Сразу вспоминались руки, скользящие по бёдрам, забирающиеся под толстовку, действия бесстыдные и тошнотворные. Запах алкоголя, всё большая настойчивость.
Потерянность, оцепенение.
Боль от лезвия и любительский кровавый соус в салатнике – бордовые капли, падающие поверх аккуратно порезанных овощей и превращающиеся в неаппетитные кляксы. Запах соли и мокрого железа. Отвратительный настолько, что нет ни малейшей возможности не ощутить его, но тем и примечательный. Запах, возвращающий к жизни. И решительные действия, когда лезвие стремительно входит в бедро потенциального насильника, решившего получить порцию ласки не только от матери, но и от её сына.
Осознание, что ему удалось выйти из противостояния победителем, и всё обошлось малой кровью, обнадёживало и вселяло уверенность: он способен выбраться из любой передряги, какая бы гадость не поджидала впереди.
Неудивительно, что при таком раскладе, Кэндис недолюбливал родителей. Не только Реджину, но и Альфреда. Пусть сейчас в жизни отца не было бесконечного хоровода любовниц. Пусть благородный глава семейства Брайт так и напрашивался на звание семьянина года, Кэндис всё равно запомнил его другим, считавшим общение с ребёнком напрасной тратой времени, а своих бесконечных шлюх – делом повышенной важности.
То, что после уволенной домработницы их было немало, он знал наверняка. Слышал, видел, пару раз иронизировал по поводу не самой красивой груди очередной любовницы, презрительно глядя прямо в лицо этой безымянной леди.
Дамочка свободно разгуливала по дому, набросив на плечи короткий халат, не утруждая себя поисками бюстгальтера, а потому выставляя свои безразмерные сиськи на всеобщее обозрение – они прямо таки выпадали из выреза. Стопроцентный силикон, не иначе.
Заметив ребёнка, она не прошла мимо, а попыталась заговорить с ним, чем породила антипатию сильнее обычного.
Слишком сладко. Слишком заискивающе. Слишком лицемерно.
Интересно, она действительно верила, что сумеет добиться расположения ребёнка, получит ещё большее количество баллов от его отца, а за высокой оценкой последует предложение о замужестве?
Скорее всего, да.
– Надеетесь стать моей мамочкой? Ничего не получится. Что бы вам ни говорил мой отец, а его супруга жива, здорова и, думаю, ещё не один год будет носить этот статус.
Кэндис видел, как поджимались губы со смазанной помадой, и подрагивала жилка на виске. Чужая растерянность и презрение к наглому щенку, посмевшему сказать очередной даме Альфреда правду, фактически указав на место, коего она была достойна, вызывали у него иррациональный восторг.
Обычно в такие моменты он не выдерживал и начинал хохотать, будто полоумный, а потом разворачивался и уходил. Ему было всего-навсего восемь лет, а он уже многое знал о жизни и грязи, её заполняющей. Не отказался бы снизить уровень познаний, но уж как получилось. От него это не зависело.
С предсказанием Кэндис ошибся.
Прошло всего полтора года, и родители приняли решение о немедленном расставании. Альфред пообещал, что теперь жизнь станет другой и убрался восвояси. Кэндис остался с Реджиной, визиты отца были редкими и больше не по велению души, а проявлением формальной вежливости.
Разве что рождественские праздники в его компании действительно оправдывали ожидания, а временами превосходили их. Особенно заметными стали перемены с появлением в жизни Альфреда Инги. Она отличалась от большинства его пассий. Тем, наверное, расположение Кэндиса и заслужила. Милая, домашняя, без замашек великосветской искусительницы, без модельного прошлого.
Она мило беседовала с пасынком, желая найти с ним общий язык, помнила о важных датах в его жизни и всячески старалась расположить его к себе. Частично ей удалось реализовать задуманное. Кэндис, изначально настроенный скептически, со временем начал оттаивать. В настоящее время они неплохо общались. Он не называл Ингу мамой, не дарил ей трогательных открыток, но и откровенных гадостей не делал. Не грубил ей и не смеялся в лицо, нарочно доводя либо до слёз, либо до пробуждения ненависти.
Всё было бы невероятно прекрасно, не приведи она в дом довесок в лице дочери от первого брака.
Одноклассники тоже не избежали определённой классификации.
Своеобразная, но далеко не уродливая улыбка, чёрная мантия, несколько кукол, сидящих на подоконнике и на письменном столе. Флакон в руках, палец на распылителе, некая доля театральщины в словах и жестах. Тот, кто первым назвал Кэндиса протеже семьи Уилзи и, не скрывая истинных причин интереса, заявил, что собирается присматриваться к столь занятной личности.
– Я не их протеже, – растерянно выдал Кэндис тогда.
– Ну да. Конечно, – последовал снисходительный ответ. – Именно поэтому в общежитие тебя приводит младший сын директора.
– Думай, как хочешь.
Кэндис был уверен, что этот немного навязчивый тип станет врагом номер один, а в итоге большую часть времени в компании Розарио и проводил. Осознание, что Кэндис к семье директора отношения не имеет, просто так получилось, решимости Роуза не уменьшило. Они подружились. Это было немного странно, но увлекательно.
Сам Роуз был интересным, в том плане, что его рассказы о прошлом и настоящем, сопровождающиеся попытками понять и проанализировать поступки – феерически занятная пища для ума. Типаж из тех, что не забывается, сколько усилий не прикладывай. Наверное, у них это было взаимно, потому что Розарио считал Кэндиса не менее странным, о чём неоднократно упоминал в разговорах. Со временем исследовательский интерес потеснился, нашлось место для настоящей дружбы, а не только для общения ради попыток скрасить серые будни.
Оливия Стоун. Яркие волосы, собранные – чаще всего – в высокий хвост, клетчатые рубашки, завязанные на поясе, и баскетбольный мяч в руках. Влюблённость в Кэндиса, ныне перетекшая в приятельские отношения. Момент признания в оранжерее, поцелуй по инициативе стороны, решившейся открыть душу и сердце, час откровенного разговора и попыток разложить всё по полочкам.
– Ты замечательная, но я не могу ответить на твои чувства. Прости, Лив…
– Да ладно. В общем-то, я и не надеялась, – улыбнулась она, теребя кончик косы морковного цвета. – Но рада, что обо всём тебе рассказала. Теперь, услышав однозначный отказ, не буду питать иллюзий и быстрее от чувств избавлюсь.
Он поцеловал её в макушку, с удивлением думая, что впервые в жизни стал объектом такой приятной любви. Не той, что строится исключительно на желании, и с описанным выше чувством не имеет ничего общего, а той, что подразумевает под собой нежное отношение. Больше всего поражал тот факт, что признание такого типа прозвучало из уст Оливии. Она всегда казалась Кэндису решительнее и жёстче.
Пожалуй, Оливия была одной из немногих в числе важных для Кэндиса учеников.
С остальными он общался больше не по желанию, а по необходимости. Всё-таки неловко молчать, когда окружающие задают вопрос и ждут ответа. Он отвечал, хотя, периодически слышал, как мелькали в речи других учеников не слишком лестные характеристики. Были те, кто считал Кэндиса холодной гадиной. Что ж, право на своё мнение имел каждый, и Кэндис не вмешивался в процесс формирования чужого мировоззрения, больше времени уделяя своим заботам.
Лайзу он помнил по клубу журналистов, Сэнди за постоянные конфликты с Оливией и волосы настолько светлые, что временами создавалось впечатление, будто не обошлось без краски. Сэнди говорил, что цвет его волос такой от природы.
Гаррета сложно было забыть, благодаря его раздражающим словам и поступкам, Трейси напоминал о себе восторгами по Сибилле и актрисе из популярного сериала, которую считал идеалом женщины.
Да и, сказать по правде, довольно непросто вычеркнуть из памяти того, с кем каждый день пересекаешься не только на занятиях, но и в комнате общежития.
Сибилла и Глен запомнились, как колоритная парочка. Проводи руководство академии выбор короля и королевы выпускного бала, эти двое взяли бы корону в одночасье, не прилагая к достижению цели большого количества усилий. По отдельности они, конечно, тоже себя проявляли, но память Кэндиса запечатлела их именно в тандеме. Слишком активно Глен изображал любовь, слишком сильно верила ему Сибилла. Время показало, что уровень доверия можно снизить, не боясь совершить ошибку. Нынешнего Глен недостоин.
