– Знаешь, я уже несколько лет живу в доме своей тётушки, – произнёс Рекс, проигнорировав замечание Льюиса об ошибках и тараканах. – На самом деле, она замечательная, хотя до определённого времени я этого не понимал и относился к ней с предубеждением, считая, что если в её жилах течёт такая же кровь, как у моего отца, то Марго, априори, будет сукой, каких поискать. Не подумай, что я пытаюсь нагрузить тебя своими проблемами, это не совсем так. Часто ловлю себя на мысли, что мне хочется быть с тобой откровенным, рассказывать то, чего не слышали и никогда не услышат другие люди, входящие в круг моего общения. Тот же Алан, Эштон или Альберт, несомненно, икающий без остановки по причине бесконечного упоминания его имени в наших разговорах. Вот и сейчас мне хочется поведать тебе о своих родителях и немного о себе. Об отношениях с ними.

– Зачем?

– Просто так. Считай, что я доверяю тебе больше, чем Сесиль. Потому и откровенничать предпочитаю с тобой, а не с ней.

– Место для этого не самое подходящее.

– Мне наплевать, – честно признался Рекс. – Главное, что ты меня выслушаешь. Ты же выслушаешь?

– Да.

– Хорошо. Так вот… Мои родители и тётя Маргарет. Мне несложно об этом говорить, неловкости нет. Стыдно признаться, но я испытываю разве что чувство гадливости, вспоминая о прошлом, и о тех событиях, что его наполняют, но раз уж они в моей жизни были, и мне довелось их пережить, значит, я оказался сильнее обстоятельств. Это они капитулировали, а не я.

– К чему ты это говоришь?

– Думаю, к тебе тоже применимо подобное.

– Откуда бы тебе знать?

– Ты сейчас находишься рядом со мной, Льюис. Я не вижу лица, не знаю, что творится в твоей голове, но я слышу голос и, когда игра в прятки тебе надоест, ты всё же появишься из укрытия. И будешь таким же реальным, как и прежде. Несмотря ни на что, ты жив. Ты не сошёл с ума, не глушишь антидепрессанты горстями. Уже одно это доказывает, что ты намного сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Это кричит о том, что ты совсем не капризная детка, а тот, кто заслуживает уважения. Человек, не кичащийся своей историей, не пытающийся выбить из окружающих жалость или восторг, рассказывая о том, что тебе довелось испытать. Ты жив, а те, упоминание о ком провоцирует одновременно страх и ненависть, давно сдохли, и их сожрали черви. Это самое главное, нет ничего важнее.

– Ты…

Льюис чувствовал себя так, словно ему мгновением раньше перекрыли кислород, пережав горло и лишив возможности дышать. Закрыли нижнюю часть лица плёнкой и натянули её до предела. Если бы он стоял на ногах, сейчас бы, несомненно, съехал вниз, не имея возможности удержаться в вертикальном положении. Голова бы закружилась, перед глазами всё поплыло, к горлу подступила тошнота, а ноздри защипало от запаха крови, пива и мочи.

То ещё сочетание.

Он вспоминал стены тёмного помещения, в котором его держали, и эту чёртову цепь, за которую достаточно было дёрнуть раз, чтобы он вновь оказался лежащим в ногах у своих мучителей.

– Я? – спросил Рекс.

– Откуда ты знаешь?

Спустя несколько минут, Льюис сумел взять себя в руки, справиться с теми воспоминаниями, что пережимали ему горло и не давали дышать полной грудью. Он сумел переступить через себя. Несколько лет назад от осознания, что посторонний человек посвящён в его тайны, у него мог начаться приступ панической атаки, но сейчас столь яркая реакция осталась в прошлом. И хорошо. Потому что в противном случае Рексу пришлось бы выполнять недавнее обещание и выламывать дверь, чтобы добраться до соседа, бьющегося в истерическом припадке.

– Как распространяется информация?

– Не знаю, – хрипло выдал Льюис, прижимаясь щекой к двери.

– От человека к человеку. Один открывает рот, а другой внимательно слушает, боясь упустить хотя бы слово из этого рассказа. Сначала слушатель наивно полагает, что ожидает его история не слишком впечатляющая, больше показной экспрессии, нежели реальных проблем, но чем дольше он слушает, тем сильнее влипает в это, переживает, пропускает через себя и понимает, насколько глупо вёл себя. Если он действительно заинтересован в приближении к разгадке тайны, что не даёт ему покоя на протяжении нескольких месяцев, погружение произойдёт в обязательном порядке. Даже не сомневайся.

Льюис пытался понять, кто стал тем самым человеком, передающим информацию Рексу. Вариантов набралось не так уж много, а если говорить откровенно, то и вовсе мизерное количество – всего-то двое. Но если в одном из потенциальных информаторов Льюис был уверен на сто процентов, то второй мог и подвести, рассказав историю его жизни из благих побуждений, во имя высоких целей, именуемым исцелением от страхов. На этом варианте он и остановил выбор, прекратив метаться меж двух огней.

– Сесиль? – спросил тихо.

– Адель, – ответил Рекс.

– И когда?

– Сейчас. Ради разговора с ней я и ушёл из комнаты.

– А…

– Что?

– Нет. Ничего.

– Вообще-то я давно просил о разговоре, оставил сообщение на автоответчике, но она не успела прослушать вовремя, и его удалили за ненадобностью. Сегодня она разговаривала с Сесиль, и та поведала ей о моём визите, о просьбе дать номер телефона и желании поговорить о событиях прошлого.

– Какие сложности, – хмыкнул Льюис.

Получилось почти иронично, хотя он от себя подобного не ожидал.

– Знаешь короткий путь к достижению цели?

– Попросить телефон у меня?

– Конечно, – с долей снисхождения произнёс Рекс. – Попросить, объяснить суть этого желания, снова выслушать заявление о том, что события твоей жизни меня не касаются… Я же знаю, как ты мог отреагировать на просьбу, вот и решил выбрать дорогу длинную, но обязательно приводящую к цели. Я не стал бы настаивать. Откажи мне Адель, я прекратил бы поиски информации, но она рассказала.

– Она думает, что мы с тобой дружим, – признался Льюис. – И ещё, что ты сумел вытащить меня на празднование по случаю Хэллоуина. Я наплёл ей столько всего, что теперь становится неловко за это словоблудие. Адель действительно верит, что я веселился в тот вечер, но…

– Ты был в зале.

– Нет.

– Был. Стоял на балконе. Я тебя видел. Когда посмотрел во второй раз, ты уже исчез, и мне тогда показалось, что это был обман зрения. Мне хотелось найти тебя среди зрителей, и подсознание пошутило, позволив обнаружить желаемое, пусть и в иллюзорном виде. Теперь уверен, что мне не привиделось, и ты, на самом деле, приходил.

– Не спрашивай, почему мой поступок оказался именно таким.

– Я и так знаю, – усмехнулся Рекс. – Всё снова упирается в Альберта. Точнее, в твои мысли о наших с ним отношениях. Но речь-то сейчас не о нём, а о тебе…

– Если Адель тебе всё рассказала, добавить мне нечего.

– Мой отец тоже был моральным уродом, каких поискать, – голос Рекса вновь посерьёзнел, ироничные нотки исчезли. – Он ненавидел Еву, ненавидел меня. С одной стороны, моё появление на свет его спасло, с другой – привязало к ненавистной женщине, и он бы с радостью от нас избавился, появись такая возможность. Ему приходилось изображать любовь, опасаясь реакции влиятельного тестя, а потом… Потом я не знаю, что именно заставляло сдерживаться. Может, просто привычка. Может, ему нравилось, что под рукой всегда находятся две куклы для битья. Она вытирала его блевоту, когда он нажирался и еле приползал домой, а он в благодарность ломал ей руки, не обращая внимания на крик и слёзы. Знаешь, что самое удивительное? Ева его любила, несмотря ни на что. И продолжает любить сейчас, считая, что он – лучший мужчина на земле. Она помнит тот период, когда он пудрил ей мозги, желая вытянуть как можно больше денег, а всё, что после – старательно вычёркивает из памяти, намеренно, словно боится признать: вся сказка была только у неё в голове. Это долгая и запутанная история. В ней много мерзкого. Нелепого, впрочем, не меньше.

– Мистера Мэрта-старшего сэр Мюррей не перещеголяет, – вздохнул Льюис, прижимаясь затылком к двери.