Она молчала.

Нет, Рон, не нравишься. Прочти это в ее глазах. Пойми это.

Она чуть ли не умаляла его взглядом, но он не понимал. Он ничего не понимал, прокручивая ее лживую фразу у себя в голове.

Остановиться нельзя. Продолжить — тоже. В первом случае, будешь выглядеть идиоткой, во втором — вруньей.

Она посмотрела в чистые, по-доброму смотрящие глаза друга и, повернувшись на каблуках, вдруг куда-то заспешила с фразой:

— Рон, я… плохо себя чувствую. Договорим потом.

— Но… Гермиона!

Он нагнал ее, мягко схватив за руку. Его взгляд был суровым, и парень больше не казался милым и спокойным.

— Договори и иди.

— Нет. Я ошиблась.

— Что? Опять?

Она медленно вырвала запястье из-под его хвата.

Пусть она и не покажет Драко, как быстро может его заменить, но лучшему другу не соврет. Она никогда не опустится до такого уровня, чтобы пользоваться другими для своей выгоды или мести. Пусть это и будет ее отличительной вещью — относиться к людям с человечностью.

— Да, опять. Рон, мне очень тяжело сейчас, и я не могу определиться.

Он выглядел очень озадаченным, приподняв брови.

— Но ты только что сказала про свои чувства.

— Я много чего говорю. И сейчас я пытаюсь донести до тебя, что мне тяжело, очень тяжело.

Ей было действительно невероятно тяжело. Такая ноша не под силу хрупкой девушки. Хотя и говорится, что Бог не дает такие задания людям, которые они не в состоянии выполнить, она не могла справиться с этим. Ни сейчас, ни завтра, ни через месяц или год. Это было пределом, чертой. Чертой, которую она уже не могла переступить.

Минута, и она сломается. Не понятно, почему еще не сделала это. Ведь сердце разрывается от боли, а душа кричит не своим голосом.

— Гермиона, что происходит? Вначале ты гуляешь со мной, даешь какую-то надежду. Потом оказывается, что тебе нравится Малфой. А сейчас…

— Да, — нетерпеливо перебила она, собираясь вновь уйти, — я знаю. Все это знаю и понимаю. Но не могу тебе объяснить всего. Давай поговорим позже?

— Но мы же только начали, — он подступил на пару шагов вперед, протягивая ей свои ладони. — Гермиона.

— Извини, давай позже.

— Хорошо. Вечером? Поговорим вечером?

— Да, договорились.

— Я буду ждать тебя в пять около гостиной Гриффиндора. Да?

— Да.

И она ушла вдаль длинных коридоров, похожих на лабиринт.

***

Сегодняшним заданием было проверить те работы, что они так старательно раскладывали по стопочкам.

Про раскладывали я загнула, потому что, что ни раз, так это новая ссора и препирательства.

Сейчас они стояли вдвоем посреди не маленького кабинета, смотря на листы, лежащие на партах. Профессор только что ушел, дав задание. Точных указаний никто не расслышал да и не пытался.

Ее сердце колотилось, как бешеное. Казалось, что она краснеет, пот течет по лицу, шее. Что она вся дрожит, и ее мысли летают по всему залу. На деле же она стояла, как столб, смотря невидимым взглядом в ряды работ.

Ей было крайне тяжело находиться рядом с ним так близко. Она чувствовала его дыхание, его взгляд на себе, его шаги или движения.

Черт. Пусть все будет, как этим утром: она обижается на него и не собирается прощать. Главное — не смотреть в его глаза, не слушать речь, с помощью которой он сможет оправдать себя. И она, как реальная дурочка, поверит.

Хотя. Ему особо-то и не нужно — оправдывать себе. Еще чего. Занятия похуже для царя не нашла?

Она, пытаясь держать себя в руках, подходит к парте и присаживается за стул, забыв о короткой юбке. И она, как назло, подлетает вверх, оголяя верхнюю часть ног. Чертыхнувшись про себя, она яро пытается вернуть все на свои места, пододвигая стул ближе.

Позади слышится приглушенный смешок. Специально ли он сделал вид, что ему это смешно? Или же на самом деле она выглядела так нелепо?

Впрочем, неважно. Какая вообще разница? Она пришла сюда только для того, чтобы отбыть дежурство, а не размышлять, о чем же там подумал Драко, когда она сделала что-то.

Было бы, конечно, в разы лучше, если бы его фигура не маячила над ней. Насколько же было бы удобнее. Потому что его тень, лежащая на ней, было сродни горы, висевшей на плечах. Это настолько отягощало ситуацию, что ей было тяжело пододвинуть к себе лист бумаги.

Перестань о нем думать, займись работой. Снегг за плохое выполнение по головке не погладит.

Но как тут не думать, когда он демонстративно покашливает?

Это было сейчас нарочно сделано?

Успокойся, Гермиона. Для него то, что он тебя ударил, что изменил тебе, не имеет особого значения. Поэтому все его действия никак с тобой не связаны.

Нужно продолжить работу. Или хотя бы ее начать.

Берет бумагу, кладет перед собой.

И как можно внимательно изучать текст, когда в голове только и крутятся мысли, чтобы он поскорее свалил отсюда. К Марии, Пэнси, Блейзу — куда угодно, только чтобы не было его персоны.

Ему было все равно, а ей было тяжело — вот так сидеть и делать вид, что ничего не произошло. Она каждый раз прокручивала в своей голове, как он изменяет ей с этой гадкой Марией. И даже пощечина как-то сама собой забылась на фоне другого события.

—Герм.

Дрогнула, подскочила. Пером, которое макнула в чернильницу, чуть ли не оставила кляксу на работе первокурсника.

Как он ее назвал? “Герм”?

Мерлин, он никогда не обращался к ней так. Это вообще он позвал ее?

Неважно. Грейнджер, возьми себя в руки, немедленно.

— Гермиона.

Спина напряглась, словно ее натянули поводами. Уши навострились, боясь пропустить хоть слово. А рука застыла на месте, зависая на листом бумаги.

Не отвечать ему. Не отвечать ему.

А так бы хотелось наорать и высказать все, что думаешь. Но лучшее средство против человека — делать вид, что тебе абсолютно параллельно. Что он там говорит, делает, чувствует. И пусть в тебе вулкан рождается, внешне ты — ледяная неприкосновенная статуя.

Она слышит, чувствует его шаги. Неспешные, медленные.

Наклоняется над работой, надеясь создать впечатление, что трудится. Пока в голове каждый шорох отдается стуком, звоном колоколов.

Не волнует, тебя это не…

…холодная рука касается ее плеча. И девушка чуть ли не влезает, со всей дури смахнув ее.

Черт! Это что сейчас было?

Он позволил дотронуться до нее? После того, как ударил? После того, как изменил с этой шлюхой?

Ну уж нет! Пусть он приставать будет к кому-то другому.

Она поднимается на ноги, отходя на другую сторону от него. Словно одна парта может спасти.

Он смотрит на нее своим обычным взглядом, прохладным и незаинтересованным. Однако видно же, что он сгорает от чего-то внутри.

Или тебе опять кажется? Опять эти дурацкие наивные мысли?

Очнись! Ему наплевать. Но, с другой стороны, он же зачем-то начал разговор, прикоснулся к ней.

Такой родной рукой, таким родным жестом.

И слова сами вырываются:

— Не трогай меня.

Она упадет. Если не упадет, то ляжет здесь в обмороке. Потому что все, как в первый раз: он смотрит, а она тонет под этим взглядом. И ничего не может с этим поделать.

Злится, ненавидит. Но понимает: если он скажет одно простое слово “извини”, она все ему простит. Потому что безумно любит и…

…Боже, какие родные глаза.

— Извини.

Душа уходит в пятки. Черная масса поглощает ее. И его голос похож на эхо.

Правда? Он извинился?

Драко Малфой попросил прощения?

Она чуть ли не улыбается. И сердце вновь начинает биться после паузы, и она дышит.

— За что?

Голос дрожит. Тоненько, слабенько.

А как же то, что ты обещала себе? Не говорить с ним, не смотреть?

Все это идет к чертям, когда он сам начинает беседу. Когда не психует, не обзывает ее грязнокровкой.

Это неправильно — такое не прощают.

— За то, что ударил тебя.

Его руки в карманах. Спина ровная. Каменное лицо.

Он никогда ни при каких ситуациях не меняется? Это его жизненная позиция — быть камнем? Статуей?