Но он сильнее сжал ее талию и руку, в которой находилась палочка.

Безумные глаза, которые бегали по его лицу, искали, как можно выбраться отсюда. Голова бешено соображала, как вырваться из этого хвата.

Но ничего не могло ей помочь. Она была сама, как всегда.

— Отпусти!

— Нет. Ответь мне, прошу.

Он был требовательным, но мягким. Не было угрозы, но ее сердце колотилось так, будто ее приговорили к смерти.

Черт. Спасите! Кто-нибудь!

— Если ты не отпустишь, я буду кричать.

Ее пальцы схватились за его плечо, комкая верхнюю одежду. Потянув за ткань, она попыталась толкнуть его в сторону, но он был гораздо сильнее. Впив ее тельце в поручень, он проговорил:

— Гермиона, почему ты не можешь ответить на один вопрос?

И снова — чуть ли не плакала. Только слезы, которые уже резали щеки, были непривычными, не вызванными Драко. А лучше бы им.

— Я буду кричать! Отпусти! — ее голос надорвался, отталкиваясь от стен.

И прозвучало эхо. Но никого, кроме их двоих, так и не было.

— Тебя никто не услышит. Просто ответь и сможешь пойти, куда захочешь.

Всхлип. Громкий всхлип вырвался из ее уст.

Беспомощная. Она была даже беспомощнее, чем с Драко.

Девушка обмякла в руках, которые крепко держали ее. Плечи начали содрогаться, а колени подкашиваться.

Она уже не могла думать, решать. Лишь поддалась слабости, которая одной струйкой текла из напуганных глаз.

И вдруг руки отпускают ее. Она чуть ли не крениться вниз со ступенек, но удерживается одними пальцами.

— Извини. Я не хотел причинить тебе боль. Мне всего лишь нужно было узнать, почему ты избегаешь меня.

Она трясется от испуга, от потрясения. И даже где-то от жалости к самой себе.

Ведь это именно у нее отец стал инвалидом, у нее смертельная опасность, ее чуть не изнасиловали.

Это у нее такая паршивая жизнь.

Почему она не может иметь счастливое детство, в котором нет проблем? Где ты счастлив, где делаешь других людей радостными. Где ты живешь и думаешь об отношениях с парнем. Где расстраиваешься из-за плохой оценки, а не из-за того, что на тебя орут, тебя бьют или пытаются поиметь.

И стало так плохо, так мерзко. Холодно. Даже теплая мантия не грела.

Еще бы.

Она не смогла бы ощутить тепло, стоя напротив этого человека. То он приносит счастье, то боль. То снова говорит такие вещи, что заслушиваешься, а потом приходится бежать от него.

— Разве ты не помнишь?

Ее голос дрожит, а глаза все еще смотрят напуганно. Она боялась его, остерегалась и опасалась.

Все, что угодно, только бы не стоять около него ни минуты больше. Потому что то, что он отпустил ее, еще ничего не означало.

— Что я должен помнить?

— Например то, что ты меня хотел изнасиловать.

Оттолкнув его в сторону, она быстро бежит по ступенькам, надеясь не услышать его шагов следом. Однако, кроме стука ее каблуков, по школе тишина. Гробовая и пугающая.

И хорошо, что он остался там. И хорошо, что она ушла оттуда.

Наконец-то.

И дышать стало легче.

Она вытерла одну слезинку краем мантии, слегка улыбнувшись. Она была рада, несказанно рада. Пусть у нее только что состоялась неприятная встреча с Ленни, она была безумно довольна, что наконец-то может спокойно идти, а не стоять прижатой. Не трястись в его руках и рыдать.

Фух. Это была минутная слабость. Может быть, именно из-за нее парень отпустил девушку. Однако в тот раз, около совятни, ее слезы его не отталкивали и не останавливали.

Что могло бы произойти, если бы не Драко? Он бы точно сделал все, что хотел. Хотя в ее представление этого всего может быть очень слабым на фоне того, чего он действительно желал.

Она доверилась ему и получила в замен все это. Неужели люди настолько жестоки? Относишься к человеку хорошо, и он поступает так, как будто ты вещь. Как будто тебя нет.

Вообще нет.

Только вот Ленни поступил в сто раз хуже, когда решил совершить задуманное.

Она стала слишком неосторожной, потому что на какой-то промежуток времени совсем забыла о том, кто этот человек, что он может сделать. А может он многое.

Ей больше не хотелось бродить по бесконечным коридорам, однако внутри нее скреблись какие-то существа, говоря, что это было полным отсутствием мозгов — стать старостой старост и так просто отказываться от обязанностей.

Позади послышались негромкие шаги, раздающиеся по школе. Она не видела, кто это был.

Мерлин! Если это Страцкий решил нагнать ее? Тут же негде даже спрятаться.

Она заспешила смыться из этого открытого коридора, чуть ли не подлетая на ногах, едва касаясь носками. Чтобы, не дай Мерлину, не создать шума.

И, почти достигнувши конца, когда свет позволил увидеть приоткрытую дверь в класс, голос:

— Грейнджер?

Вопросительный, словно удивляющийся тому, что она может находиться здесь.

И сразу — облегчение, будто гора с плеч упала.

— Драко.

На лице появляется искренняя улыбка, скорее из-за переживаний, что Ленни может ее преследовать. И она подавляет желание броситься к нему и рассказать, что произошло буквально пять минут назад там, на той лестнице.

И с чего вдруг ей вздумалось жаловаться такому холодному человеку? Чтобы он покрутил у виска и сказал: “Уизли своему рассказывай”.

— Драко, — его брови слегка приподнимаются.

Удивлен. Совсем удивлен ее внезапной радости.

— Что ты так лыбишься? — подозрительно поинтересовался он, подходя ближе.

Мерлин, как же она рада, что именно он приближается к ней, а не этот мерзкий-отвратительный Страцкий.

И она чуть ли не подлетает к нему.

Спокойно, Гермиона, уймись.

— Настроение хорошее. У людей оно бывает, знаешь ли, — но голос настолько пропитан дрожью, что она начинает поддельно кашлять, лишь бы скрыть эти восхищенные нотки.

Теперь Ленни не сможет к ней подойди. Не сможет прикоснуться своими руками, пока Драко тут.

И слава Мерлину, что тут.

— Поздравляю.

— Я дежурю.

Он, нахмурившись, поправляет длинную мантию, словно разговор его никак не касается.

— И мне что с этого, не подскажешь?

— Подскажу, — сузив глаза, кивнула она головой. — Ты тоже должен дежурить. Насколько я знаю, то…

— А, ясно, — безразлично перебил он ее.

Отойдя в сторону, он медленно продолжил свой запланированный путь. Но случайно задел ее плечом.

И она замирает на месте, будто прикованная. Чувствует теплую кожу сквозь множество тканей. И вдыхает этот…

…невероятно вкусный запах кофе. Пока он статуей стоит.

Ну и, Малфой, какого ты ждешь? Пока Грейнджер сама сдвинется с места?

Да, дай пройти, загораживаешь все.

Его взгляд быстро пробежался по широкому коридору, в котором смогли бы уместиться и пройти двадцать человек. Но он — нет.

И, Мерлин, его глазам открывается вид на открытый кусок шеи, который не закрыт воротником. Видно было, что он неаккуратно застегнут, из-за чего теперь и видно ее кожу.

Белую кожу, без царапин и синяков. Такую, на первый взгляд, гладкую и нежную.

И как он это, блин, понял? Мысленно потрогал, что ли?

И да — зачемонэтосделал, — его глаза прирастают к отрытому месту. И рука гладит ее, опускается к спине, сжимает попу.

Ну да, почти. В его голове. А на деле — все еще овощем стоит посреди темного коридора.

Напряженный взгляд опускается к месту обожания — к попе, которая слегка выпирает из-под длинной мантии. Немного упругая, маленькая.

И — о, пожалуйста — слети, плащ. Совершенно случайно, слети. Тебе же не трудно, да?

— Так и будешь стоять? — ее голос вырывает из мира грез, возвращая в ту гребанную реальность.

Ну и надо же тебе все, как всегда, испортить.

— А ты?

Она, фыркнув, отходит в бок, совершенно — мать ее — случайно задев юбку. Которая тут же подлетает вверх, оголяя заднюю часть ноги, совсем чуть-чуть бедра.

Девушка, кажется, этого не замечает, продолжая постукивать каблучками.

А он, естественно, не может оторваться.