Вообще-то отец Евы настаивал на приведении в исполнение второго варианта, она решила внести коррективы в его планы, заявив, что беременна. Ребёнку необходим отец, даже если он такой беспутный, как Филипп Мюррей.

Филипп думал, что она солгала, но когда на свет появился Рекс, сомневаться было уже нелепо. Поверить, что Рекс действительно приходится ему сыном, глядя только на внешность, оказалось проблематично. Рекс стал мужской копией ненавистной Евы. Тот же яркий цвет волос, тот же оттенок радужки – ничего от отца.

Филипп настоял на проведении теста, определяющего отцовство. Результатом оказался неудовлетворён. Рекс был его сыном. Почти что стопроцентный Мюррей.

Экспертиза не могла ошибиться. Конечно, если бы Ева подкупила докторов, попросив подделать результаты…

Однако Филипп с неудовольствием резюмировал: заключение правдивое. Ева о проведении экспертизы узнала задним числом, а потому не имела ни единого шанса на общение с докторами, соответственно, подкупить их тоже не могла.

Настоящую, а не придуманную и донельзя романтичную историю любви Евы и Филиппа рассказала Рексу Маргарет.

В тот вечер, когда состоялись похороны.

Ева спала на втором этаже, а тётя и племянник сидели в гостиной. Маргарет, потратившая немалое количество сил и средств на организацию мероприятия, выглядела уставшей, но не особо тоскующей от осознания произошедшего. Рекс, посмотрев на неё во время поминальных торжеств, подумал, что у них с Маргарет есть сходство. Возможно, не в единственном числе. А если посмотреть правде в глаза, то, пожалуй, схожести в данном случае гораздо больше, чем у него же с матерью.

Рекс был в том наряде, в каком и присутствовал на похоронах. Чёрный костюм, чёрная рубашка.

Ему прилизали волосы.

Он чувствовал себя идиотом, нацепившим маскарадный наряд и разрисовавшим лицо под маску смерти, хотя грим на него как раз никто и не накладывал.

Рекс пил чай, а Маргарет – вино.

Бутылка была вся в пыли и паутине.

Когда Рекс сказал об этом, отвечая на вопрос, что его смущает, Маргарет улыбнулась и произнесла назидательно:

– В том вся прелесть, дорогой мой.

Она не чувствовала себя скованной, но и развязной, как брат, не становилась. Кроме того, не закидывалась бездумно, вливая в глотку алкоголь огромными порциями, а знала меру. В процессе поминального обеда она не пила вообще, а за время разговора с Рексом позволила себе всего лишь полтора бокала.

Она умела ценить вкус и, в отличие от брата, была истинной аристократкой, когда речь заходила не о крови, а о хороших манерах.

Хотя, стоило признать, что никто из них не мог похвастать действительно голубой кровью. У них просто было много денег, и эти деньги позволили им войти в определённый круг, став завсегдатаями форумов, связанных с экономическими делами, светских раутов и благотворительных мероприятий.

Насколько Рекс ненавидел отца, настолько же обожал тётушку.

Тогда, сидя в гостиной, он ясно понимал это.

Они были одной крови. Он и Маргарет.

С сигаретой в руке и в траурном платье она казалась ему истинным воплощением женственности. С этими туфлями на шпильках, стоявшими рядом с креслом, и бледными губами. С тёмными волосами, собранными в пучок, и шляпкой с вуалью. С бокалом насыщенно-красного вина, напоминавшего густую кровь, и тёмными очками, маскирующими глаза, в коих не было скорби. Вообще. Радости тоже не было. Лишь констатация факта.

Если бы он любил женщин, несомненно, стал бы искать себе невесту, максимально походившую на Маргарет.

Но он не любил. Потому лишь восхищался. И тогда, и сейчас.

– Ты ведь не тоскуешь по отцу, правда? – спросила она в тот вечер.

Рекс не сразу нашёл, что ответить, потому предпочёл провести несколько минут в молчании. Он думал, что ещё немного, и ему начнут читать нотации, напоминая, сколько отец сделал для него, как заботился и работал, не покладая рук, чтобы обеспечить семью. Он это слышал миллион раз от самого Филиппа и нельзя сказать, что соскучился по знакомой истории.

Она и без того была записана на подкорке мозга, никуда оттуда не деваясь.

– А, знаешь, я тоже не тоскую по Филиппу, – произнесла Маргарет, не дождавшись ответа. – Просто потому, что не могу вспомнить о нём ничего хорошего. Там люди что-то говорили о его многочисленных заслугах и поступках, достойных воспевания. Думаю, те, кто должен был, уже воспели, а то и ботинки вылизали в благодарность. Я любить только за деньги не умею. Он подарил мне и родителям финансовую стабильность, но… Это, наверное, даже и не подарок, а запоздалая благодарность, что не бросили его в своё время и не позволили отправить сироту в приют.

– Вы не родные? – спросил Рекс.

Маргарет отрицательно покачала головой.

– Нет. Филипп был сыном наших дальних родственников. Я слабо помню, что с ними произошло, но это и не столь важно. Большую значимость имеет то, что он попал в нашу семью, был принят моими родителями в тот момент, когда я ещё не родилась. А вот когда я появилась на свет, он неоднократно пытался от меня избавиться. Мама говорила, что много раз видела отметины на моём теле. Не мелкие синячки, а кровавые гематомы, но никак не могла поверить, что это работа Филиппа. Он умел хорошо притворяться. Перед ними становился шёлковым, хоть звание «Человек года» присуждай, а когда мы оставались наедине, превращался в монстра. Несколько раз он чуть не придушил меня подушкой, а однажды столкнул в реку, и меня понесло течением к мельнице, что там располагалась. Не знаю, как мне хватило сил выбраться. Кажется, в тот момент я вообще ни о чём думать не могла, только о том, что обязана выжить. Вопреки чужому желанию. Назло ему. Свои покушения он называл неудачными шутками, но однажды не удержался и сказал, что просто не терпит конкуренции и не хочет, чтобы родители любили кого-то, кроме него. Притом, что они вообще никакого разделения не делали, не указывали ему на место, даже в пылу гнева не напоминали об этом. Мне есть, что вспомнить о Филиппе, но это не слишком радостные вещи. Потому, пока другие льют елей и воспевают его, сожалея о столь рано оборвавшейся жизни, я подниму бокал за упокоение души и позабуду о существовании родственника.

– Маргарет?

– Да, милый?

– Ты знала о том, что…

Рекс запнулся, вновь не представляя, что может сказать.

Он некоторое время сомневался, а потом стянул с себя пиджак, расстегнул манжету на рубашке и закатал рукав, показывая пожелтевшие синяки, оставшиеся на память о добром и заботливом отце. Последнее столкновение случилось незадолго до той памятной аварии, а потому доказательства драки не успели окончательно сойти.

– Догадывалась, – произнесла Маргарет. – Не верю, что садистские наклонности, которые у твоего отца, определённо, были, способны так запросто исчезать. Особенно, если под боком в режиме двадцать четыре на семь находится некто, чрезвычайно раздражающий. Тут и самого терпеливого человека посетит желание причинить боль, а уж если о терпении речи не заходит, то и вовсе нелогично рассчитывать на счастливый финал. Я несколько раз задавала Еве вопросы, но она неизменно повторяла, что у вас всё отлично, а я просто ненавижу брата, потому говорю о нём гадости. Ну да. Несомненно.

Маргарет выразительно подвигала бровями.

– Ты обмолвилась о раздражающих людях, – протянул Рекс. – Это о…

– Твоей матери? Да.

– Она всегда говорила, что у них с отцом была неземная любовь.

– Ты верил?

– Не особо.

– И правильно делал.

Тогда-то Маргарет и взяла на себя смелость – поведать Рексу об истинном положении вещей, полностью перечеркнув всё, что прежде говорила Ева, с горячностью доказывая, будто их с Филиппом истории любви позавидовал бы Голливуд, случись кому-нибудь из журналистов ознакомиться с жизнеописанием семьи Мюррей.

Нельзя сказать, что Рекс сильно удивился. Он изначально сомневался в правдивости материнских рассказов, а новая версия идеально совпала с его представлениями. Вынужденный брак, давший шанс перебраться в Лондон и начать своё дело. Постепенное осознание, что здесь, на расстоянии, тесть уже не столь влиятелен, да и с годами он сильнее не становится…