К концу учебного дня решимость в длительной кровопролитной битве сердечных переживаний и разума одержала победу, и Кэрмит остановился на варианте с подарком. Он ведь ничего не требовал в ответ, просто говорил о своих чувствах. Они настойчиво требовали выхода, а, значит, не стоило молчать, давя в себе порывы.

Кэрмит окидывал розы задумчивым взглядом. Они все были красивыми, выбирай, какую хочешь – любая станет прекрасным олицетворением страсти. Но он не мог остановить выбор ни на одной, хотелось чего-то особенного. И он всё-таки нашёл. Тёмная, больше чёрная, чем красная. Густо-бордовый оттенок – цвета запёкшейся крови, как подумал Кэрмит – лепестков, ещё не подрезанный стебель и шипы. Само совершенство. Идеал. Любовь, что ранит, причиняет невозможную боль, но не отпускает, крепко впиваясь своими шипами. Прекрасна настолько, что от неё невозможно отказаться. Сопротивляйся, не сопротивляйся – итог будет один.

– Вот эту, – произнёс Кэрмит, указывая на свою фаворитку среди цветов. – И не надо её обрезать.

– Какая чудесная, – выдохнула девушка в наряде ангела, кажется, впервые обратив взор в сторону розы, остававшейся незамеченной до наступления определённого момента.

– Мне тоже нравится.

Кэрмит улыбнулся довольно, окончательно утвердившись в том, что только этот цветок должен попасть в руки Алекса. Не столь важно, сколько – и каких – роз ему надарили другие ученики. Имеет значение, что Кэрмит подарит именно эту.

Определившись с выбором цветка, Кэрмит и ответное стихотворное послание сумел подобрать. Оно, конечно, было не настолько проникновенным, по многим пунктам не дотягивало, но зато под актуальную ситуацию подходило. Даже вариант действий подсказывало. Нежеланный, но вполне реальный.

Так и надирало сказать – закономерный.

Устроившись с ногами на низком подоконнике, Кэрмит одну за другой выводил строки письма-признания, отдавая себе отчёт в том, что на фоне недавнего «Я люблю тебя, Алекс» всё остальное будет смотреться не настолько масштабно. Но ему и не нужно было шокировать адресата, требовалось лишь мягко напомнить о своём существовании, в очередной раз признавшись в наличии тёплых чувств.

До дна очами пей меня,

Как я тебя – до дна.

Иль поцелуй бокал, чтоб я

Не возжелал вина.

Мечтаю я испить огня,

Напиться допьяна,

Но не заменит, жизнь моя,

Нектар тебя сполна.

Тебе послал я в дар венок

Душистый, словно сад.

Я верил – взятые тобой

Цветы не облетят.

Вздох подарив цветам, венок

Вернул ты мне назад.

Теперь дарить не свой, а твой

Он будет аромат.

В целом, Кэрмит остался доволен своим выбором.

Вложил письмо в конверт и отправился в аудиторию, на занятия. От услуг девочек-посыльных он отказался. Осознал, что должен сам положить это письмо и эту розу на стол Алексу, а потом впитать все эмоции, спровоцированные поступком, независимо от того, какими они окажутся.

*

По белой бумаге расползлось несколько мелких бурых пятнышек.

Алекс прикрыл глаза, прижался затылком к стене, продолжая держать в руках конверт с посланием. Кровь, частично окрасившая конверт, принадлежала Кэрмиту, умудрившемуся по неосторожности напороться на шипы колючей красавицы. Той, что он выбрал в качестве сопровождения к письму.

В этом была и вина Алекса, появившегося раньше положенного срока и позвавшего одноклассника по имени.

Последний урок в связи с праздничными событиями отменили, а потому вручить своё подношение в аудитории Кэрмит не успел. Может, и хорошо. Не дал благодарной публике очередной повод для сплетен и активного обсасывания его имени. Он не был бы собой, если бы отказался от задуманного. Если бы, потерпев первую неудачу, моментально признал поражение и больше не предпринимал попыток.

Не получилось вручить валентинку в учебной аудитории? Он сделает это в общежитии.

Стоя за стеллажами, Алекс видел, как Кэрмит появился в читальном зале библиотеки, осмотрелся по сторонам – пришёл туда целенаправленно и теперь, оказавшись на месте, разыскивал взглядом определённого человека. Нашёл. Быстро пересёк расстояние, разделявшее их с Николасом, оперся на стол и склонился близко-близко. Несколько минут парни о чём-то разговаривали, после чего Николас запустил руку в карман своей сумки.

Кэрмит подставил ладонь, сжал её в кулак, получив желанную вещицу, и быстро удалился.

Подходить к Нику с расспросами Алекс не стал, решив сразу же отправиться в общежитие. Вариантов относительно переданной вещи у него было не так много. А если говорить откровенно, так и вовсе один. Единственное, что Ник мог отдать Кэрмиту – ключ от комнаты.

Алекс хотел понять, ради чего всё это делается и чем в итоге обернётся. Наибольшее количество голосов набрала версия, гласившая, что Кэрмит в обязательном порядке перешерстит его личные вещи, поддавшись на уговоры Даниэля, неустанно повторявшего в былое время об опасности.

Алекс про себя резюмировал, что проницательности такого уровня многим следует поучиться. Признать чужую правоту публично было смерти подобно. Потому он старался огрызаться в ответ, когда эта подозрительность становилась чрезмерно навязчивой. Ограничивался снисходительными замечаниями, если злоба оставалась бессильной, а в словах Ричмонда проскальзывало отчаяние.

Даже теперь, когда прилюдное шипение, направленное в его сторону, прекратилось, Алекса не оставляло ощущение, что Даниэль продолжает активно настраивать Кэрмита против него. Призывает открыть глаза и трезво оценить ситуацию.

Вот настало время.

Кэрмит решил найти доказательство либо опровержение теории Даниэля, а чтобы попасть в комнату придумал какую-нибудь достойную легенду.

Для подтверждения правоты Даниэля достаточно было зайти в комнату, открыть ноутбук и влезть в почту Алекса.

Там по-прежнему хранились письма от Анны. Алекс несколько раз порывался отправить их в корзину, но в последний момент снимал пометки и оставлял всё на своих местах. Сам не понимал, зачем хранит переписку. Как свои письма, так и ответы Анны, среди которых особняком возвышалось то самое сообщение с обвинениями, направленными в сторону Трэйтона. Прочитать текст письма и понять его смысл Кэрмит вряд ли мог, а вот увидеть имя отправителя и интерпретировать этот инцидент по-своему – вполне.

И как потом доказать Кэрмиту, что появление его, Алекса, никак не связано с исчезновением Анны? Она улетела, а он пришёл ей на замену, преисполненный желания разделаться с тем, в кого с течением времени умудрился влюбиться. Поначалу верил, что однажды найдёт способ подобраться к Кэрмиту ближе, изучит его и придумает восхитительную изощрённую месть. Постарается уничтожить отвратительную личность морально и физически.

Теперь оставалось лишь рассмеяться себе прежнему в лицо.

Трижды ха-ха.

От осознания правдивости утверждения, гласившего о переходе мнимой ненависти в совершенно противоположное ей чувство, становилось особенно гадко. Алекс порадовался бы появившимся чувствам при любом другом раскладе, но только не при таком, что выпал им.

Над обоими висела плотная, как лондонский туман, завеса обмана, и Алекс не мог найти в себе достаточное количество сил, чтобы прорвать её.

Он отложил письмо на подоконник, запрокинул голову и провёл по лицу ладонью, цепляя и отбрасывая назад длинные пряди чёлки.

Наступление промежуточных каникул дало ему одну небольшую передышку, став периодом, отведённым на размышления.

Как назло, в голову ни единой здравой мысли не приходило, только чушь, о которой заикаться было стыдно, не то, что озвучивать в полный голос.

После продолжительных размышлений он решил во всём признаться, только не Кэрмиту, а Герде, надеясь, что не наткнётся на стену непонимания и отторжения. Неблагоприятный расклад был вполне возможен, но Алекс надеялся на счастливый исход. И теперь, коротая время в прихожей своего дома, мучаясь ожиданием, чувствовал себя гораздо хуже, чем прежде, при тотальном молчании.