Он знал, что это неправда. Он не испытывал ничего такого или отдалённо похожего на описанные выше симптомы, не нуждался во врачевателях, способных подлатать разбитое сердце, и, честно говоря, испытывал не столько разочарование, сколько облегчение, спровоцированное отказом.

Покупая обручальное кольцо, назначая Трис свидание и придумывая речь с предложением, он чувствовал, что совершает ошибку.

Ему не нужен был этот брак.

Не нужна была эта девушка.

Однако он всё равно пытался реализовать задуманное, желая изменить собственную жизнь до неузнаваемости, избежать всех тех ошибок, что были свойственны его предкам за пару-тройку сотен лет, прошедших с момента вступления в силу этой семейной особенности. Он жаждал обмануть судьбу, переиграть её, но она хохотала над этими попытками и снова выбрасывала на старт, напоминая, что до финала можно дойти только одним способом. То, чему суждено случиться, обязательно произойдёт, сколько бы усилий не было приложено.

Мартин всегда посмеивался над семейными легендами, считая их нелепыми сказками, иногда откровенно издеваясь над старшим братом, разглядевшим в дневниковых записях, запечатлённых на потрёпанных страницах, нечто идеальное и невероятно романтичное. Выиграл спор с Энтони, доказав, что за десять лет ни одна из его пассий не получит отдачи от фамильного проклятья Уилзи. Никто из них не пострадает и о легенде узнает только из рассказа, а не на собственной шкуре прочувствует её действие.

Теперь всё чаще мысленно возвращался к дневникам Роберта и думал, что, возможно, стоит перечитать их самостоятельно, не ориентируясь исключительно на краткий пересказ из уст брата, который слушал через слово, постоянно отмахиваясь и презрительно кривясь. Когда речь заходила о семейной легенде, Мартин превращался в живое воплощение сарказма. Раньше. Ныне что-то в голове щёлкнуло, заставив слегка пересмотреть отношение ко всему происходящему.

В отличие от Терренса, он не стремился каждые отношения, независимо от их продолжительности, связать с легендой и оценить по ней же. Подобное поведение представлялось ему, как минимум, нелепым. Мартин просто общался с интересными ему людьми. Более, менее, но интересными. У них была разная внешность, различный интеллектуальный уровень, разные сферы деятельности – никакого сходства. С кем-то общался недолго, с кем-то приличное время, но ни разу не ощущал ничего такого, что идеально подошло бы под определение помешательства и невозможности отказаться от этого человека.

Через десять лет с момента заключения спора, Мартин утвердился во мнении, что на нём легенда, считавшаяся семейной традицией, дала сбой. Он может гордиться собой и сообщить, что все неприятности семьи Уилзи остались в далёком прошлом. Он готов был заявить об этом во всеуслышание, прокричать, стоя на крыше академии, чтобы услышало как можно большее количество людей. Но почему-то не делал, а потом понял, что уверенность его основательно пошатнулась.

В душу закрались подозрения, напрямую связанные с определённым человеком, чьё присутствие в жизни Мартина стало закономерным. Он много раз отмахивался от этой мысли, но она оказалась безумно настойчивой, с каждым разом подкидывая всё большее количество поводов для размышлений, акцентируя внимание на моментах, ранее остававшихся незаметными.

Брак с Трис был его спасением, канатом, удерживающим от падения в бездну. Мартин надеялся, что она ответит согласием, они поженятся – со временем родятся дети, и их семья станет относительно крепкой ячейкой общества. Относительно счастливой. Относительно… какой-нибудь ещё. В любом случае, у него будет крепкий брак и без вмешательства легенды, ломающей чужие жизни в угоду непонятно чему. Точнее, понятно, но как-то нелепо. Воле покойной прапрабабки, обнаружившей дневник супруга и воспылавшей праведным гневом. Ей давно наплевать, а люди продолжают страдать и поныне.

Думая о своих отношениях с Трис, Мартин неоднократно вспоминал историю Роберта и его супруги. Прапрабабка – на самом деле, этих самых «пра» было гораздо больше, уж точно не два поколения между Мартином и Робертом промелькнуло – ревновала к мёртвому, чьи кости давно обратились в прах, а Трис – к школьнику, на чьих губах молоко ещё не обсохло. Школьнику, неспособному привлечь Мартина вообще ничем, если не принимать во внимание смазливую мордашку. Но стоило признать, что внешность была последним, на что Мартин смотрел, выбирая себе круг общения.

Размышлять о любовных переживаниях, связанных с именем Кэндиса, даже в перспективе, было абсурдно. До недавнего времени Мартин не упускал возможности посмеяться над предположениями своей девушки, постоянно напоминавшей о существовании данного человека, а потом не удержался и, спустя несколько лет бесконечных столкновений, как на территории, так и за пределами академии, поцеловал его первым. Не спрашивая разрешения, и не пытаясь хоть как-то обуздать порывы.

Почувствовал ли он что-то необычное в тот момент, когда ощутил теплоту и влагу чужого рта? Да нет, конечно. Ничего особенного не произошло. Были в его жизни поцелуи умелые, страстные и запоминающиеся. Такие, от которых голова шла кругом, и ноги подкашивались, те, которым этот порыв в туалетной комнате ресторана и в подмётки не годился.

Больше всего Мартина смущал не эффект, произведённый действиями, а факт их совершения, и то, что инициативу проявил он сам. Не пошёл на поводу у Кэндиса, а самостоятельно создал подобную ситуацию, потом решил сделать несколько шагов назад и вполне преуспел. Словно что-то встряхнуло его основательно, и всё встало по своим местам.

Мартин перестал всюду и везде натыкаться на Кэндиса. У него появилась возможность передохнуть и переосмыслить случившееся.

То ли семейная особенность определилась с выбором и сделала ставку на эту жертву, то ли приняла к сведению, что кандидатура не подходит, вот и перестала её навязывать.

У Мартина в запасе было два летних месяца, отведённых под попытки разобраться в самом себе и в странностях, его окружающих.

Жаль, что лето не может быть бесконечным.

Жаль, что придётся возвращаться обратно.

Он не забудет об академии, но имеет полное право не вспоминать об её учениках до тех пор, пока не начнётся очередной учебный год, и синие формы не заполонят коридоры здания. Где-то там, среди этой толпы, затеряется парень с совершенно не подходящим ему именем, и, может быть, в этот раз они не будут пересекаться. Разве что на церемонии, приуроченной к выпускному вечеру.

Не так много.

Жить можно.

Но до этого события ещё следовало добраться, в настоящее время на повестке дня были другие люди и другие события, никоим образом не связанные со странным мальчиком, посвящающим свои повести человеку, однажды вмешавшемуся в его скандал с матерью. Ничего толком не сделавшему, но заслужившему вечную благодарность.

Стоило ли причислять данное событие к ещё одному доказательству удачливости? Мартин не знал.

Он старался думать о прошлом как можно меньше, не возвращаться к нему и не анализировать.

Смириться с фактом, что это достояние ушедших дней, значит, бессмысленно раз за разом воскрешать всё в памяти. Нелепо вспоминать платок, пространные замечания о красивых именах, изумлённый взгляд маленького ребёнка, превратившегося с годами в более чем привлекательного юношу, разбросанные тетради и множество других мелочей, связывающих его с представителем младшего поколения семьи Брайт. Всё, что имеет к нему отношение, нужно уничтожить навсегда.

На повестке дня была несостоявшаяся свадьба и рухнувшие надежды, некогда на неё возложенные.

Желаемого эффекта Трис добилась. Расстались они пусть не друзьями, но приятелями. Без очередного скандала, обвинений и шампанского, стекающего за воротник. Голоса друг на друга не повышали, просто мило поужинали, потратив время на разговоры о делах и планах на будущее, а не на выяснение отношений.

Вернувшись домой, Мартин прошёл в спальню, потянул галстук, ослабляя узел, и запустил руку в карман. Нащупал маленькую бархатную коробочку. Несколько минут пристально смотрел на кольцо, купленное ради торжественного случая. Усмехнулся и бросил его на стол, подумав, что со временем решит, куда деть ненужный кусочек золота.