========== Глава 1. Компромисс ==========
С бесконечной волнующейся стальной зыби океана поднялся ветер. Гребешки волн стремились и стремились на запад, перекатываясь, бурля, плюясь в небо белыми горстями брызг, и ветер подхватывал их и мчал вверх к стальным небесам, к далекому, темному берегу, утыканному острыми зубами скал. Перед преградой ветер разгонялся во всю мощь и швырял волны на скалы, и те разбивались о них с грохотом и шумом, обтачивая и обтачивая без конца остроконечные выступы. А ветер взвивался вверх, к молчаливым черным громадам гор, протискивался между ними, сметая с их склонов белоснежную порошу, и стремился все вперед.
Он мчался над бесплодной равниной, мимо одинокого черного утеса, от которого бежало прочь все живое, а воздух вокруг был тяжелым и дрожащим, словно желе. Мчался над водами отравленной черной реки, что так и прозвали Темноводьей, уныло тянущейся по бескрайней безводной пустыне. Он перепрыгнул через неприступные отроги гор и упал с их склонов на пустынные всхолмья, где земля была бурой и сухой, словно перемолотые в труху кости.
Но и здесь ему не было места, а потому он понесся дальше на запад, словно пытаясь обогнать лучи медленно встающего на востоке солнца. Через ручейки и реки, через холмы и травы, в земли, что носили печать заботливого прикосновения человеческих рук, через желтые поля, полные тугой, напитанной солнцем пшеницы, через деревни с запахом хлеба и заливистым лаем собак, через городки и города, все выше и выше растущие к чистому осеннему небу.
Играя, будто ребенок, ветер пронесся по улицам громадного города Латра, Столицы Мира, как называли его жители. Он взметнул пыль с широких вымощенных желтыми плитами проспектов, зашуршал листвой высаженных ровными рядами лип и ясеней. Он закрутил скрипучие флюгеры на крышах крытых черепицей домов, перемешал первые дымки над трубами, скрипнул калиткой громадного особняка, прорываясь сквозь тяжелую ажурную вязь металла – настоящее произведение кузнечного искусства. А потом ворвался в небольшую, утопающую в золоте спальню, взметнув белые занавески, заставив прижатые к столу бумажным прессом бумаги зашуршать по краям. И понесся дальше, сквозь огромный особняк, играя с бахромой портьер и дорогим шелком стенных панелей.
Белая занавеска, которую он всколыхнул, начала медленно опадать на место, провисая под собственным весом. Рада бросила на нее лишь один короткий взгляд, рассеяно подумав, что раннее утро достаточно свежо для того, чтобы прихватить с собой плащ. Впрочем, здесь, на юге, было гораздо теплее, чем там, откуда она совсем недавно прибыла, а потому и плащ она брала, скорее, по привычке, чем по острой необходимости.
Все это было не так уж и важно. Гораздо важнее сейчас был ее наряд, и от этого ей хотелось выть. Никогда еще она не занималась таким бессмысленным делом, как переодевание, в течение как минимум получаса, и никогда еще ее жизнь не казалась ей настолько мерзкой, пустой и лживой, как сейчас.
Накрахмаленный белый воротничок откровенно душил ее, и Рада с мукой на лице оттянула его пальцем в сторону, надеясь, что это хоть как-то поможет. Вот только в высоком в человеческий рост золоченом зеркале было прекрасно видно, что если и поможет, то ненадолго. Казалось, проклятые служанки втерли в ее рубаху весь крахмал, который вообще имелся в Латре, и теперь та стояла колом, сжимая глотку почище рук старого наемника. Может, дождь пойдет, - с тоской подумала Рада. Однако за окнами было лишь высокое, начавшее багроветь по краю предрассветное небо, чистое-чистое, и дождя ожидать в такой ситуации не приходилось. Ладно, придется задыхаться.
Она еще раз одернула проклятый камзол, оглядывая себя со всех сторон. Ленар извел ее своими занудными комментариями и просьбами надеть платье, что она делать решительно отказалась, сообщив ему, что раз он так горит энтузиазмом, то может надеть его сам. После этого муж сдался и согласился на костюм в цветах его дома, и Рада выдохнула с облегчением. Вот только за те семь лет, что ее не было в городе, в моду вошли проклятущие оборочки и кружева. Сейчас они прямо-таки пенились у нее на груди и манжетах, и самой себе она больше всего напоминала большой куст хризантем, из которого торчали ноги и руки. Очередная идиотская затея идиотских разожравшихся и масляных от жира дворян, которые забыли даже, с какой стороны на коня влезать.
Просто потерпи. Ты обещала ему один единственный проклятый день. Один день. Потерпи.
Глубоко вздохнув, Рада внимательно присмотрелась к себе, стараясь игнорировать проклятущие кружева. Остальное было вполне сносно: черные сапоги до колена, натертые жиром до ослепительного блеска, как и нужно было, черные облегающие штаны (она вновь хмыкнула, представив, как будут шипеть все эти придворные змеи, упрятанные в кружева, глядя на ее длинные стройные ноги), черный камзол с длинными фалдами сзади и короткий спереди, по груди которого вверх взбирались вышитые золотой нитью вставшие на дыбы кони дома Тан’Элиан. Свои длинные золотые волосы Рада, как и всегда, увязала в толстую косу на затылке, чтобы не мешались и не лезли в глаза.
Морда вот, правда, подкачала. Здоровенный синяк на левом глазу, полученный ей с неделю тому назад в пьяной потасовке, конечно, почти что рассосался, но зеленоватые следы еще сохранились прямо под глазом и немного на виске. С другой стороны, они неплохо подчеркивали цвет ее бледно-голубых, льдистых глаз, и в этом была некоторая прелесть. Губа тоже поджила, но на ней совершенно ясно виднелся большой кусок коросты, который сдирать Рада не решилась. Уж лучше так, чем с кровавым ртом миленько улыбаться всем этим разряженным курицам и видеть, как бледнеют их лица даже под толстенным слоем той бурды, которой они раскрашивались, чтобы их мужья не видели, насколько им повезло в жизни. Впрочем, исправить она уже ничего не могла, так что Ленару придется стерпеть и это. Ничего, как-нибудь переживет.
Оружие во дворец проносить не разрешалось, тем более ей, поэтому Рада лишь бросила один полный сожаления взгляд на собственный меч в ножнах, стоящий прислоненным к стене, а потом со вздохом прикрепила к поясу короткий кинжал, рукоять которого была просто улеплена золотыми завитушками. Использовать его как оружие можно было с величайшим трудом: гладкая золотая рукоять скользила в ладони похлеще, чем лоснящаяся от жира задница короля по трону. Однако, Ленар в который раз уже сухо напомнил ей о том, что при дворе нужно «сохранять лицо», и Раде пришлось, скрепя сердце, взять этот проклятущий кинжал как напоминание о ее статусе.
Еще раз критически оглядев себя в зеркале, она тяжело вздохнула. Взгляд сам потянулся к окну, и Рада вздохнула еще раз, глядя, как медленно наливается цветом высокое небо. С улицы тянуло прохладой, запахом приближающейся осени, ароматом первых хлебов, что уже начали выпекать в домах, и ветерок, что привольно врывался в комнату и играл занавесками, был бодряще свеж и сладок. Там было еще тихо, большой город только-только просыпался, открывая сонные глаза-ставни, зажигая первые огоньки, со скрипом распахивая накрепко запертые на ночь двери. И на широких проспектах еще не громыхали телеги, не перекрикивались возницы, не гадили кони, вымешивая грязь копытами, не брехали собаки и не кудахтали торговки, переругиваясь из-за очередной цветной ленты. Город был еще тих, и Рада сейчас отдала бы почти что все, чтобы сесть на коня, да удрать отсюда поскорее, пока все это осиное гнездо не начало жужжать и шевелиться. Только этого нельзя было делать.
Один растреклятый бхарой драный день и все. Они все отстанут от тебя и, возможно, тебе даже найдется какое-нибудь дело, чтобы не пухнуть от тоски. Просто потерпи.
Вздохнув, она подхватила с кровати аккуратно сложенный длинный черный плащ с золотыми конями дома Тан Элиан на стоячем воротнике и по подолу, а потом решительно вышла из своей комнаты. Это просто очередное сражение и ничего больше. Разница только в том, что тебе нельзя никого убивать. Это ведь не так сложно, правда? Даже когда очень хочется.
