– Ничего, – хрипловато произнёс Льюис. – Совсем ничего.
Выключив воду, он потянулся за полотенцем и замер, услышав шаги постороннего человека.
Разумеется, это мог быть, кто угодно, но Льюис поймал себя на мысли, что по ту сторону двери в обязательном порядке окажется именно Рекс. В противном случае, закону подлости придётся написать прошение об отставке.
Льюис на время так и замер с протянутой рукой, потом стряхнул с себя оцепенение и всё-таки довёл задуманное до конца, схватив и потянув ткань. Начал вытираться, предварительно набросив второе полотенце на голову.
Шаги стихли, и Льюис окончательно утвердился в правильности своей недавней догадки. Рекс жаждал разобрать вечернее происшествие по косточкам, а потому последовал за соседом и теперь дожидался его появления, чтобы начать разговор.
Льюису ни о чём разговаривать не хотелось, но на понимание со стороны Рекса он не рассчитывал. Он может просидеть здесь до самого утра, ожидая освобождения дороги, но Рекс тоже не сдвинется с места, потому что умеет ждать и, несомненно, способен добиваться поставленных целей.
Визитёр некоторое время топтался на месте, после чего сел прямо на пол, прислонившись спиной к двери, отделявшей кабинку от общего помещения.
Подозрения Льюиса подтвердились окончательно, теперь он не сомневался, что Рекс пришёл сюда ради откровенного разговора.
– Можешь быть уверен, что я всё равно дождусь твоего появления, сколько бы времени на это потратить не пришлось, – произнёс Рекс. – Или же нам придётся разговаривать вот так, через дверь. Ну или не разговаривать. Чтобы донести свою мысль, мне достаточно произнести монолог для одного благодарного слушателя, а я точно знаю, что он – благодарный. Ты, конечно, стараешься доказать обратное, заявляя, будто тебе наплевать и на меня, и на то, что между нами происходит, но не сомневаюсь, что слушать будешь, затаив дыхание. Ты и сейчас пытаешься не выдать своего присутствия, потому дышишь через раз. Не забудь для подстраховки открыть дверь, потому что в противном случае свалишься в обморок от недостатка кислорода, и мне придётся её выламывать, чтобы убедиться: мой бедовый сосед не приложился головой об пол и не утопает теперь в крови. Мне бы не хотелось уничтожать школьное имущество, но твоя жизнь гораздо дороже. Это неоспоримый факт.
Льюис стоял, прижав к груди полотенце и боясь пошевелиться.
Вряд ли у Рекса имелась заранее заготовленная речь, сейчас он импровизировал. Часть сказанного представлялась Льюису полной ерундой, но по ряду пунктов Рекс попадал точно в цель. Льюис не хотел устраивать длительный и подробный разбор полётов в попытке выяснить, почему он ведёт себя именно так, а не иначе. Откуда у него появились подобные реакции на происходящее. Почему он не желает откровенничать о прошлом. Он хотел бы испариться отсюда, но такой возможности его лишили.
Рекс, как ни в чём не бывало, продолжал сидеть на полу, подпирая собой дверь. Решимость, сквозившая в его словах, не давала простора для метаний, не позволяла рождаться мыслям, гласившим, будто это всё шутка. Ещё немного времени, и Рекс уйдёт восвояси, посмеявшись предварительно над чужими необъяснимыми и – наверняка! – глупыми комплексами. Юности ведь свойственно превращать муху в слона, раздувая мизерную проблемку до космических масштабов. Так, скорее всего, поступает и Льюис. Верно? Не оставляло ощущение, что Рекс просто обязан думать в этом направлении с высоты своей благополучной жизни, в которой нет места для школьников с исполосованной спиной и не менее, а то и более, покалеченной психикой.
Будучи заточённым в четырёх стенах, Льюис жалел только о том, что в зоне досягаемости нет зеркал. Сейчас он не отказался бы посмотреть на себя обнажённого, поймать отражение в этом убийце надежд с амальгамной плёнкой. Бросить мимолётный взгляд на привычное, а оттого уже не слишком раздражающее некрасивое лицо с большим ртом, провести ладонью по волосам, подцепить мокрые пряди, убирая их на одну сторону и внимательно, не щадя собственное чувство прекрасного, рассматривать спину. Долго, пристально, понимая, насколько она пострадала в своё время.
Зеркало по щелчку пальцев не появлялось. Льюис прокручивал перед глазами воспоминания, и ему хотелось кричать. Чувствуя прикосновение лезвия к коже, орать во всю глотку, а не давиться беззвучными слезами, как прежде.
– Если тебе так легче, можешь молчать, – продолжал Рекс, которого полное отсутствие ответов не смущало. – Просто выслушай меня сейчас и знай, что если однажды захочешь выговориться, я тоже буду к твоим услугам. Действительно. Обещаю, что никому и никогда не расскажу то, что услышал от тебя, если ты об этом попросишь. И даже если не попросишь, я всё равно не буду рассказывать направо и налево историю твоей жизни. Я… Я, правда, теряюсь в догадках и не знаю, что тебе сказать. Не знаю, как найти подход к столь сложному человеку, потому что прежде мне не доводилось сталкиваться с настолько закрытыми личностями. Наверное, во многом я сам виноват. Иногда говорил не то, иногда делал…
– Ничего такого, что не сказал бы или не сделал другой человек, оказавшийся рядом со мной, – произнёс Льюис, окончательно приходя к выводу, что непробиваемое молчание смотрится нелепо, несмотря на разрешение Рекса игнорировать его высказывания.
Возможно, именно оно и послужило толчком к реальным действиям, заставив разомкнуть губы и начать что-то говорить в ответ, а не хранить скорбное, до невозможности чопорное молчание, аристократическое, как и сам Льюис с его громким происхождением и богатой историей рода. Молчание, направленное в сторону Рекса, не отличившегося в этом плане, реально расценивалось как пренебрежение. Потомок благородных кровей и плебей. У обоих есть деньги, само собой, но тут финансы решающей роли не играют. Тут всё упирается именно в цвет крови, а не во что-либо иное.
Льюису не хотелось выставлять себя снобом в чужих глазах, тем более что причина его молчания заключалась в иных причинах, не имеющих отношения к разделению по происхождению. Может, в школе и процветал культ аристократических корней, но Льюиса это давно перестало волновать. Он не думал о людях, как о лошадях или собаках, чья родословная играет огромную роль при выборе.
Льюис швырнул полотенце на пол, приземляясь на него и тоже прислоняясь спиной к двери. Открывать её он не торопился. Не хотел, чтобы Рекс, наплевав на правила приличия, вломился внутрь этой кабинки, посмотрел на кости, которыми вроде как соблазнился в комнате, хмыкнул и удалился восвояси. Иного развития событий Льюис не представлял, для него всё было очевидным.
Ему стоило бы одеться полностью, но он надел лишь пижамные штаны, так и не протянув руки к футболке. В его случае как раз этот элемент одежды считался обязательным пунктом программы, чтобы не провоцировать у случайных свидетелей некультурный шок.
– Прости, – выдохнул Рекс.
– Да ладно тебе. Не извиняйся. – Льюис провёл по волосам полотенцем, собирая воду. – Всё нормально, это лишь мои тараканы, тебе не обязательно встречаться с ними. Когда ты включаешь свет, они разбегаются во все стороны. Иногда их бег получается слишком громким, и с этим ничего не поделать, так уж сложилось. Но это не твоя вина, Рекс. От ошибок не застрахован никто, в противном случае, в мире всё было бы светло и безмятежно, но так не бывает, приходится мириться с тем положением вещей, что нам предложено.
Льюис замолчал и несильно прикусил уголок губы.
Он знал, что не сделает сейчас ничего такого, что противоречило бы его принципам, не скажет, как бы сильно этого не хотелось. Не сделает, потому что не должен. Мерзко грузить постороннего человека своими проблемами, несмотря на то, что он сам предлагает помощь и вроде как влюблён. Нет гарантии, что эта самая влюблённость не испарится за считанные секунды, стоит только услышать неприглядную правду из уст объекта чувств. Да и что сказать? Рекс, несомненно, сам давно понял: с Льюисом ему будет сложно, очень и очень сложно. Гораздо сложнее, чем с любым другим парнем, готовым ответить на предложенные чувства.
