Придуманный план Льюис считал практически идеальным.

При таком раскладе от него требовалось немного. Покинуть комнату, оставив дневник на столе, прогуляться до темноты и вернуться незадолго до отбоя. Так, чтобы быть уверенным: с дневником потенциальный раздражитель ознакомился, всё понял и вопросов не имеет. После этого уже не придётся натужно улыбаться и на пальцах объяснять, что к чему. Для человека, с трудом подыскивающего нужные слова во время скандалов и несколько теряющегося, если оппонент повышал голос, этот метод передачи информации считался единственным верным.

Но удача Льюиса не любила. Он пришёл к такому выводу прежде, а сегодня окончательно убедился в правдивости заявленной теории.

Она решила, что он не имеет права так запросто отделаться от чужого общества, и поспешила столкнуть Льюиса лицом к лицу с соседом.

Он ещё не успел прикоснуться к ручке, а дверь уже распахнулась настежь, и Льюису пришлось отступить на несколько шагов назад, уступая дорогу, потому что в противном случае его бы просто смели.

Банально не заметили бы, что на пути кто-то стоит. Или стоял.

Льюис на мгновение зажмурился, а потом вновь широко распахнул глаза, надеясь, что от яркости в глазах не зарябит.

Не зарябило. Да и яркости заявленной не было. Умеренно, сдержанно, вполне нормально.

Некто, носивший имя, наталкивающее на мысли о собачьих кличках, уже успел влезть в стандартную школьную форму, потому оценить его вкус в одежде не представлялось возможным, а вот на столь раздражающую внешность посмотреть – сколько угодно. Хоть до проявления рвотного рефлекса можно таращиться, никто не запрещает.

То ли сотрудники издания изрядно поработали с графическими редакторами, выбелив герою материала кожу и добавив несколько тонов шевелюре, то ли ещё что-то случилось – тут Льюис заходил в тупик и не представлял, какими способами вообще возможно настолько испоганить внешность человека. Однако в жизни Рекса Мюррея реально было определить в категорию, если не красивых, то, как минимум, симпатичных людей. И волосы у него были не цвета подгнившей моркови или ржавчины, как представлялось изначально, а что-то… Что-то такое, что принято именовать благородной рыжиной.

Впрочем, это открытие отношение Льюиса к происходящему и к личности соседа нисколько не меняло.

Преодолев расстояние от двери до пустующей кровати, Рекс швырнул сумку прямо на пол, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, после чего провёл ладонью по волосам, приглаживая их, словно желая одним махом избавиться от всех жизненных перипетий, его угнетающих, и только после этого резко развернулся на каблуках начищенных туфель. На лице его было стандартно скучающее выражение, великолепно маскирующее истинные эмоции, если они вообще у него имелись, и тот факт, что в комнате обнаружился ещё кто-то, помимо него, никакого эффекта не произвёл.

Гнетущее молчание, установившееся в помещении, напоминало по всем параметрам тишину, предшествующую дикой грозе, когда в один миг по небу проходит раскат грома, а вслед за ним ударяет молния, пугающая и невероятно сильная.

Потом Рекс улыбнулся, и Льюис поймал себя на мысли, что его только что мысленно перемололи и выплюнули, подобно скелету ненавистного анчоуса, попавшемуся в начинке пиццы. Улыбку сложно было назвать располагающей или приветливой. В ней прочитывался сарказм и некая насмешка над обстоятельствами. Над всем происходящим.

Рекс как будто на начальном этапе общения распределил роли самостоятельно и собирался отхватить лидерство себе, не оставив Льюису ни единого шанса.

Льюис испытал острую потребность в совершении бегства.

Перспектива снова пообщаться с Сесиль, ставшей, кажется, его персональным кошмаром за годы столкновений по поводу и без, представлялась ему не столь отвратительной, как необходимость прожить в одной комнате с этим человеком.

– Привет, – произнёс Рекс, продолжая стоять на месте.

Он не предпринимал попыток подойти ближе и не собирался протягивать руку для рукопожатия. Последнее, впрочем, было довольно разумным поступком. В противном случае, его жест так и остался бы без ответа, а этот поступок во многом граничил с унижением.

– Добрый день, – сдержанно ответил Льюис, сложив руки на груди.

Если Рекс не совсем тупой, то поймёт, что желанием общаться с ним сосед особо не горит. Во всяком случае, язык тела должен ему об этом поведать. Сесиль как-то говорила, что, скрестив руки подобным образом, человек принимает закрытую позу, тем самым без слов заявляя собеседникам, что не настроен на ведение разговора. Льюис так делал постоянно, что во время занятий, что в столовой, дожидаясь своей очереди, что по вечерам, прогуливаясь по школе… Да он и в кабинете Сесиль неоднократно так поступал, а она не уставала повторять, что, тем самым, он сам отталкивает от себя людей.

Разве он спорил?

Нет, конечно!

Метнув взгляд в сторону зеркала, Льюис зацепился за своё отражение, и, честно говоря, оно его нисколько не порадовало. В глазах не было уверенности и ледяной холодности, которыми он планировал себя окружить во время представления соседу. Только растерянность и удивление, порождённые недавними событиями, когда всю заготовленную заранее речь слили поступки Рекса.

Льюис кашлянул, стараясь не столько привлечь внимание к своей персоне, сколько собраться с мыслями, сосредоточиться и попытаться вернуть утраченное преимущество.

Рекс наблюдал за собеседником с едва скрываемым интересом, и это выбивало из колеи. Льюис ненавидел, когда на него так смотрели. Сильнее раздражался лишь в тот момент, когда к нему пытались прикоснуться или подойти вплотную.

Его от этого не тошнило и не колотило в ознобе, но приятного точно не было. Он дрожал, но не от предвкушения, а от фантомной боли, что зарождалась в каждой клеточке тела и буквально пронизывала его с ног до головы. Если собеседник ещё и смеялся, положение становилось невыносимым.

А потом пробуждалась агрессия, выброшенная единым порывом, и больно становилось уже не Льюису, а его противнику. Это неумение контролировать эмоции и желание причинить боль первым, было одной из наиболее весомых причин для посещения кабинета психолога, но далеко не единственной. Закрываясь от посторонних, Льюис пытался перестраховаться на всякий случай и не натворить ошибок, о которых в дальнейшем можно было пожалеть.

Постепенно настигало успокоение, паника отступала, и Льюис нашёл силы для продолжения диалога, перестав замечать взгляд, оценивший его от макушки до пяток.

Он не знал, какие мысли преобладают в голове Рекса, но подозревал, что впечатление сложилось не особо лестное. В общем-то, находился близко к истине.

Рекс был не в восторге, и дело заключалось не в том, что его сосед оказался внешне отвратительным, манерным или ещё каким-то таким, не слишком привлекающим, а больше отталкивающим. Основная причина неприятия состояла в том, что Рекс подсознательно чувствовал отторжение, льющееся стремительными потоками и направленное – почему-то – в его сторону. Без особых на то причин.

Поднимаясь по лестнице, Рекс мысленно повторял просьбы о том, чтобы сосед оказался тихим, незаметным существом, готовым целыми днями просидеть за учебниками, не вмешиваясь в его жизнь. В какой-то степени он получил желаемое. Сосед уж точно не походил на душу компании, желающую привлечь каждого встречного к общественной работе или затянуть в свой кружок, чтобы одиноко не было. Но тихим и незаметным он тоже не был. В горящем взгляде прочитывался вызов, голубые глаза потемнели от концентрированной ненависти, и лицо слегка исказилось от осознания досадной необходимости разделить личное пространство с человеком, пришедшим со стороны.

Если бы не эта гримаса, походившая на оскал зверька, всерьёз собирающегося броситься в атаку, соседа можно было бы назвать милым, потому что на первом этапе Рекс не обнаружил ничего такого, что могло бы оттолкнуть.

В комнате царила идеальная чистота, никаких грязных носков, сантиметрового слоя пыли или сладких духов, способных создать отрицательный имидж.