Чтобы привести мысли в порядок, Льюису потребовалось несколько минут. Привести – громко сказано. Попытаться только, проиграть в этом противостоянии с обстоятельствами и закрыть глаза, сильно-сильно зажмурившись, чтобы не думать о недавнем происшествии, и о собственном нелепом поведении. Для многих оно действительно было именно таким.

Казалось бы, всё развивается правильно и закономерно. Их друг к другу откровенно тянет, и то, что между ними происходит – вполне логичный результат.

Однако…

Добро пожаловать в жизнь Льюиса Мэрта!

Здесь нет ничего простого. Всё осложнено до максимальных показателей, и самые обычные происшествия превращаются в сюрреалистические картины. Он только что доказал правдивость данного высказывания.

Повернувшись на бок, Льюис взял с подушки ленточку, покрутил её в руках.

Смятые листы сценария, разбросанные по комнате, частично съехавшее на пол одеяло, развязанная ленточка, синяки, начинающие проступать на светлой чувствительной к прикосновениям коже, саднящая губа и слабый привкус соли и железа, если провести по пострадавшему месту языком, позволяли фрагментам этого вечера ярко вспыхивать перед глазами. Попутно наталкивали на размышления о том, насколько далеко мог зайти Рекс, не останови его некто, решивший поговорить в столь позднее время.

Проверни он задуманное, к каким последствиям это бы привело?

Глядя правде в глаза, он говорил, что всё могло сложиться по стандартному сценарию. Лихорадочные попытки стянуть друг с друга одежду, смазанные поцелуи, бесконечное смущение от осознания происходящего, а потом такое же наслаждение, если не в физическом, то хотя бы в эмоциональном плане.

Если бы на его месте оказался другой человек, напрочь лишённый комплексов, переживаний и страхов. Но тут находился именно он. Человек, ставший подобием ящика Пандоры, собравший в себе все мыслимые и немыслимые проблемы, которые только могут быть.

От осознания этого становилось одновременно смешно и грустно.

Льюис поднялся с кровати, вытащил из шкафа полотенце и сменную одежду. Подумав немного, решил оставить Рексу коротенькую записку на стикере.

«Приберись здесь к моему возвращению».

Посомневавшись, прилепил послание к спинке кровати Рекса и покинул спальню, не желая больше рассматривать своеобразное поле боя.

В принципе, он и сам мог навести в комнате порядок. Поправить одеяло, собрать сценарий в аккуратную стопку, попытаться отутюжить наиболее пострадавшие листы, вновь повязать ленточку на волосы, убедив себя в том, что её никто не снимал, не касался волос и не пропускал их сквозь пальцы. А губу он самостоятельно прикусил, просто крепко задумался, очнувшись лишь тогда, когда на языке разлился привкус крови.

Да-да, конечно.

Отдельным пунктом в списке тем для размышлений была собственная реакция на действия Рекса и осознание того, насколько она яркая, несопоставимая совершенно с тем, что было в прошлом году, с тем самым выпускником, имя которого практически стёрлось из памяти Льюиса, поскольку никогда особенно важным не являлось.

В зеркале Льюис видел своё отражение, взгляд сам собой зацепился за тёмное пятнышко, запечатлённое в районе ключицы. Возбуждение, и без того не желающее отступать, нахлынуло с новой силой. Льюис облизал губы.

Теперь, в душевой, находясь в одиночестве, он мог позволить себе не сдерживать истинные желания, пусть даже чувство стыда по-прежнему не желало оставлять его в покое.

Он редко прикасался к своему телу, в том самом смысле. Пока его сверстники жили одними лишь чувствами и желаниями, идя на поводу у гормонов, он был озадачен совсем другими вещами. Сексуальное желание, если и давало изредка знать о себе, в итоге всё равно оказывалось погребённым под ворохом разнообразных проблем и попыток с ними разобраться.

Сейчас Льюис ни о чём другом размышлять не мог, переключиться не получалось.

Он думал исключительно о Рексе, ловил на себе отголоски его аромата, осевшие на волосах и на коже, всё ещё чувствовал ныне иллюзорное, но всего лишь несколько минут назад невероятно реальное прикосновение губ. Вспоминал, как Рекс пристально смотрел на него, как облизывал окровавленные после взаимных укусов губы, ярко-алые и выделявшиеся на фоне его бледной кожи.

Прислонившись плечом к прохладной стене, Льюис включил воду и закрыл глаза, желая избавиться от образа-призрака, но картинки, вспыхивающие под сомкнутыми веками, становились только ярче. На контрасте с поверхностью стены собственная кожа казалась невыносимо горячей, практически пылающей. Льюис обхватил себя руками и склонил голову. Ему хотелось бы думать, что ещё немного, и он перестанет ощущать острую потребность в чужом присутствии поблизости, так и оставит свои маленькие грязные тайны при себе.

Кому он нужен такой уродливый?

Кому он нужен такой закомплексованный?

Кому он нужен такой дикий?

Он не нуждался в зеркале, чтобы вновь вспомнить о злополучных полосах, расчертивших спину. Знал, что его губы наталкивают на мысли о лягушачьих ртах. Знал и то, что любовник из него получится паршивый, если кто-то вообще не побрезгует прикоснуться к изрезанному на полосы чудовищу. Тут уже никакая любовь не спасёт и не превратит его обратно в красавца. Было бы, на самом деле, в кого превращать.

Льюис осторожно провёл ладонью по шее, представляя, как бы отреагировал на аналогичные действия Рекса. И мысленно же отвечал, что прикосновения к самому себе и чужая ласка – это две большие разницы. От первого он не испытывал практически ничего, кроме ощущения, будто совершает какую-то ошибку и глупость. Словно пытается насытиться нарисованной едой, продолжая игнорировать тарелку с настоящими блюдами, стоящими в отдалении.

Почему?

Да просто потому, что считает, будто недостоин их.

Чтобы получить разрядку, ему потребовалось не так много.

Несколько минут однообразных движений, закушенная губа – и на ладони остаётся тёплая белёсая жидкость.

Ничего необычного или странного, просто физиология, просто обезличенный оргазм, не приносящий удовлетворения морального. Ни поцелуя в висок, ни шёпота на ухо с какими-нибудь нежностями, ни обнимающих рук, притягивающих ближе к себе. Лишь шум воды, боль, когда зубы коснутся, зацепив случайно, недавней ранки, и сгустки спермы, уносящиеся в сток.

Романтика, чёрт её побери, закрытых школ.

Первая, мать её, любовь, которой недостаточно возвышенно-платонического настроя, но зато есть уверенность, что отдал бы всё на свете за один момент интимной близости с другим человеком.

«Будем откровенны и назовём вещи своими именами. За чужой хрен в твоей заднице», – иронично заметил внутренний голос, которому, в отличие от самого Льюиса деликатность не была знакома, а если и была, то они точно не ладили между собой.

Льюис такую формулировку, впрочем, принял без особого изумления или возмущения. Если задуматься, то она отражала истинное положение вещей, не страдая ерундой, не развешивая словесные кружева и рюши вокруг прозы жизни.

Льюис вылил на ладонь немного геля для душа, растирая густую жидкость в пальцах, стараясь пропитаться её ароматом. Смыл получившуюся пену. Прикоснулся к ключице, помеченной излишне страстным поцелуем, потёр её мочалкой, словно желал смыть ещё и этот засос. Льюис и, правда, хотел, потому что наличие тёмного пятнышка давало какую-то слабую надежду, подбрасывало тему для размышлений, говорило, что с Рексом всё, при должном подходе, получится.

Его можно без сомнения назвать терпеливым, понимающим, готовым ждать, сколько угодно – лишь назови причину страхов. Ничего объяснять не придётся, он сам додумается, в чём кроется причина отторжения к прикосновениям со стороны посторонних людей. Он ведь уже понял, что это именно отторжение, а не страх, пока психологи с завидным постоянством выдвигали на первый план теорию о гаптофобии. В отношениях с ним есть то, чего не было и не намечалось в общении со многими другими людьми. У них есть доверие, а это значит…