— А я думала за то, что переспал с Марией.

Он на мгновение хмурит брови. Его взгляд становится удивленным, но затем все возвращается на свои места — невозмутимость приходит к нему.

Она ликует. Именно сейчас она выиграла. Он думал, что она ничего не знает, но нет — даже у такой маглорожденной есть люди, которые могут их увидеть, могут рассказать. И она не так проста, как казалась на первый взгляд.

Но ликование быстро проходит. Случилось то, что уже случилось. И, вероятно, не в первый раз. А его оправдания никак не помогут.

Она вдруг стала зла на саму себя. Что, решила так быстро простить ему все?

Нет, это возмутительно. Если человеку все прощать и закрывать глаза на каждые плохие поступки, он будет думать, что ему все позволено. И тогда ситуации будут все ухудшаться и ухудшаться.

Никогда нельзя закрывать глаза на измену.

— Откуда ты знаешь?

Даже сейчас он спокоен. Словно ничто не способно пошатнуть его.

Однако Гермиона видела его в разных обстоятельствах и знает, что может скрываться за этой маской безразличия. Но кто может дать гарантию, что он при ней честен?

Никто. И он лгал. Все это время.

Мерзавец, вот, кто он.

Она кривится от презрения к этому человеку. Он ей больше никто. Такого человека, как раньше, больше нет. Пустое место.

Пусть будет так. Пусть все так и останется.

— Источники.

И снова смешок.

— Какие у тебя, нахрен, источники?

Она сейчас врежет. Не будь этой партой, она бы залепила очень смачную пощечину.

— Какая разница? — ей до жути неприятно стоять здесь, вместе с ним. Этого человека больше нет. Зачем тратить время на него? — Суть не в этом!

Хватит. Хватит находиться здесь.

Она чувствует, что заплачет. Слезы теплотой появляются на глазах, и она быстрыми шагами пересекает комнату.

Он не должен увидеть ее в таком состоянии, только не сейчас.

Думать, что его нужно забыть, что он — никто, так легко, но это только на первый взгляд. Потому что окрестить человека, которого любишь, умершим — невозможно.

Когда маленькая ладошка касается двери, она не выдерживает. И срывается.

— Зачем ты это сделал? Неужели тебе плевать на меня?

Она оборачивается. И смотрит. Пока крошечная слеза разрезает щеку.

А он стоит, повернутый к ней лицом. И молчит.

Снег, превращаясь в град, падает на окна школы, на тропинки. И отдается страшным шумом в ее голове.

Больно, страшно, обидно.

Лучше бы она не знала его, лучше бы не была старостой. Что угодно, только бы не знакомиться с ним.

— Я и не хотел.

И пожимает плечами. Просто пожимает плечами.

Недоверчиво смотрит. Он же видит, как ей плохо. Зачем же и сейчас врать?

— Скажи правду, будь мужчиной. Признайся, — сквозь ком в горле, просит она.

Сделай это, Драко. Расскажи все, как было. И это будет лучше, чем жалкие оправдания.

Он приседает на парту, вытянув вперед длинные ноги.

— Я правда не хотел.

— Да? — почти кричит. — И как же это случилось?

Он становится настороженным, в одно мгновение. Словно все те краски смываются, и перед ней становится настоящий он, каким есть в душе. Его голос слегка взволнованный:

— Я не знаю. Я ничего не помню.

Заливается смехом, отдающим на пол школы.

Не помнит? Ничего посмешнее придумать не мог?

Она-то смеется, вот только на деле совсем не смешно.

Он действительно думает, что она такая тупая и поверит в его басни? Она так опустилась в его глазах?

В его взгляде появляется злость. Руки сжимаются в кулаках, и парень тяжело дышит.

— Я клянусь тебе! — на повышенных тонах продолжает он. — Я действительно ни черта не помню.

Отшатывается. Прижимается спиной к холодной двери.

Его поведение пугает ее. То спокойный, безучастный, то взволнованный, а теперь — и злой.

— Я не верю.

Хмыкнул.

Не хочешь — не верь. Достала уже.

Но, когда девушка вновь отворачивается, чтобы уйти, в его голове быстро начинают крутиться слова, чтобы остановить ее.

— Но это правда!

И эти слова припечатывают ее к полу.

Правдаправдправда.

Не имеет значения. Это было. И если Драко не помнит это из-за того, что перепил на празднике, это ее не касается.

Придурок чертов.

— Мне все равно.

Она даже не поворачивается. Но и не уходит.

Ждет.

— Проверь, если не веришь.

Она оборачивается, нахмурив лоб.

Проверять? Это что, отношения такие? Чтобы человеку не верить на слово и проверять какими-то способами.

И, интересно, какими.

— Мне рассказали, что было между тобой и ней. И это правда, ты сам подтверждаешь. Мне больше ничего не нужно.

Ее удивляет его реакция. Он не холоден, не напорист, не безразличен. Наоборот — очень взволнован, словно ее отказ может сильно помешать чему-то.

— Проверь. Я же знаю, ты хочешь узнать правду.

Обходит парту, подходя ближе к девушке. А она косится назад. И, как всегда, врезается в дверь. Очень удачно.

— Я и так знаю правду.

Но она больше не уверена в этом так сильно. Если он хочет показать как-то, что это было ложью, то, значит, действительно все было не так, как преподнесла Джинни. Но зачем ей это?

В ее воспоминании предстал образ рыжеволосой, которая узнает все про Драко. Которая смотрит настороженно, когда девушка косится в его сторону. Когда она отводит ее брата в сторону и что-то говорит. А в глазах читается раздражение.

Это все приводит к тому… Нет, неужели Уизли не хотела, чтобы она более близко общалась с Роном? Но из этого нельзя вынести никакого здравого смысла. Во-первых, Джинни очень хорошо относилась к ней. Во-вторых, поссорив их с Драко, она только увеличивает шансы на отношения с братом.

Нет, это было полным бредом. Девушка не могла лгать. Значит, врал он. Как всегда. Гермиона привыкла.

— Нет, ты ничего не знаешь.

Начинает злиться. В глазах пробегает нетерпеливость, и губы сжимаются в тонкую линию.

— Проверь — узнаешь.

— Зачем это тебе?

Холодная ручка впивалась в тонкую кожу, и она еле сдерживала себя, чтобы не поморщиться или подступить хоть на шаг ближе к нему.

Ты же помнишь? Не прощаешь, не введешься на очередной обман.

— Мне самому нужно понять, что произошло тогда.

Он смотрит на нее пронзительным взглядом, которым можно было бы заставить человека утопиться. Но она продолжала стоять, отрицая все это.

Не надо ничего проверять, узнавать, открывать правду. Она уже известна им обоим.

— А то ты не понимаешь.

— Нет.

Искры почти вылетают, ударяясь о ее лицо.

— Я же сказал, — рыком добавляет он.

Почти дрожит.

Блин-блин-блин.

Блин.

Не поддавайся этому, Гермиона. Только не сейчас. Он же хочет запудрить тебе мозги.

— Проверь заклятием.

— Что? — со вздохом вырывается.

— Что слышала, — яростно. — Проверь заклятием.

— Но… о чем идет речь? — она хмурится, еще сильнее вдавливая себя в дверь.

— Ты прекрасно знаешь, о чем! — почти кричит. Его щеки пылают, а глаза наливаются нетерпением. — С помощью заклятия правды. Узнай ее!

— Но Веритас — это запрещенное заклятие. Других я не знаю.

— Я о нем и говорю. Проверь, Гермиона!

Она чуть ли не плачет.

Боже, это невероятно — видеть его таким злым. Это невероятно — терять последнюю нить само выдержки. И теперь бежать за поисками ответов, что же вчера произошло.

— Но оно запрещенное! — срывается.

И пальцы, дрогнувши, пытаются поправить подол юбки. Будто длинна имела сейчас значение.

— И что?! Это мое дело, мой выбор. Проверяй!

Походит на зверя. На безжалостного, сурового.

Медленно приближается к ней, излучая волны гнева.

— Оно болезненное, — ее голос опускается на ноты ниже. И становится приглушенно-тихим.

— Да я, блядь, знаю! Проверяй! Ну же!

Его рука с силой впивается в ее запястье, с грохотом ударив его об стену.

Дышит прямо ей в лицо, так неравномерно, потоками.