Говорил, что скорее научится играть в баскетбол.

– Тебя не возьмут в команду, – резонно заметил Эштон.

Альберт заскрипел зубами, но промолчал. Вместо этого опустил голову, прижавшись лбом к столешнице, и сунул Эштону в лицо ладонь с оттопыренным средним пальцем. Без слов выразил своё отношение к подобным ремаркам.

Сильнее, чем упоминание неудач на сцене его раздражали лишь замечания о не слишком выдающемся росте.

Альберт Кейн – коротышка. Стопроцентная правда и удар под дых. Тому, кто хотел стать Альберту врагом, достаточно было лишь заикнуться об этом, и всё. Больше ничего делать не нужно.

На физкультуре он всегда стоял в конце строя, не имея шансов продвинуться вперёд или возглавить шеренгу, как всегда того хотелось. Каждое лето он мечтал подрасти, вернуться в школу и поразить одноклассников новыми внешними данными, но природа смеялась и говорила, что все усилия напрасны.

Эштон, будучи если не лучшим другом, то однозначно одним из самых близких, без проблем проходил в дом Альберта и наблюдал за этими муками творчества. И не только творчества.

Желая вырасти, Альберт перепробовал всё, начиная от бесконечного висения на турниках и заканчивая поеданием моркови на завтрак, обед и ужин. Вскоре его тошнило от одного только упоминания этого овоща. Мучения себя не оправдали. Альберт оставался со своими метром и семьюдесятью сантиметрами.

Ни миллиметром больше.

Угнетал Альберта не только собственный рост, но и мысли о телосложении, дарованном щедрой природой.

Альберт не был женственным, но и брутальности ему порядком недоставало. Он мечтал заняться спортом, чтобы однажды стянуть в раздевалке рубашку и заставить всех восхищённо ахнуть. Однако ради этого ему бы пришлось умирать целыми днями в тренажёрном зале, придерживаться специальной диеты и позабыть о жизни за пределами спортивного центра. Альберта хватило всего на пару занятий, потом он приполз, еле шевеля ногами, к Эштону домой, и заявил, что со спортом покончено навсегда.

– Придумай способ, с помощью которого я стану более мужественным, – произнёс, пристально глядя на приятеля так, как будто тот был ему должен.

Когда-то этот взгляд Эштона неимоверно раздражал. Не покидало ощущение, будто Альберт старается продемонстрировать собственное превосходство, выражая его в интонациях, взглядах, жестах. На деле всё оказалось иначе. За этим образом короля Альберт маскировал миллион и один комплекс, коих у него имелось огромное количество, а ещё – некую толику разочарования в жизни и в людях. Точнее, в отношениях с ними. Во взаимодействии не только любовного плана, но и просто так.

– Можешь постричь волосы, – произнёс Эштон, прикидывая, что ему ответят.

Альберт несколько минут размышлял над предложением, потом согласно кивнул.

– Неси ножницы, Эш.

Постричь его они так и не решились, установив экспериментальным путём, что короткая стрижка не сделает Альберта мужественнее. Она сделает его гораздо страшнее, и в результате очередные комплексы и переживания полезут, подобно грибам после дождя. Кроме того, после стрижки количество восторженных поклонников уменьшится.

На этом немного романтическом имидже и строилась популярность Альберта. Со стороны он выглядел нежным созданием, которое обитает на розовом облаке, питается исключительно амброзией и требует поклонения, а окружающие исполняют все желания, стараясь их предугадать.

В реальности Альберт Кейн был полной противоположностью нарисованному образу.

Мало кто был наслышан о его талантах, поскольку напоказ их никто не выставлял. Эштон оказался среди немногих просвещённых, знающих о том, как милый Альберт умеет пить крепкие спиртные напитки, орудовать ножом и виртуозно ломать носы неугодным личностям, вынося их одним ударом.

Хрупкий, маленький и нежный.

Как же!

Эштон, глядя на приятеля, неоднократно убеждался в правдивости утверждения, гласившего, что внешность бывает удивительно обманчивой. Альберт не соответствовал своим внешним данным даже на пятьдесят процентов, не говоря уже о сотне.

Вероятно, эта противоречивость делала его ещё и неудачником любовного фронта. Все, с кем Альберт пытался завести отношения, рано или поздно разочаровывались в избраннике, понимая, что их обманули. Вместо желаемого экземпляра, способного томно закатывать глаза и показательно вздыхать, они получали в потенциальные партнёры иную личность, и это несоответствие становилось причиной для быстрого завершения романтических отношений.

Один из воздыхателей пошёл дальше остальных. Он лелеял надежду нарядить Альберта в женские вещи, о чём последнему и поведал.

Эштон, стоя в отдалении, наблюдал с равнодушным взглядом за тем, как любитель экспериментов получает в свой адрес порцию заслуженного гнева.

Улыбнулся, увидев, как Альберт направляется к нему. Кейн хлюпал носом, стирая кровавые капли, но щерился довольно, понимая, что вышел из противостояния победителем, а не проигравшим.

– Ты его сделал, – заметил Эштон восторженно.

– Ты сомневался в моих способностях? – поинтересовался Альберт, вскинув бровь.

– Ни секунды, – заверил Эштон, подставляя руку и засмеявшись, когда приятель хлопнул по ней со всей силы.

Пережив очередное фиаско на личном фронте, Альберт предпочитал уходить в состояние, именуемое им самим творческим запоем.

– Пошли все на хрен, – мрачно заявлял. – Мне никто не нужен.

После чего вновь обращал свой взор в сторону театрального клуба.

Его неудачи шли по кругу.

Пролёт в личной жизни, пролёт на сцене… Пролёт по всем фронтам. И это уже стало чем-то вроде его неповторимого стиля и отличительной черты. Незавидной, конечно, но тут уж выбирать не приходилось.

В последнее время многие отчего-то решили, что актёр и сценарист не просто друзья, а нечто большее. Альберт, поразмыслив, пришёл к выводу, что его подобное положение вещей устраивает, и он вполне готов исполнить ещё одну роль. На этот раз не на сцене, а в жизни.

Эштон ему не подыгрывал. Он просто не опровергал догадки посторонних людей. Тем они и жили. Сотрудничали в рамках театрального клуба, поддерживали приятельские отношения в жизни, оставаясь друзьями и за закрытыми дверями общей спальни, а не превращаясь в любовников, как думали некоторые поклонники Альберта.

Поскольку обоих такое положение вещей и распространяющиеся слухи не напрягали, то и тратить время на доказательства обратного никто из них не собирался.

Спустившись вниз, Эштон остановился в коридоре, напротив открытого окна и выглянул на улицу, прикидывая, где может быть Альберт. Сначала подумал, что обнаружит приятеля в гостиной, но она пустовала. Ученики академии наслаждались относительно солнечной погодой, вот и собрались во дворе.

Альберт не стал исключением.

Стоило только высунуться из окна, как он сразу же материализовался перед соседом по комнате.

Сначала Эштон увидел длинные светлые идеально прямые, без единого намёка на кудряшки, волосы, которыми в их выпуске мог похвастать только один ученик. Вслед за этим что-то блеснуло, а Альберт сделал резкое движение. Эштон почувствовал прикосновение острой стали к горлу, пожалев, что не додумался надеть шейный платок, прилагающийся к основной форме, тем самым защитив себя. Лезвие скользнуло по коже, заставив чуть запрокинуть голову.

– Печально, что я не могу приставлять нож к горлу незнакомых учеников и требовать, чтобы они стали членами нашего клуба, – со вздохом произнёс Альберт.

Раздался щелчок, и лезвие исчезло.

Эштон потёр шею и выдохнул с облегчением.

– Это было бы слишком эпатажно, – заметил, присев на подоконник.

– Зато действенно.

Альберт сунул нож в карман и принялся крутить в руках розу, явно раздобытую в местном саду.

Он не любил цветы, относился к ним абсолютно ровно, но сейчас хотелось занять руки хоть чем-нибудь, вот он и принялся ощипывать королеву богатого мира флоры, издеваясь над листьями. Лепестки пока не трогал, а вот шипы успел срезать.