариантом, потому предпочёл размышлять о матерях, которых стоит лишать прав. Про себя, не привлекая к обсуждению непосредственного участника неприятной ситуации. Он мало говорил, но внимательно слушал чужой рассказ.

Кэндис посмотрел на него снизу вверх, осторожно – как-то удивительно преступно, почему-то иные характеристики казались недостаточно красочными – прикоснулся к ладони, и Мартин не стал её отталкивать, хотя, говоря откровенно, терпеть не мог ходить с кем-то вот так, держась за руки. Ладонь была довольно горячей. Мартин сжал её сильнее, чем следовало, но Кэндис не пискнул, покорно вытерпев немного грубое прикосновение.

Кэндису действительно недавно исполнилось одиннадцать, и это был его первый год, как непосредственно в академии, так и в средней школе.

Несмотря на юный возраст, он был уже достаточно высоким. Мартин, которого собственные показатели роста ввергали в состояние тоски, не мог не отметить столь важную деталь внешности. На периферии сознания промелькнула мысль о том, что, будучи выпускником, этот парень наверняка перещеголяет его в росте.

Собственные дурацкие сто семьдесят девять сантиметров никак не желали притащить к себе ещё хотя бы парочку приятелей. Не так уж печально, конечно. То есть, вообще нисколько не печально, но… У каждого свои комплексы.

– Мистер Уилзи?

Голос Кэндиса, прозвучавший в иной тональности, нежели прежде, заставил Мартина вернуться из мира мыслей в реальность и посмотреть на юного собеседника.

– Да?

– Мне сюда.

– Да, действительно. – Мартин потёр переносицу. – Извини. Я просто задумался.

– Ничего страшного, со всеми бывает. Большое спасибо за помощь.

Кэндис открыл дверь и втолкнул сумку в комнату, скрываясь там вместе со своим багажом.

Мартин усмехнулся и собирался покинуть общежитие, куда давным-давно не заглядывал, да и сейчас бы не заглянул, не подвернись удобный случай. Он почти добрался до лестницы, когда дверь снова отворилась и раздался крик:

– Мистер Уилзи!

Мартин замер на месте и обернулся.

– Что-то ещё?

– Вы часто бываете в академии?

– Каждую неделю.

– Хорошо. – Кэндис улыбнулся. – Ещё раз спасибо.

Для чего узнавал график чужих появлений на территории академии, он так и не пояснил.

Мартина это не особенно интересовало. Скорее всего, мальчишка собирался выстирать платок и вернуть его законному владельцу.

Ничего такого, о чём можно было бы думать на протяжении длительного времени.

Любой странности, при желании, реально подобрать логическое объяснение.

*

Эштон Грей коротал время, сидя в комнате и лениво перелистывая страницы журнала, посвящённого естественным наукам.

Он понятия не имел, как это издание оказалось в их с Альбертом комнате, поскольку никто из них особенно научными открытиями не интересовался. Тем не менее, чем-то себя занять следовало, а веселиться в одиночестве Эштон не умел. Впрочем… Окружающие искренне верили, что он вообще ничего в одиночестве не умел, заслуженно нося статус мальчика на подхвате, о котором знают постольку поскольку, как о бесплатном приложении к популярному ученику, снискавшему если не всеобщую любовь, то хотя бы повышенный интерес к своей персоне.

Таким учеником был Альберт Кейн.

Последние несколько дней их жизни были ознаменованы бесконечными телефонными разговорами, во время которых Альберт не уставал сокрушаться относительно того, что для театралов, оказавшихся на территории академии «Чёрная орхидея», наступают тёмные времена.

Признаться откровенно, он постоянно это говорил. Эштон слушал проникновенную речь Альберта и два года назад, и год. И теперь.

Телефон коротко пискнул, сообщая о приёме нового сообщения. Эштон потянулся, чтобы ознакомиться с посланием и нисколько не удивился, поняв, что состоит оно всего из одного слова.

«Вниз».

В строке отправителя ожидаемо стояло имя Альберта.

Эштон отшвырнул издание в дальний угол, прихватил телефон и решил долго терпение Альберта не испытывать, поскольку тот, судя по немногословности, пребывал не в лучшем расположении духа.

Неудачи клуба, которому Альберт посвящал большую часть свободного времени, выбивали из колеи и заставляли страдать. Он действительно принимал их слишком близко к сердцу.

Альберт не заламывал руки и не рыдал, собирая вокруг себя толпы утешителей, он просто погружался в меланхолию и подолгу там находился, не уставая напоминать Эштону о том, сколько усилий они положили на создание очередного сценария, постановку или костюмы. О том, как оба горели идеей, а в итоге получили то же, что и всегда. Практически нулевой интерес к их творениям, полупустой зал и аплодисменты столь же жидкие, как капустный суп, который ели в семье известного Чарли. Вилок капусты на десять литров воды.

Два хлопка в тишине, звучащие ещё унизительнее, чем молчание.

Эштон и сам всё это знал, но ничего поделать не мог. Он давно перестал гнаться за успехом, поняв, что им признание со стороны публики не светит, потому старался разочарование окружающим никак не демонстрировать. Альберт хранить эмоции в себе не мог. Он хотел добиться успеха в той сфере, которую считал для себя по-настоящему важной и нужной, а реальность постоянно била его по лбу, указывая на место и как бы говоря, что театральные подмостки созданы для кого угодно, но только не для него. Всё это было бы легко объяснимо, окажись театральный дуэт бездарным «от» и «до», но…

Но они действительно были талантливыми. Это неоднократно отмечали и члены преподавательского состава, и даже театральный критик, однажды посетивший выступление.

В статье, которой дуэт невероятно гордился, были отмечены и новаторский сценарий, созданный Эштоном, и потрясающе эмоциональная, пробирающая до глубины души игра мистера Кейна.

В тот вечер они стали звёздами сцены.

И зал впервые за долгое время был полон. Конечно, оба понимали, что в этом нет их заслуги, и все эти ученики пришли только потому, что их прислали в добровольно-принудительном порядке, но ведь в середине представления они действительно заинтересовались.

Как и любой человек искусства Эштон чувствовал, когда зритель продолжает сидеть с каменным лицом, не понимая, что до него пытаются донести, а когда ловит эмоциональную волну и становится полноправным участником событий. Сидя на своём месте, он ощущает себя так, словно его настоящая жизнь в этом разыгрываемом мире, и только когда опускается занавес, понимает, что его вновь вышвырнуло в реальность.

Они оба были уверены, что после столь успешного вечера дела их клуба пойдут на лад и почитателей театрального искусства станет гораздо больше, но… Надежды не оправдались.

Их следующий спектакль ждала незавидная судьба.

Альберт авторитетно заявил:

– К чёрту!

После чего решил сделать перерыв, да так и не вернулся до конца учебного года в эту, не слишком оживлённую группу по интересам, несмотря на то, что роль ему предлагали. Проходную, не слишком заметную, но, тем не менее. Он вообще решил порвать с театральным искусством и поискать себя в иных направлениях.