Льюис кусает губы, обнимает себя и закрывает глаза, позволяя слезам стекать по щекам.

Рекс вытирает кровь, смотрит с недоумением и заявляет, что сосед его – сумасшедший.

Этот вариант представлялся Льюису единственным возможным, и он не хотел стать реальным участником таких событий.

Он осознавал, что тогда сумел отпустить без сожаления по причине отсутствия чувств. Здесь они были замешаны в огромном количестве, накрывали его с головой, заставляли тянуться к Рексу, совершать нелепые поступки в попытке привлечь его внимание. Добившись поставленной цели, отступать на десяток шагов назад и уходить в глухую несознанку, чтобы не обременять другого человека своими ощущениями.

Вот и сейчас Льюис понимал, что совершает глупость, но удержаться не смог. Он убеждал себя, что хочет просто-напросто проучить Рекса, но в закоулках сознания проскальзывала иная трактовка совершаемых действий, и она находилась ближе к истине.

Льюис собирал разбросанные листы сценария, мстительно думая над тем, как красиво они могли бы полететь из окна общежития, оседая на землю.

Дождь размоет краску и чернила, все труды будут похоронены.

Дело пары секунд – распахнуть настежь окна, наделать самолётиков и начать запускать их один за другим.

Он этого не сделал.

Собрав части разбросанного по столешнице сценария в единую стопку, он засунул исписанные листы в сумку со школьными принадлежностями, забрал её с собой и направился в кабинет Сесиль. С тех пор, как он перестал ждать от этих сеансов реальных результатов, посчитав их исключительно способом убийства времени, стало гораздо проще переступать порог и начинать беседу.

Периодами на Льюиса накатывала сентиментальность, и он представлял очередной разговор с Сесиль в немного непривычном ключе. Он думал о любви, о ней же хотел поговорить. Без персоналий, в общем, абстрактно.

Сложно было не догадаться, что Сесиль как раз на личности и начнёт переходить. Спросит о причинах, подтолкнувших к началу такого разговора, попросит конкретики, постарается узнать, на кого направлены его чувства. Возможно, распишет перед ним картину совместимости и посоветует выбрать иной объект. Или хуже того – бросится звонить Адель, вопрошая, знает ли та о предпочтениях сына.

Нет-нет, ничего такого, просто хотелось быть уверенной.

Лишённый возможности поговорить о наиболее актуальных для него вопросах, Льюис постарался отыскать в многообразии тем ту, что, по идее, должна была волновать его, да и всех остальных выпускников, в первую очередь.

В кабинете Сесиль он пил чай с ароматом персика и практически без остановки говорил о поступлении, перебирал варианты профессий и университетов, готовых предложить нужное направление образования. Высказывал опасения, связанные со сменой коллектива, очередными тонкостями проживания на одной территории с незнакомыми прежде людьми, вопросами адаптации.

Сесиль смотрела на него с удивлением, и он понял это только в тот момент, когда она, оправившись от потрясения, позволила себе прервать монолог посетителя. На него снизошло осознание, что почти весь час в кабинете раздавался его голос, а Сесиль молчала.

Это было необычно и непривычно.

Для них обоих.

– В твоей жизни произошло нечто важное? – осторожно спросила Сесиль.

Льюис кивнул согласно.

– Я просто всерьёз задумался о будущем, и о том, как сложится моя жизнь в дальнейшем, – произнёс, удивляясь, почему над головой до сих пор не вспыхнула яркая неоновая надпись «лжец», сопровождаемая стрелочкой, указывающей прямо в макушку.

Возвращаясь в комнату после разговора с Сесиль, Льюис гадал: увидит соседа, или репетиция продолжается, и Рекс ещё не вернулся? Можно было, конечно, заглянуть в актовый зал, но он не стал этого делать. Хватило первой попытки и замеченных прежде дружеских объятий, коими Рекс обменялся с Альбертом.

Остановившись напротив двери в спальню, Льюис сделал глубокий вдох, досчитал до десяти и шагнул внутрь.

Рекс находился там в гордом одиночестве. Обещание, данное прежде, оставалось в силе. Он никого к себе не приводил и ни разу не побеспокоил Льюиса, желая получить разрешение на приём гостей. Входил в положение, что называется.

– Привет.

– Виделись уже, – произнёс Льюис, закрывая дверь и прислоняясь к ней спиной. – И с утра, и на уроках, и в столовой.

– Ну да. – Рекс усмехнулся. – Но с чего-то же начинать разговор нужно.

– С проблемы, которая заставила ко мне обратиться.

– А просто так, без особых на то причин, с тобой нельзя заговорить?

– Можно. Только зачем?

Рекс тяжело вздохнул, без слов выражая отношение к сложившейся ситуации. В этом выдохе прочитывалось что-то вроде «безнадёжен».

Что ж, Льюис был с ним солидарен.

Он оттолкнулся ладонью от двери, разулся и прошествовал к кровати, продолжая крепко сжимать ручки сумки. Интуиция настойчиво подсказывала, что разговор, затеянный Рексом, напрямую связан с бумагами, украденными Льюисом.

Он себя вором признавать отказывался, придерживаясь мнения, что позаимствовал их. На время. В профилактических целях.

– Послушай, возможно, мой вопрос покажется тебе странным, но, признаться, больше обратиться не к кому. Я сегодня немного замотался и, уходя на репетицию, оставил на столе один из вариантов сценария. У Эштона, конечно, есть ещё, если черновик пропал, то восстановить реально, не проблема. Просто у Эштона он в первоначальном виде, а тот, что был здесь, содержал определённые правки. Там немного оставалось, большую часть я уже доработал, но…

– Это те замаранные листочки, валявшиеся на столе? – поинтересовался Льюис, хотя и без того знал, что да, именно они.

– Точно.

– Ясно.

– Льюис?

– Что? – он снял пиджак и повесил вещь на спинку стула.

Впервые за время разговора соизволил обернуться и посмотреть на Рекса. Тот старался контролировать себя и не демонстрировать недовольство, так и рвавшееся наружу.

Понял, что не обошлось без постороннего вмешательства?

Само собой.

Тут любой бы понял, кто не лишён способности создавать логические цепочки.

– Куда ты его подевал?

Льюис улыбнулся снисходительно, но промолчал.

– Я, кажется, задал тебе вопрос.

– А я, кажется… Да нет, стопроцентно не хочу на него отвечать.

Льюис потянул узел на шейном платке, развязывая. Швырнул часть форменного наряда на сидение стула.

– Вообще-то чужой труд принято уважать.

– Вообще-то я говорил, что эта комната разделена на две части, – произнёс Льюис, сверкнув глазами. – Можешь делать, что угодно на своей территории, но на мою половину соваться не стоит, потому что в противном случае, всё, попавшее ко мне оттуда, полетит в мусорный бак. Ничего личного, Рекс. Просто законы общежития. Нашего общежития.

– Хочешь сказать, что отправил результат моих стараний в мусорку? – спросил Рекс.

– Да, – с лёгкостью солгал Льюис.

– Иди, – прошипел Рекс, мигом растеряв всю показную доброжелательность. – Ищи.

– И не подумаю, – Льюис вновь дёрнул плечом, демонстрируя пренебрежение к таким заявлениям.

В представлении, события, происходящие после подобного диалога, должны были разворачиваться в ином направлении. Раздавался грохот от соприкосновения двери с косяком, а Рекс на реактивной скорости вылетал из комнаты, желая самостоятельно достать из мусорного бака неоценённый соседом шедевр. Когда он вернётся, сценарий будет лежать на столе, дожидаясь законного владельца. Льюис ничего не скажет, не станет отпускать ядовитых замечаний относительно необходимости хранить вещи там, где им самое место, а не разбрасывать их, где попало.

Он снова спрячется за личиной невидимки и будет в сотый раз перечитывать балладу о незавидной судьбе леди Шалотт, ставшую наставлением, напоминанием о том, чем заканчиваются такие истории.

– Я почти год терплю твои выходки и слова против не сказал, но стоило один раз совершить ошибку, и на меня сразу же спускают всех собак. Тебе так сильно мешал этот сценарий? Под его тяжестью стол ломался, что ли? Или лично твоя жизнь?