– Рекс. Рекс Мюррей.

«Да у него даже не имя, а чёрт знает что. Мне не может понравиться человек, у которого вместо имени собачья кличка. Впрочем, показательно. К ноге. Место. Место! Плохая собака. Убирайся… Ты меня достал».

– И Рекс станет твоим хорошим другом.

Произнеся это, Адель Мэрт буквально расцвела. Кажется, она уже отчаялась увидеть сына в чьей-либо компании, вот и хваталась за любую возможность пристроить Льюиса хоть к кому-нибудь.

– Может быть, – ответил Льюис, не разделив энтузиазма матери и принявшись с удвоенным интересом рассматривать носки начищенных до блеска ботинок. – Во всяком случае, я постараюсь с ним подружиться.

«Станет он моим другом. Несомненно. Когда я откушу ему голову, – добавил мысленно. – Что может быть лучше друга, который только и делает, что сидит себе тихо в углу, да помалкивает? Ничего. А вот такой он идеально впишется в интерьер моей комнаты и в план моей жизни».

Потенциальный сосед не понравился ему уже на стадии заочного знакомства.

Стоило немного помучить интернет, задав парочку вопросов о семье этого парня, и первое впечатление усугубилось окончательно. Если раньше оно ещё пыталось держаться на нейтральной отметке, то теперь стремительно рухнуло вниз, а реанимировать его Льюис не планировал. Чем хуже мнение, тем лучше.

Ему не нужны друзья.

Ему вообще никто не нужен.

Только комната на одного человека и тишина.

Если Адель думает, что сын является изгоем, и с ним никто не хочет общаться, то… пусть думает дальше. Однако в реальности всё обстоит иначе. Это не люди от него шарахаются, а он старается отдалиться от них. Просто потому, что чувствует себя максимально комфортно, когда рядом никого нет.

Только голые стены при полном отсутствии посторонней речи, горячего дыхания, спонтанных объятий, рукопожатий и прочих гадостей, характеризующих присутствие поблизости других людей.

Один на один с собой. Со своими страхами. И не таким уж мерзким характером, как думают окружающие.

Но пусть они тоже пребывают в твёрдой уверенности, что он не человек, а полное дерьмо. Их вязкая ненависть приятнее любви, которая вызывает только оторопь, а не восторженные эмоции.

Проходили. Знаем. Пробовали. Разочаровались. Нисколько не помогло.

Льюис потянулся к клавиатуре ноутбука и щёлкнул по клавишам, выводя технику из состояния сна. На экране вновь отразилась фотография Рекса.

В свои юные годы он пока ничего особо не добился. Единственное, что о нём можно было сказать, так это – наследник. А раз о его характере и личных качествах журналисты ничего не написали, то и отторжение Льюиса формировалось исключительно за счёт восприятия внешности, являвшейся, без преувеличения, заметной и… яркой. Настолько яркой, что если долго смотреть, обязательно глаза заболят.

Ночной кошмар, воплощённый в человеческом обличье.

Он был невыносимо, нестерпимо, отвратительно рыжим, веснушчатым и бледным настолько, что Льюису казалось, будто даже на фотографии можно с лёгкостью рассмотреть капилляры, проступающие на веках через кожу. Окончательно добивали чувство прекрасного губы Рекса. Подозрительно алые, словно он их помадой мажет, а если нет, то – однозначно – постоянно сдирает с них кожицу, оттого они вечно в крови. Этакий аристократ с внешностью плебея. И, возможно, схожими привычками.

Особых иллюзий Льюис не питал, подсознательно готовясь к самому худшему.

Являясь несчастливым обладателем таких портретных данных, можно было об общем внешнем виде не париться и одеваться, подобно пугалу. Всем уже будет наплевать на его пристрастия в одежде, потому что исправить впечатление в лучшую сторону не получится.

Соображения о внешности соседа Льюис тоже в дневнике отразил. Сразу после того, как попрощался с Адель, оставив её в компании школьного психолога, и вернулся в комнату. Пока ещё свою. Некогда представленную в единоличное пользование, а ныне поделённую невидимой чертой на две части.

Льюиса посещало настойчивое желание взять цветной мелок ядовито-красного оттенка и провести границу прямо посередине, разделив и комнату, и стол, и дверь, и всё, что только попадётся на пути. Но этот жест отдавал ребячеством и нелепостью, которая Льюиса не столько смешила, сколько раздражала, потому он сдерживал порывы и, желая отвлечься, несколько раз перед зеркалом пытался отрепетировать встречу с соседом.

Все стремления пошли прахом. Имея о Рексе смутные представления, он не мог в полной мере определить, что тот способен сделать или сказать, открыв дверь.

И скажет ли вообще?

Отлично, если тому хватит ума промолчать и не цепляться к соседу лишний раз. Тогда они, возможно, действительно сумеют найти общий язык. Общее молчание, правильнее сказать. Сделают вид, что никого поблизости не замечают, и со временем это поможет окончательно смириться с вынужденным соседством. Особенно, когда Рекс обрастёт нужным количеством связей и начнёт проводить время с новыми друзьями. Или со старыми знакомыми, если у него уже есть приятели среди учеников. Главное, пусть он не стремится распространять дружелюбие в сторону Льюиса, потому что ответная реакция ему не понравится.

Перебирая в уме личности некоторых одноклассников, с которыми сам более или менее контактировал, Льюис пытался представить их реакцию на появление новичка. Вполне возможно, что сейчас, пока он коротал последние минуты в одиночестве, они все вместе сидели в беседке и тоже обсуждали мистера «У меня не имя, а собачья кличка».

Таких личностей было в окружении Льюиса немного, и все его в чём-то превосходили. Умнее, красивее, увереннее. Они все обладали способностью умело себя подавать, как подобает истинным аристократам.

Он сам напоминал себе улитку, которая только и умеет, что до нелепости медленно ползти к цели, опасаясь каждого шороха и пряча голову каждый раз, когда на горизонте маячит опасность.

Убрав с экрана вкладку со снимком и очистив историю, Льюис закрыл ноутбук и с преувеличенно громким звуком захлопнул записную книжку, служившую дневником.

В связи с появлением на территории постороннего он не собирался экстренно менять свои привычки, придумывая, что куда положить и как лучше спрятать. В первую очередь, это касалось дневника. Льюис не хотел прятать свои секреты, как большие, так и мелкие, от потенциального нарушителя спокойствия. Он хотел, чтобы их прочитали, а потом усвоили полученную информацию на сто процентов и отвалили на веки вечные от противника активного общения.

Отойдя к двери, Льюис обернулся, чтобы посмотреть, как со стороны смотрится их комната. Полученным результатом он остался доволен – хирургическая чистота, в которой почти нет никаких признаков присутствия постороннего человека.

И в будущем их быть не должно.

Льюис ухмыльнулся и потянул картинную прядь, выбившуюся из общей укладки и спадающую на лицо.

С каким бы настроем не пришёл в школу новичок, ему придётся считаться со своим соседом.

Устанавливать собственную политику он может дома, строя мать и тётку, которые явно обратят гораздо большее количество внимания на его требования. Но не здесь. Льюис – не его мать. И не тётка. Он не намерен прислушиваться к чужим пожеланиям. Скорее спровоцирует конфликт и пошлёт соседа куда подальше, если ему попытаются раздавать указания, а потом снова отправится на свидание к Сесиль, чтобы вместе с ней разбираться в причинах совершённых действий, рассматривать дурацкие картинки, проходить тестирования и делать вид, будто эта сомнительная терапия реально помогает.

Дневник лежал на видном месте и, будучи одним из немногих личных предметов, расположенных в зоне досягаемости, привлекал к себе повышенное внимание. Льюис посчитал это добрым знаком. Тут любой индивид, даже начисто лишённый любопытства, нет-нет, да и заинтересуется. Рекс, судя по наглому выражению лица, и своеобразному прищуру, пойманному в объектив камеры, точно не упустит возможности сунуть нос в личную жизнь постороннего человека. И этот процесс ознакомления пройдёт в кратчайшие сроки, за чтением, сократив разговоры до минимума, а, значит, сэкономив обоим порядочное количество времени.