Проведя в осадном положении несколько месяцев, Рейчел поняла, что в жизни нужно что-то менять, после чего собралась с силами и пригласила Курта на встречу. Не на территории академии, само собой, а за её пределами. Пересечься им удалось несколько дней назад, в одной из кофеен. Рейчел нервничала, посматривала на часы и успела выпить несколько стаканов бодрящего напитка, прежде чем увидела Курта, направляющегося к зданию кафе. Рейчел сомневалась, что он вообще придёт. И снова ошиблась.

Он пришёл и не с пустыми руками. Тот букет, что был у него в руках, Рейчел посчитала очередной насмешкой.

– Хочешь, чтобы я покинула академию?

Долго оттягивать решающий момент Рейчел не стала, сразу же задав интересующий вопрос. Молчание, повисшее над их столиком, было поистине удивительным. Как будто именно там, где находился он, время по-настоящему замерло. Вокруг кипела жизнь, люди активно общались, оттуда, из этого живого мира, до Рейчел доносилась речь, звон ложечек о блюдце, смех…

А они с Куртом находились в звенящей тишине.

– Нет. С чего ты взяла? – спросил он, опускаясь на сиденье и продолжая держать букет в руках, словно опасался, что его отходят цветами по лицу, потому не торопился их презентовать.

– По-моему, очевидно. Разве нет? Ты ведь нарочно всё это делаешь, пытаешься меня спровоцировать лишний раз, чтобы потом по школе поползли слухи, и меня оттуда выставили с позором и пометкой в резюме о моральной нечистоплотности. Твои одноклассники вон ставки делают, когда тебе надоест играть, и я не сомневаюсь, что они знают больше меня, потому позволяют себе подобные высказывания. Послушай, Курт. Наверное, я сейчас упаду в твоих глазах и буду выглядеть жалкой, но не могу не попросить. Позволь мне спокойно работать. Ты всё равно выпускаешься в этом году, часто пересекаться не придётся. Осталось всего лишь несколько месяцев, и я…

– Рейчел.

Больше он ничего не сказал. Просто позвал её по имени, прерывая импровизированную речь, что звучала не слишком убедительно – ничего более проникновенного Рейчел на ум не приходило, а молчать она не могла. Равно как и вывалить на Курта все подробности своих переживаний. Нужно было говорить хоть что-то, вот Рейчел и говорила, стараясь не думать о грандиозном падении, в переносном, разумеется, смысле.

– Что?

– Я это делаю не специально. То есть, специально, но не для того, чтобы по школе распространялись слухи. Не для того, чтобы мои одноклассники обсуждали сложившуюся ситуацию. И уж точно не для того, чтобы тебя уволили. Я просто не знаю, как ещё привлечь твоё внимание. Не буду же я красть учебные пособия и план урока, а потом играть в детский сад, убегая и вопя, что отдам их только в обмен на поцелуй, ну или ещё что-нибудь в этом роде.

– Курт… – теперь Рейчел растерялась окончательно, поскольку ожидала иного ответа на свои обвинения. – Даже не знаю, что сказать.

Она растерянно улыбнулась, отставляя в сторону стаканчик с недопитым кофе. Горьковатый привкус прочно осел на языке, а она заметила это только теперь.

– Я не постарше, к сожалению, – произнёс он. – Наверное, потому такой дурак.

Чем дольше он говорил, тем сильнее Рейчел становилось не по себе. Не от того, что он был ей неприятен, и это признание, озвученное вслух, а не написанное на листке бумаги, вложенном в папку с эссе, провоцировало лишь отторжение, заставляя на ходу придумывать достойное объяснение для отказа. Признание просто загнало Рейчел в тупик, отрубив все пути к отступлению, которые она прежде оставляла себе.

Курт просил её о втором шансе, точнее, о попытке начать сначала, перечеркнув неприятный эпизод с побегом и молчанием, а она не знала, что ответить. Не потому, что не хотела, а именно по причине миллиона опасений, связанных с работой, общественным неодобрением такой связи, а то и порицанием, боязни, что у них ничего не получится, а неприятный осадок останется. И теперь уже действительно будет внушительным, а не так, как прежде.

Курт эти колебания видел, но с ответом не торопил. Он понимал, что ей нужно время.

– Дай номер своего телефона, – попросил. – Я позвоню позже.

Рейчел иронично ухмыльнулась, а потом и вовсе засмеялась. Курт понял, что стало причиной её смеха, и тоже смущённо улыбнулся, а потом опустил голову, позволяя длинной чёлке растрепаться и занавесить лицо.

– На этот раз действительно позвоню.

– Если так, то рискну, – произнесла Рейчел, доставая визитную карточку и протягивая её Курту. – Можешь задания по литературе спрашивать, если не найдём других тем для разговора.

Вернувшись домой с букетом, Рейчел порадовалась тому, что уже давно не живёт с родителями, потому никаких расспросов не последовало. Она поставила цветы в гостиной и на протяжении нескольких дней любовалась ими, радуясь, что они пока не торопятся увядать.

В разговоре с Мишель Рейчел о таких подробностях своей жизни не рассказывала, предпочитая хранить их в секрете. Впрочем, как и о том, что за несколько часов до их с Троем приезда, в телефоне появилось первое сообщение от Курта, желавшего играть в жизни Рейчел куда более важную роль, нежели просто «ученик».

*

Последний час из жизни Льюиса Мэрта прошёл в напряжённом ожидании. Оно поразительно затянулось, и он сам не знал, как на это отреагировать. То ли начать паниковать и готовиться к самому худшему, то ли выдохнуть с облегчением, сделать вид, будто ничего не произошло и спокойно жить дальше.

Когда его начнут донимать вопросами, он просто промолчит, потому что не обязан отчитываться перед каждым встречным, тем более, если этот встречный не входит в список доверенных лиц, с которыми можно откровенничать.

А Рекс точно не входит.

Несколько раз Льюис порывался взяться за свой дневник и написать туда хотя бы пару строчек. Начать жизнь с чистого листа. Во всех смыслах. Прошлый ежедневник, отведённый под запись мыслей и событий, оказавших влияние на Льюиса, во время каникул полетел в огонь. Льюис один за другим выдирал оттуда листы и швырял их в камин, с особой ненавистью уничтожая страницы, сохранившие почерк Рекса, его замечания к чужим записям или же, напротив, служившие попыткой завести разговор.

До наступления рождественских каникул Льюис продолжал делать вид, будто ничего не произошло, ничего не случилось, и вообще в его жизни всё отлично. Ну как отлично… Стабильность по всем фронтам. Как было раньше, так и в будущем продолжится. Кто угодно может позволить себе перемены, но только не он. У него не жизнь, а болото с подгнивающей водой, в которое он добровольно погружается. И продолжит погружаться дальше, невзирая на желания посторонних людей. Он ведь делает это самостоятельно, никого за собой не тянет. Потому не стоит лезть к нему, а, испачкавшись, обвинять, будто он в чём-то виноват.

Просто. Не. Лезь. Ко. Мне.

Он довольно быстро оправился от спектакля, увиденного на сцене. Мир пошатнулся, но устоял.

Льюис убеждал себя в том, что всё закономерно.

Так и должно было быть.

Всё к тому шло.

То, что Рекс периодически пытался протянуть ему руку, говорило исключительно о том, что он жаждет помочь исключительно на фоне повышенного человеколюбия, а не по каким-то иным причинам. Его мотивы лежали на поверхности, а не были зарыты на недосягаемую глубину.

Другое дело, что Льюис, практически не знавший людей, плохо в них разбирающийся и старательно отгораживающийся от компаний, воспринял всё иначе, посмотрел не так, как мог посмотреть любой человек, оказавшийся на его месте. Он совершил глупость и в тот момент, когда позволил постороннему человеку сократить дистанцию между ними, и когда захотел выбраться из комнаты, и когда позволил себе влюбиться.

Последнее было не простой осечкой, а фатальной ошибкой, цену которой Льюис до сих пор не назначил. Или же просто боялся её озвучивать, настолько пугающими оказались цифры, выбитые на чеке.

Карнавальный костюм, служивший напоминанием о собственных ошибках, Льюис не мог видеть даже в коробке, потому поспешил отвезти его домой перед рождественскими каникулами.