Письмо, лежавшее на подоконнике, служило напоминанием о дне влюблённых, о событиях, его ознаменовавших.

Алекс как будто слышал свой голос, обращённый к Трэйтону:

– Кэрмит, что ты тут делаешь?

Будучи застигнутым на месте преступления, Кэрмит вздрогнул и тут же едва слышно зашипел.

Цветок с крупными шипами на стебле выпал из рук, предварительно расцарапав палец. Кэрмит прижался губами к ранке и обернулся.

– Хотел вручить тебе валентинку в школе, но не успел, – пояснил, проведя по едва заметной царапинке платком. – Вот и воспользовался альтернативным вариантом. Ник был невероятно великодушен и отдал мне ключ от вашей комнаты практически сразу, стоило только попросить. Но сюрприз, к сожалению, не удался.

– А ты планировал примерить амплуа таинственного поклонника? – поинтересовался Алекс, повесив сумку со школьными принадлежностями и принимаясь разматывать шарф. – В конверте анонимная открытка без малейших опознавательных знаков?

– Нет.

Кэрмит не стал говорить много, ограничившись всего одним словом.

Он сделал шаг навстречу Алексу, потом ещё один. До тех пор, пока не оказался совсем рядом и не скопировал ту самую позу, в какой они находились несколькими неделями ранее. Просто теперь поменялись местами, и это он прижимал Алекса к двери, а не наоборот.

В его руках был ключ и контроль над ситуацией.

– Знаешь, меня всегда поражало наше внешнее сходство, – произнёс Кэрмит подчёркнуто сдержанно. – То есть, конечно, любому человеку понятно, что мы разные, и о родстве речи быть не может, но в этом есть что-то по-настоящему волнительное. Глядя на тебя, я будто вижу своё отражение. Наверное, это должно меня отталкивать, но в реальности всё происходит ровно наоборот. Меня тянет к тебе сильнее, чем к кому-либо другому, на меня не похожему, притом, что я совершенно не страдаю нарциссизмом и никогда не имел сексуальных фантазий, связанных с твинцестом или чем-то таким… достаточно аморальным. Меня не возбуждают родственники. Я не люблю своё отражение в зеркале, но на тебя могу смотреть часами.

– И глаза не заслезятся от длительного наблюдения? – иронично поинтересовался Алекс.

– Нет. Иногда мне кажется, что я знаю тебя сотню лет, хотя это никак не может быть правдой, моментами, что мне вообще ни черта о тебе неизвестно. Сегодня я думаю, что ты – исчадие ада, пришедшее, чтобы сожрать мою душу, уничтожив её окончательно. А завтра, что ты – единственный человек на свете, способный спасти меня. Принять, невзирая на запятнанную репутацию и не слишком лестные характеристики, звучащие из уст окружающих. Бывает, что я тебя боюсь, но потом этот страх сменяется безграничным доверием, будто только тебе можно открыть все свои секреты, не опасаясь за их сохранность в дальнейшем, – последние слова Кэри проговорил уже не в полный голос, а прошептал на ухо, обжигая горячим дыханием. – Алекс, откуда ты такой взялся?

Палец, помеченный алеющей царапиной, скользнул по губам, провоцируя превращение новой ситуации в неточную копию той, что имела место на курсах естественных наук.

– Из России, – хмыкнул Алекс, проведя кончиком языка по пострадавшей от шипов коже, и отмечая, как вторая ладонь с силой сжалась на плече, впиваясь через слои ткани. – С любовью.

Кэрмит в момент, когда ранку лизнули, выглядел изумлённым. Определённо, не ожидал, что его действия вызовут ответную реакцию. Привык, что Алекс старается держать дистанцию, не сокращая её ни на шаг, а по возможности увеличивая.

Этот поступок в привычную концепцию не вписывался, он ей, несомненно, противоречил. Напоминал тот самый мир, поставленный с ног на голову – столь же непривычно. Никакой тошноты. Только головокружение, но приятное, что само по себе поразительно. Может ли оно вообще быть таковым? Кэрмит готов был со всей ответственностью заявить: «Несомненно».

Да, да и ещё раз да.

Кэрмит был близко. Невозможно, невероятно, нереально, запредельно близко, так, что можно разглядеть тёмные крапинки на светло-зелёной радужке и мельчайшие трещинки на обветренных губах.

Принимая во внимание собственные умозаключения, следовало Кэрмита в очередной раз оттолкнуть, сказать, что любовные отношения с ним невозможны, и их никогда не будет. Ни сейчас, ни в перспективе.

Но часто ли Алекс прислушивался к заявлениям внутреннего голоса? Хотел ли он этого? Пожалуй, нет.

Потому и действия противоречили мыслям. Там, где надо было оттолкнуть, он совершал обратное, только сильнее притягивая и не желая отпускать.

Одна ладонь скользнула под полу расстёгнутого форменного пиджака, вторая провела вдоль позвоночника. Алекс впервые за время, прошедшее с момента грандиозной потасовки на крыше, рискнул прикоснуться настолько откровенно, хотя не было дня, чтобы он не думал о чём-то подобном.

Неоднократно ему доводилось наблюдать, как Кэрмит переодевается перед занятиями физической культурой в спортивную форму. Кэри, казалось, совершенно не придавал значения вниманию, направленному в его сторону, свободно раздеваясь в присутствии большого количества посторонних людей.

Умение снять с себя одежду, как искусство. И он этим умением обладал в полной мере. Не стриптиз, конечно, до работников шеста ему было тянуться и тянуться. А, может, наоборот, им следовало бы поучиться, чтобы их шоу не выглядело постановочным. Кэрмит делал всё не нарочито и показательно, а легко и без излишней зажатости. Истинное удовольствие наблюдать, как он развязывает шейный платок, снимает пиджак, по очереди расстёгивает пуговицы на манжетах…

Когда Кэрмит снимал рубашку, Алекс вжимал в ладонь ногти и прикрывал глаза, чтобы не смотреть и не думать о том, каково это – провести ладонями по светлой коже, очертить лопатки. Насколько приятно будет целовать эту спину. Насколько впечатляющими и яркими будут на ней следы от ногтей, оставшихся в качестве напоминания о бурно проведённой ночи.

Кэри никогда не оборачивался, заметив наблюдение, не давал понять, что ощущает пристальный взгляд, но проходя мимо, он усмехался, приподнимая уголок губ, и Алексу казалось, что это не совсем шоу каждый раз устраивали исключительно ради него.

Другие так не раздевались.

Он сам так не раздевался.

Только Кэрмит.

И тогда, оказавшись с ним один на один в пределах замкнутого пространства, думал Алекс недолго. Сомнениям не оставил ни единого шанса. Прикоснуться, обнять, прижать к себе, погладить по щеке, вдохнуть не окончательно выветрившийся аромат геля после бритья и довольно своеобразного одеколона.

Всё возможно, всё реально, всё осуществимо.

Алекс не знал, какие нотки входят в сердце аромата, ещё меньше разбирался в нотах головных. Не будучи сведущим в парфюмерном искусстве, он просто погружался в собственные ассоциации. А их набралось немалое количество. Северный ветер, морозный день, холодная вода, протекающая сквозь пальцы и срывающаяся мелкими каплями на землю, хрупкий, но обжигающий прикосновением прозрачный лёд. Чистый, чуть сладковатый на вкус, если отломить кусочек и засунуть в рот, позволяя льдинке растаять на языке.

Потянул Кэрмита к себе, не встречая сопротивления, замер лишь на пару секунд. Но и их хватило, чтобы инициатива перешла в руки Кэрмита, и губы впервые соприкоснулись с губами, прихватывая не только уголок их, а целуя по-настоящему, всерьёз и по-взрослому, как принято говорить. Слюна была поразительно сладковатой, а у губ – ярко выраженный клубничный привкус. Алекс подумал, что у него поехала крыша, он окончательно тронулся умом на фоне мельтешения перед глазами виновника помешательства, и обратной дороги больше нет. Единственное возможное направление – психиатрическая клиника, однако вскоре эти мысли стремительно отошли на второй план.

Всё, что осталось, можно было выразить одним словом.

Одним именем.

Кэри.

– Алекс, – произнёс Трэйтон.

Получилось протяжно, нечто среднее между произношением обыкновенным и стоном.

– Алекс…

Выдохнул и прижался немного липкими губами к его губам, обнимая одной рукой, а второй ухватившись за конец шарфа, снять который Алекс так и не удосужился, притормозив на середине процесса.