Если она сейчас же не согласится, он разнесет все тут к чертям. Несносная девчонка. Самой же интересно.

— Что?.. Отпусти меня.

Пытается вырвать руку, однако он еще сильнее сжимает ее.

Никуда не уйдешь. Пока не сделаешь то, что хочет.

Она напугана, весьма. В глазах читается страх, который сдавливал ей горло, мешал глотать и что-либо говорить.

Черт. Ей больно, отпусти.

— Соглашайся. Я не позволю тебе уйти!

— Почему ты распоряжаешься, что мне делать?

Обухом ударяет злость по голове.

Он потерян. Он не знает. Он боится.

Он словно потерял память на тот промежуток времени, когда проводил то время с Марией. Потому что ничего, мать твою, он вспомнить не мог.

Нет, как красиво изводилось ее тело, как она сидела на нем, как его руки шастали по ее телу, он, безусловно, отлично помнил. Но то, как и почему это произошло — одна сплошная дыра.

— Потому что это я!

— Не аргумент.

И вторая рука с грохотом врезается прямо возле ее уха.

Вскрикивает, безумно смотрит. И сердце колотится в груди, отдаваясь шумом на весь класс.

— Я не буду тебя упрашивать, Грейнджер. Пошла и сделала, блядь!

Дрогнула. Попыталась выдернуть руку. Без толку. Без толку.

И ей было страшно. От этих пылающих глаз, от красной плоти, от его слов. И ее раздражала, бесила ее беспомощность.

Как обычно, блин! Он делает, что хочет, а она стоит дура дурой. И ничего, Мерлин, не меняется.

— Это болезненное заклятие.

— Я знаю! Это мое тело, на меня оно будет направлено. Мне решать!

— Попроси кого-то другого.

Ногти с силой скребут по двери, оставляя маленькие царапины. У нее по телу бегут мурашки от ужасного звука, такого неприятного.

Он наклоняется ближе, вдыхая знакомый запах шоколада. Он проникает внутрь, дурманит голову.

И вспоминается, как он держит ее на своих бедрах, как несет в комнату. Как руки обхватывают ее маленькую талию, врезают в кровать. Как голос грязнокровки разносится по их башне, а затем он заглушает его жестким поцелуем.

Он прикрыл глаза, сглатывая. От этих ебанных-так-вовремя-появившихся-воспоминаний жар ударяет в голову. И больно-приятное чувство скребет в штанах.

Не сейчас, Малфой. Тебе нужна правда, не эта грязнокровка.

Правда.

Собираясь с духом, он пытается так же яростно глядеть на нее. Однако пылкое желание чуть ли не сносит голову.

Ее напуганные глаза. Дрожащее тело, подпрыгивающая грудь.

Не смотри туда.

Не думай об этом.

— Ты вообще слышишь меня?

И голос такой блядски-сексуальный. Такой взволнованный и, в тоже время, рассерженный.

И в ушах шумом стоят ее стоны, его рыки. Когда он, держась за ее волосы, резко имеет ее.

Нога подкашивается, когда она чувствует возвышение в его штанах. Она приоткрывает рот, изумленно глядя в него.

И от его неожиданного порыва становится еще страшнее.

— Слышу, — глухо.

Потому что горло сжимает сильнейший ком.

Хотеть грязнокровку посреди класса. Хотеть ее тогда, когда ты почти ненавидишь ее за то, что она не может сделать маленькую просьбу.

— Ну так вот — попро…

— Нет. Ты говорила, что можешь сделать многое для меня, но отказываешь в такой мелочи.

— Я… — она возмущенна. — Но оно запрещенное. И тебе действительно будет очень больно. Зачем это нужно?

И он уже устал.

Единственное, что ему хотелось, — это понять, почему он тогда трахнулся с Марией. И еще одна вещь — трахнуть теперь ее, эту Гермиону.

— Потому что я запутался. Мне важно знать это. Я, черт возьми, прошу тебя. Проверь, Грейнджер.

И рука отпускает запястье. Он отходит, поворачиваясь спиной.

Раз в жизни попросил чего-то у нее, и что в итоге? Разве так сложно — наставить палочку и произнести заклинание.

— Просишь?

Почти с насмешкой. Почти смешно.

Веселишься, Грейнджер?

— Все, — стоит спиной. — Вали к чертям.

Пусть идет к своему рыжему, к этому психопату-Ленни. Пускай общается с удродом-Поттером.

Пусть валит нахрен.

— Ладно, — ее голос становится чуточку мягче. Но потом, словно вспомнив что-то, она грубо добавляет: — Только потому, что в последний раз ты нормально попросил.

И что? Теперь он должен “спасибо” сказать?

— Хорошо.

Он неспешно подходит к ней. И замечает, что весьма нервничает.

Веритас считается запрещенным заклинанием, но не проверяемым Министерством Магии. Его можно использовать только с согласия человека, на кого оно будет направлено. Так как проверяемый испытывает сильнейшие боли, похожие на те, когда крепят гвозди к телу и веревками пытаются вырвать сердце.

Она тяжело дышит.

Никогда не проводила это. Никогда не узнавала правду с помощью адских мучений.

— С-сядь, — ее голос дрожит. Как и она вся в общем.

— Нет, — холодно, слишком. И становится понятно, что он сильно нервничает.

— Сядь. Это слишком больно, — почти настойчиво произносит она. — Я не буду ничего делать, пока ты не сдвинешься.

— Ладно.

Присаживается на ближайший стул и ждет.

Ждет. Ждет. Ждет.

— Ну?! — с надрывом.

Потому что ожидание боли — одна из худших вещей, которые можно представить.

— Мне жаль, — сглатывает, — что я не могу просто доверять тебе, Драко. И приходится проверять это с помощью магии.

— Не мы такие, жизнь такая, — язвительно прокомментировал он.

Страх медленной лентой закрадывался в его души, передавался ей. И они уже оба предчувствовали это — боль, муки.

— Может, все-таки не надо? — мягко спрашивает она.

— Надо!

Еще мгновение, и он сам откажется. Потому что твой испуг отклоняется от тебя и пересаживается на другого. Будто это проклятие, которое способно запугать миллионные города.

Достает палочку, не с первого раза. Не может унять дрожь в руках.

Ему будет так больно.

Неужели он готов жертвовать собой ради этой чертовой правды?

Она уже простила его, сто раз. Только бы не это чертово заклятие.

Наставляет древко на его голову, стоя напротив. И с губ слетает:

— Веритас.

Пронзительный стон раздается по классу в первую секунду. Парень, до этого слегка напряженно сидя на стуле, теперь был словно прибитый к нему. Шея вытягивалась вверх, руки и ноги убито болтались. Глаза задержались на потолке. Нос судорожно вдыхал воздух.

— О Боже, Драко!

Она не могла пошевелиться или сдвинуться с места. Просто застыла, как статуя, вытягивая руку вперед.

Что ей оставалось делать? Смотреть, как он мучается?

— Спра…шивай, — стоном просит он.

И голос такой непривычный, жалобный. Пронизанный болью.

— Я… Да, сейчас.

Что спросить? Что нужно было спросить?

Она лихорадочно пытается вспомнить, что хотел узнать Драко. Но, смотря на него, теряет контроль.

Соберись, черт возьми. Чем быстрее узнаешь — тем меньше мучений он испытает.

Мария. Что там было с Марией. Что произошло вчера. Почему они пошли в туалет.

— Тебе нравится Финч, как девушка?

Он жмурится, и звучный крик вырывается из груди.

— Драко!

Бросается рядом с ним, хватая его ладонь в свою. Она вся влажная, по лбу стекает пот. Его колотит так, как больного при температуре +40.

— Нет.

Что “нет”?

Она чуть ли не плачет.

“Нет” — не нравится Мария? Скорее всего.

— А в физическом плане?

— Да.

Он слегка успокаивается. Дыхание становится более-менее уравновешенным. Если человек говорит правду, то заклинание совсем чуть-чуть сбавляет боль, однако, если он врет, — мучения становятся более сильными.

— Она привлекает тебя фигурой? Внешностью?

— Да.

Его глаза полу-осмыслено находят ее лицо. И словно пытаются что-то сказать. Даже сквозь Веритас, он пытается что-то доказать.

Что, Драко, что? Что ты хочешь сказать, милый?

Наверное, она слегка отклонилась от темы. Ему нужно было узнать, как это произошло, а не нравится ли ему Мария.

— Ты хотел ее тогда, на Дне Рождения?