– Вот как?

– Да.

Алекс потянул за цепочку ещё сильнее, чем прежде, заставляя Кэрмита перебраться ближе.

– И с чем связаны эти перемены?

– Я хочу потребовать свой подарок прямо сейчас.

Второй браслет Алекс застегнул на своей руке, потянулся, чтобы прикоснуться к ладони Кэрмита, переплести пальцы, сжать сильно-сильно и не отпускать.

– Интересно. Что в этот день сумеет тебя порадовать?

– Не только в этот, но и во все остальные дни года. Возможно, это прозвучит излишне пафосно, но я уверен на двести, тысячу, миллион процентов в одном. Хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу постоянно находиться рядом, и чтобы моя зубная щетка не грустила в одиночестве, а стояла рядом с твоей. Чтобы мы завтракали вместе, чтобы везде валялись твои вещи, чтобы мои простыни пропахли твоим одеколоном, и чтобы ты просто был со мной. Всегда.

– И это значит?..

Кэрмит не договорил, запнувшись на середине спонтанной, а потому поразительно короткой речи. Он просто осмысливал сказанное, пытаясь понять, насколько предложение реально.

Стоило признать: родители в последнее время и так видели его крайне редко. Стивен, будучи в доме старшего поколения нечастым гостем, несколько раз позволил себе отпустить шутку о том, что скоро и Грег, и Камилла забудут, как выглядит их младший ребёнок. Когда к ним не загляни, Кэрмит вечно отсутствует. И ладно бы он был в разных местах, но нет. Практически всегда, в подавляющем большинстве случаев, его можно обнаружить по определённому адресу.

Глядя на ситуацию с такой позиции, можно было прийти к выводу, что тема с переездом сама собой напрашивается и вообще уже больше чистой формальностью является, нежели серьёзным шагом, на который непросто решиться.

– Хочу, чтобы ты переехал ко мне, и мы начали жить вместе, – произнёс Алекс уверенно, не отпуская ладонь Кэрмита ни на секунду.

– Ты серьёзно?

– Конечно. А ты сомневаешься?

– Нет, – Кэрмит покачал головой. – Не сомневаюсь.

– Тогда… Каким будет твой ответ?

Свободной рукой Кэрмит провёл по плечу Алекса и по шее. Озвучивать принятое решение не торопился, хотя, глядя в это показательно задумчивое лицо, сложно было поверить, что Кэрмита одолевают сомнения.

– Кэри, – позвал Алекс.

Услышал тихий смешок. Губ коснулось лёгкое дыхание с нотками ментоловой свежести.

– Перееду. Конечно, перееду.

*

День рождения супруги Альфред Брайт решил отметить в узком семейном кругу. Никаких громких торжеств, никаких пышных приёмов. Просто вечер в ресторане. Просто блюда высокой кухни, красивые бокалы, шампанское, тосты в честь именинницы. Радость. Картинка такая, что хоть сейчас на рекламный плакат. Отец семейства, мать – кому-то мачеха, но не критично, – сын и дочь. Казалось бы, за столом должна царить идиллия, но Кэндис чувствовал себя отвратительно.

Место ему досталось рядом с Патрицией, а она всеми силами давала понять, что старший, неизвестно откуда свалившийся на её голову братик – персона совершенно нежеланная. Его присутствие поблизости портит ей аппетит, вызывает головную боль и провоцирует тошноту. Вслух она этого не говорила, но старательно пыталась продемонстрировать антипатию, постоянно сверля неприятного родственника взглядом. Апофеозом её крайне доброжелательного отношения стала вывернутая на брюки Кэндису тарелка с малиновым парфе.

Ярко-розовый соус размазался по штанине, частично выплеснулся на рубашку.

Нельзя сказать, что Кэндис искренне верил в родственные чувства и надеялся, что его здесь все любят. Знал же, что нет. Патриция заявила об истинном отношении к нему едва ли не с первых дней пребывания под одной крышей. Говорила, что не желает с ним сидеть за одним столом, разговаривать, выбираться за пределы дома таким составом. С папой и мамой – да, а с братцем – ни за что.

Ни Альфред, ни Инга не понимали, что тому виной. Они рассчитывали на мир и дружбу между детьми, а получили обратный результат.

К слову сказать, Патриция к Брайтам имела такое же отношение, как и сам Кэндис к Инге, то есть, когда речь заходит о кровном родстве, можно смело ставить прочерк. Дочь Инги от первого брака, принятая в семью, получившая чужую фамилию, место в завещании, развившая в себе гонор и амбиции похлеще тех, какими обладали сам Альфред или Реджина.

Она хотела стать истинной Брайт. Пусть не по крови, но хотя бы в плане поведения.

В новом месте обитания не пили, не курили, не пытались соблазнить своим телом, не приводили любовников в дом и не ревновали к ним.

Здесь царила здоровая атмосфера. На первый взгляд. На второй всё становилось не столь оптимистично.

Кэндис в очередной раз понял, что оказался лишним на празднике жизни – в судьбе других людей.

Если бы не одно происшествие, вышедшее за грань понимания, Альфред и не подумал бы забирать сына к себе.

Отец и Инга приняли решение о переезде в их дом ещё одного жильца только после того, как очередной временный отчим попытался изнасиловать Кэндиса. А тот, нарезавший себе салат, недолго думая, воткнул нож в бедро любителя доступных тел, залив кровью всё кухонное помещение, где к нему решились пристать.

Дочь шлюхи – сама шлюха.

Сын шлюхи?

То же самое, что и в первом варианте.

Разве может быть иначе?

Именно такого мнения придерживались некоторые любовники Реджины, не брезгующие, как показывала практика, обоими полами.

– Лучше я стану убийцей, чем чьей-то подстилкой, – заявил Кэндис, глядя в лицо Альфреду.

С агрессией смотрел. С вызовом.

Отец это высказывание не прокомментировал, только кивнул и отправился разбираться со сложившейся ситуацией.

Они с Ингой, конечно, не знали, что это далеко не первая попытка и не первая ожесточённая борьба Кэндиса за сохранение невинности, коей он дорожил больше всего, испытывая невыносимое отвращение к тем, кто постоянно прыгал из одной постели в другую. Слишком ярким был пример перед глазами, сформировавший определённое отношение, бескомпромиссное совершенно.

Как не знали и того, что иногда сама Реджина жаждала пробудить в Кэндисе настоящего мужчину, накачавшись алкоголем до предела. Хорошо, хоть слова понимала и уходила, когда её откровенно посылали.

Впрочем, это был пережиток далёкого прошлого. В последнее время активничали в большей степени её кавалеры.

Кэндис думал, что получил отдушину, но его бросило из огня да в полымя. От одной ненавидящей женщины к другой.

Вторую, правда, женщиной назвать можно было с трудом, всего-то восемь лет, а уже такое отторжение. Не каждый взрослый способен дарить ненависть столь сильную, что ощущается практически на физическом уровне. Протяни руку и прикоснись, если есть желание.

В ресторане Патриция постоянно крутилась туда-сюда, будто на её сидение разом положили с десяток ежей. Пару раз едва не пролила на сводного брата минеральную воду, но он вовремя успевал подхватить бокал, мило улыбался и пинал родственницу под столом.

Провернуть трюк с десертом у вздорной девицы получилось только потому, что Кэндис внезапно увидел среди посетителей знакомого человека.

Точнее, двух знакомых.

Она. В ярко-красном платье, привлекающем внимание к точёной фигуре и великолепным блондинистым волосам, уложенным по-особенному красиво.

Он. В очередном чёрном костюме, одном из сотни или тысячи похожих нарядов. Примитивно. Но как же ему подходил этот наряд!

Глядя на них, Кэндис, вступив в весьма активную полемику со своими чувствами, отторгающими реальность подобных перспектив, был готов подписаться под словами Розарио, заявившего, что эти двое могут претендовать на звание пары года, если только второй внук королевы не решит жениться в тот же год, что и обозначенные выше люди.

Вполне могли. Несомненно.

Нет, эти двое не стояли перед входной дверью, и не выбирали столик, собираясь поужинать. Они вылетели из отдельного кабинета, будто клубок, сплетённый из разъярённой кошки и не менее рассерженной собаки.