Финал истории весьма трагичен, однако стоит признать, что могло быть и хуже. Рекс точно знал, что могло. Вероятно, отдавая себе отчёт в происходящем, он понимал, что однажды отец способен каждого из них не только ударить, но и убить. Удивительно, как этого не понимала Ева, продолжавшая верить в прекрасного мужа, сделавшая его объектом бесконечного поклонения и требовавшая от Рекса уважения к отцу.

Сейчас разговаривать об этом было уже бессмысленным. Рекс не любил ворошить прошлое, считая это занятием чем-то, схожим с некрофилией.

Он сам крайне редко возвращался к воспоминаниям, предпочитая жить сегодняшним днём. Маргарет разделяла точку его зрения, а Ева… Ева, потратив несколько недель на меланхолию, с потерей всё-таки смирилась и теперь сосредоточилась на активном построении личной жизни, желая найти себе достойного супруга.

Семейными делами она не занималась, перебросив все обязанности на родственницу. Маргарет не возражала. Помимо обязанностей по ведению гостиничного бизнеса, весьма и весьма процветающего, стоит заметить, она с удовольствием взяла на себя заботу о племяннике, сожалея, что не может переоформить документы и официально назвать его своим сыном.

Рекс перебрался в дом тётки три года назад, убедившись, что мать начала вести нормальный образ жизни, прекратив лежать днями в постели и гипнотизировать взглядом стены.

Он не мог утверждать наверняка, но, кажется, Маргарет его присутствие радовало намного сильнее, чем Еву, уделявшую сыну не более десяти минут в день. При хорошем раскладе и если находилась в хорошем настроении. Иногда ограничивалось исключительно приветствием по утрам и пожеланием спокойной ночи. Ни разговоров во время ужина, ни совместных дел. Ничего.

Кажется, после смерти Филиппа Ева решила перенять его эстафету и начала воспринимать сына исключительно в качестве раздражающего элемента повседневности.

Рекс своим переездом подарил ей свободу от себя и от обстоятельств, позволил вдохнуть полной грудью.

Рекса сложно было назвать специалистом в деле решения проблем личного характера, но кое-что он в этом всё-таки понимал. Оттого вдвойне озадачился реакцией Льюиса, выходившей за рамки понимания, порождавшей невероятное количество вопросов. Рекс чувствовал, что не успокоится до тех пор, пока не отыщет ответы на каждый из них.

Он впервые столкнулся с этим явлением, а потому не представлял, какие шаги следует совершать, чтобы вплотную подобраться к разгадке тайны. Льюис совершенно точно не планировал устраивать вечер откровений, перспектива получить информацию из первых уст не представлялась реальной.

Рексу предлагалось пойти в обход.

Одноклассники стать источником информации тоже не могли.

Льюис разговаривал, не хранил молчание круглыми сутками. Оказываясь в школе, он обменивался с одноклассниками парой-тройкой фраз в день, но все они оказывались отвлечёнными, не имеющими никакого отношения к его жизни и процессу становления характера. Все эти люди приходились Льюису только одноклассниками, а не приятелями. О друзьях и заикаться было глупо.

Альберт и Эштон никогда не говорили этого вслух, но Рекс и сам видел, что товарищи по театральному клубу находят его увлечение нелепым. Не понимают, какие причины заставили его сосредоточиться на личности соседа по комнате. Если понимают, то втайне над этим посмеиваются. При желании можно найти куда более интересные варианты. На территории академии. За её пределами и подавно.

Рексу не нужны были другие варианты.

Он целиком и полностью сосредоточился на личности Льюиса, неоднократно прогоняя в памяти все моменты, в которых так или иначе задействованы оказывались они оба, а не кто-то один. Чем чаще это делал, тем сильнее утверждался в мысли, что к соседу питает не только исследовательский интерес. Тайны его хочет узнать не только для того, чтобы вписать недостающие символы в невидимое досье, положить на дальнюю полку и забыть навсегда.

Задавать вопросы Льюису Рекс не стал, заранее предрекая провал запланированной операции и очередное заявление, коими он уже сейчас наелся на годы вперёд. Стандартные слова, попытка отвернуться, трепет от прикосновения, дрожащий голос, что со временем становится всё более грубым. Не твоё дело.

Просто. Не. Твоё.

Если раньше Рекс без вопросов соглашался с такой формулировкой, то теперь готов был с ней поспорить. Это его дело. Настолько же его, насколько и Льюиса.

Рекс неизменно признавал, что первое впечатление продемонстрировало ему иную картину, создало ошибочный образ.

Тогда, только переступив порог академии, оказавшись в стерильной комнате, практически лишённой отличительных признаков, он подумал, что сосед будет противным, дотошным, цепляющимся к каждой мелочи, провоцирующим на скандал.

Посмотрев на него, немного подкорректировал мнение, сделав ставку на заносчивость, капризы и повышенный уровень самовлюблённости. Красивая капризная детка, как он определил для себя личность Льюиса. Та, что наверняка знает о собственной привлекательности и умело пользуется одним из козырей, вложенных в её руки природой.

Проживание с ним на одной территории в течение длительного времени позволило вновь перетряхнуть собственные впечатления, заставив Рекса признать, что в психологии он профан. Льюис вполне мог оказаться той самой капризной самовлюблённой деткой, если бы не… Вот что именно – «не», он пока так и не узнал.

Крики по ночам, попытки увернуться от любого прикосновения, неприкрытое отторжение к людям, сквозившее в каждой строчке дневниковых записей. Оно было построено не столько на иррациональной ненависти, сколько на выводах, сделанных после пережитых некогда событий.

Рекс неоднократно задавался вопросом, что это за события? Явно что-то важное, раз Льюис так активно за них хватается и не может отпустить, несмотря на помощь квалифицированного психолога.

Те же одноклубники просветили Рекса относительно визитов к Сесиль. Теперь Рекс знал, что Льюис ходил к ней всегда, с тех самых пор, как оказался на территории академии. Стабильно, из года в год.

До того, как Рекс появился в «Чёрной орхидее» привычным для Льюиса было и одиночное проживание в комнате. Кажется, его и не должны были подселять в эту комнату, сделали так исключительно по совету Сесиль и настоянию матери Льюиса, решившей, что сыну необходим собеседник, приятель… Да просто живой человек рядом.

После этого разговора Рекс понял, что подразумевалось под надеждами, возложенными на него Адель. Перед глазами пронеслись строки из дневника Льюиса, привлекшие к себе внимание в самый первый день.

Адель верила, что общение способно помочь Льюису немного оттаять. Однажды он перестанет упорствовать и протянет руку другому человеку. Это станет первым шагом на пути избавления от страхов. Желание подружиться с кем-то незнакомым станет эффективным способом в борьбе с добровольным затворничеством. В теории всё было прекрасно. Реальность внесла коррективы.

Возможно, Льюис и хотел бы подружиться с окружающими людьми, но переступить через проблемы у него не получилось. Они были теми ядовитыми занозами, что практически невозможно вырвать, да и после избавления от них вполне вероятен рецидив.

Рекс не верил в телепатию и эмпатию, но иногда ему казалось, что он способен чувствовать чужое настроение, как своё собственное. Правда, прокатывало это не со всеми, а только с соседом.

В тот день, когда Льюис сбежал, оставив его в одиночестве, тоже понял причину стремительного побега.

Льюис хотел его ударить, подсознательно, на уровне условного рефлекса. Как во время знакомства. Но не ударил, вместо этого попросил отойти. Не объясняя причин, не посвящая Рекса в тайны такого поведения, предпочёл сбежать. Его агрессия получила выплеск немногим позднее.

Стоя в дверях душевой, Рекс видел, как сосед впечатал кулак в стену, видел кровавые потёки на шероховатой её поверхности и взгляд Льюиса, понявшего, что за ним наблюдают.

– Всё нормально, – произнёс он. – Считай, что всё нормально. И, пожалуйста, ни о чём не спрашивай.