Равенна вдруг оттолкнулась от планширя и отошла в сторону. Гардан вывернул голову, следя за ней и размышляя о том, что начинает понимать, почему моряки не тянули руки к пиратке. Держала она себя совершенно расковано и спокойно, на равных, и внутри Гардана росло чувство того, что если он и попытается что-то ей предложить, то запросто может получить хорошую оплеуху или даже нож под ребро. Эта женщина, кажется, была начисто лишена страха, зато дури в ней было хоть отбавляй. Вот только не начинай сейчас еще и восхищаться ей. Сам прекрасно знаешь, что спать она с тобой не будет никогда, а коли так, то все твои тонкие чувства и переживания даром никому не нужны, и тем более, тебе самому.

Сняв кормовой фонарь со стойки, Равенна раскурила от него трубочку, повесила обратно и не спеша вернулась к Гардану.

- В общем, - продолжила она. – Ночью мы с Масудом залезли в окно дома этого жреца, привязали его к кровати и обрили наголо, целиком, каждый волосок на его поганой тушке срезали, - она хмыкнула. – Стал похож на новорожденную землеройку и верещал также громко. А бороденку его, какой жрецы так гордятся и щеголяют вечно, прямо ему вокруг хозяйства и обвязали и затянули покрепче, чтобы понял, где мирское, а где церковное. Ну, он и понял. И на утро, когда его слуги его отвязали, бедного, приказал немедленно найти виновников. Тихо, конечно, без огласки. А далеко ходить не надо было, хоть мы ему глаза и завязали, да только все прекрасно знали, что в том приюте мы с Масудом были самыми шебутными. Вот нас к нему и привели. – Равенна покачала головой, улыбаясь и вспоминая. – Сидел лысый, как яйцо, с дряблой шейкой, что черепаха старая, кулачками потрясал, грозился. А на следующий день, крысюк канавный, продал нас по-тихому работорговцам, чтобы те потом перепродали в Лонтроне. Лошадники, знаешь ли, со всей своей вечной благочестивостью почему-то очень любят кувыркаться вовсе не с лошадьми, и стегать плетьми тоже не их. Работорговцы люди далеко не утлые, а потому дорогу от Мереса до невольничьих рынков Лонтрона мы с Масудом провели на веслах в качестве гребцов.

- Хорошо еще, что не в Тарн, - буркнул Гардан, морщась. Торговля людьми была ему отвратительна, особенно, учитывая тот факт, что ей так увлекались именно лонтронцы. Может, все дело было в их бесконечном блеянии о Молодых Богах, может в том, что Гардан родился в Мелонии, где рабства никогда не было, а может, просто ненавидел лошадников, но только история Равенны задела его за живое.

- Хорошо, что не в Тарн, - согласилась пиратка, попыхивая трубкой. – В Тарне были бы каменоломни, из которых не сбежать. А с судна удрать не так уж и сложно, если припрет по-настоящему. Вот Масуд и подговорил меня и еще нескольких ребят-рабов на бунт. Только ничего-то у нас не получилось. Масуда сразу зарезали, а меня заковали намертво и пообещали, что за порчу имущества я буду отрабатывать еще три года как минимум. И только после этого пойду служить в дом лонтронцам. Ну, я и отработала, - она, криво усмехаясь, помахала запястьями, на которых виднелись шрамы от цепей. Лицо ее потемнело. – А через три года меня выкупила знатная лонтронка, которая тоже промышляла пиратством, и годик мы с ней знатно куражились на побережье Северного Материка, покуда ей не пришло в голову стать благородной дамой, а меня сделать подстилкой для них с мужем. Но это уже другая история, и никакого отношения к работорговле она не имеет. – Равенна встряхнулась, сбрасывая с себя прочь тень прошлого, а потом, прищурившись, взглянула ему в глаза. – Вот такая вот у меня трагическая история, щербатый. Теперь мы в расчете?

- Я только одного не понял: как с этим Давьяла связана? – уточнил Гардан, стараясь придержать свои мысли при себе. Девке этой действительно в жизни досталось знатно, и оставалось лишь удивляться, почему она при этом не озлобилась, не замкнулась в себе и не начала крошить всех на мелкие кусочки без тени сожаления. Но Равенне о таких его размышлениях знать не нужно было.

- Ребята, которым нас продал жрец, работали на нее, - сухо отозвалась пиратка. – У нее вообще хозяйство было приличное: как минимум десять кораблей, постоянные поставки в Лонтрон и Тарн. А теперь остался только один корабль, последний, и он не уйдет.

В голосе ее прозвучала смерть, и Гардан мысленно кивнул. Врагов нужно было добивать до конца, без жалости или сожаления, потому что они имели волшебное свойство появляться в твоей жизни снова и снова, словно сорняки, которые поленился до конца выкорчевать из земли. Это навело его на другую мысль, и он спросил:

- А что со жрецом, который вас продал? Наверное, с ним легче было разобраться, чем с десятком кораблей.

- Легче, - губы Равенны расплылись в довольную улыбку. – К моему возвращению домой он только-только с превеликим трудом отрастил обратно свою бороденку. На этот раз я уже не сбривала ее, а сожгла, чтобы уж наверняка остался лысым, как яйцо. И кстати об этом, раз уж мы заговорили, то и остального он лишился, стал гладенький, ровненький, загляденье одно! – она хмыкнула. – А после этой очистительной процедуры, взял и сам повесился в ту же ночь прямо посреди городской площади. И даже письмо прощальное написал своей же кровью и на груди себе приколол: «Мол, простите меня, люди, что детишек ваших трогал и портил: не от злой души все, а бес попутал. И вот теперь раскаиваюсь».

Нет, парень, поторопился ты называть ее белой и пушистой. Может и не озлобилась, но опасная стала, как бешеная сука. Гардан с уважением взглянул на Равенну. Странным образом глаза теперь не так липли к ее груди, как раньше, хоть смотреть ей в лицо все равно было сложновато.

- Ну а ты, щербатый? – Равенна взглянула на него смеющимся глазом. – Чем ты можешь похвастаться?

- Да ничем, - пожал плечами Гардан. По сравнению с ее историей его занудное повествование про нежелание копать отцовские грядки смотрелось откровенно смешным. – Жил себе да жил, не плохо, не хорошо, а так.

- Ну, скромничать-то уже, - Равенна подтолкнула его локтем в бок. – Ты ж служил у Черного Ветра. Я много слышала о ней! – Взгляд ее стал пытливым и любопытным. – А это правда, что она может выпить в одну глотку сразу четыре литра рома?

- Ну, четыре – это уже слишком, - усмехнулся Гардан, с теплом вспоминая Раду. – Но два точно может, я сам видел.

- Говорят, ее отцом был сам Тваугебир, хотя, брешут, наверное, - дернула плечом Равенна, поглядывая на него. – А еще я слыхала, что она как-то задушила коня, сжав ему ребра ногами, когда пыталась остановить галоп.

- Боги, и кто только такой бред придумывает? – Гардан рассмеялся, чувствуя, как его отпускает тяжелое ощущение от рассказа Равенны. – Не было никакого коня. Брехня все это. Рада просто… - он замялся, подбирая слова. Как можно было описать ее? Только сейчас, наверное, глядя на Равенну, Гардан вдруг отчетливо понял, насколько сильно Рада отличалась от всех тех людей, к которым он привык, как сильно выделялась на фоне всего остального двора и Мелонии в целом. И вовсе не потому, что была эльфийкой. Что-то другое было в ней, что-то совершенно иное, чуждое всему этому миру дорогих шелков и породистых лошадей. Он не знал, как правильно объяснить это, а Равенна смотрела на него с ожиданием в зеленых глазах и не собиралась никуда уходить. Прочистив горло, Гардан попробовал снова: - У Рады очень сильная воля и покладистый характер. Со стороны она может выглядеть полной идиоткой, но вовсе не потому, что чего-то не понимает, а потому, что ей дела нет до того, чтобы разбираться в интригах, играх или еще чем-то. Она очень искренняя и в чем-то по-детски наивная, но опять-таки, только потому, что она не растрачивает себя на бессмысленную шелуху.

- Послушать тебя, так она получается прямо какой-то монашкой! – хохотнула Равенна.

- Нет, ни в коем случае, - покачал головой Гардан, улыбаясь себе под нос. – Она обожает пить и драться, и эти две вещи, наверное, интересуют ее в жизни больше всего. Амбициозность, хитрость, расчетливость ей просто не свойственны.