Только в те моменты, когда успокаивалось море, активную деятельность начинали люди. Каждый раз, как ветер замирал, и паруса угрюмо обвисали на мачтах, Равенна сажала матросов на весла, и те принимались выталкивать корабль вперед, загребая недвижимую гладь. Тогда проклятый бриг двигался на запад резкими рывками под однообразный гул барабана, отбивающего ритм, чтобы матросам было легче грести. А для Гардана все это было одинаково ужасно: первые четыре дня он провисел тряпкой, перекинувшись через планширь и угощая водных обитателей Северного Моря помоями, которыми пичкал его кок «Гадюки». И это тоже не прибавляло ему привлекательности в глазах Равенны.

Впрочем, на пятый день тошнота отступила, и Гардан смог наконец нормально пообщаться с командой. В тот вечер он впервые присоединился к ужину и песням бернардинца, усевшись на палубу в кружку матросов и даже найдя в себе силы проглотить немного рома из пущенной по кругу бутыли. На следующий день осталась лишь слабость, которая к вечеру и вовсе ушла, сменившись обычным самочувствием, и Гардан вздохнул спокойно: Грозар помог, и к морю он привык.

Делать на корабле было совершенно нечего. Можно было или плевать через борт, или точить меч, или наблюдать за тем, как работают другие. Только вот первое быстро надоело, меч он тоже наточил до бритвенной остроты, а в глаза постоянно лезли обтянутые черными портками бедра Равенны, и от этого просто выть хотелось. Потому Гардан предпочитал уходить на корму, где не было никого, кроме рулевого, который занимался штурвалом и больше ни на кого внимания не обращал, раскуривать трубочку и подолгу глядеть на белую бурлящую полосу воды, что оставлял за собой корабль, которая медленно таяла вдали. На это он смотрел до тех пор, пока глаза не начинали слезиться и болеть, а затем уходил на нижнюю палубу, забирался в выделенный ему гамак и дремал там, стараясь не слушать гогот и перекличку моряков.

Вот и сейчас тоже перед глазами не было ничего, кроме бесконечной морской глади да убегающей вдаль дорожки белой пены. За спиной драла глотку Равенна, почем зря костеря матроса, плохо закрепившего какой-то канат, а Гардан хмуро пыхтел своей трубкой и раздумывал о том, зачем же Марне могло понадобиться, чтобы пиратские корабли не покидали Северное Море? В этом же должен был быть хоть какой-то смысл, но Гардан все никак не мог разглядеть его.

Первый вывод, который напрашивался, состоял в том, что Марна таким образом предупреждала капитанов кораблей от крушения. Может, с севера шел большой ураган, который должен был обрушиться на побережье? Могла ли Дева пытаться уберечь моряков от неминуемой смерти в бушующих волнах? Вот только в Северном Море постоянно бушевали шторма, особенно, ближе к зиме, однако, Марна еще ни разу не вступалась за людей, предоставляя им возможность погибать по собственному усмотрению. Да и нелогично было, что она задерживает корабли до самого опасного для плавания сезона. Так почему же тогда?..

- Чего закис, щербатый? Опять готовишься кормить морских гадов?

Гардан вздрогнул всем телом от прозвучавшего за спиной знакомого бархатистого голоса и выругал себя последними словами. Он так глубоко ушел в свои мысли, что и не заметил, как Равенна прекратила орать на матросов и подошла к нему. Повернув голову, он взглянул на то, как пиратка рядом облокотилась на планширь, с усмешкой на сочных губах рассматривая его. Сегодня она была в своих черных штанах и свободной рубахе, под которой, когда ветер прижимал ее к телу, четко обрисовывалась округлая высокая грудь. Гардан едва не застонал от тоски, но заставил себя смотреть только в ее смеющиеся глаза с кошачьим разрезом.

- Думаю, - буркнул он, отворачиваясь от нее и затягиваясь дымом. От курева горло уже ощутимо резало болью, но это хоть как-то отвлекало его от молодой пиратки, которая совершенно точно была для него точно так же недоступна, как и королевский трон Мелонии. Упаси меня боги от такого счастья!

- О чем? – хмыкнула Равенна. – Не о том ли, на кого еще перевести ту божественную пищу, что готовит мой кок?

- О словах Марны, - нехотя проворчал он. – И о том, зачем ей сдалось останавливать корабли.

- Ты не о том думаешь, - покачала головой Равенна. Глаза ее стали острыми, как кинжал за ее кушаком. – Лучше вспоминай, как мечом махать. – Гардан вопросительно взглянул на нее, и Равенна пояснила: - Сегодня вечером мы причалим в Кандоре. Если угодно будет Грозару, то я сегодня же вскрою глотку этой твари и вдоволь напьюсь ее крови. А ты наконец-то сможешь покувыркаться с кем-нибудь в борделе, и все будут довольны.

Гардан внутренне проклял эту женщину. Она была проницательнее гнома-ростовщика, уже по походке способного определить, сможет человек отдать свои долги или их нужно будет вытребовать назад с помощью кулаков и стали. И такой же едкой, как попавшая в глаза морская соль. Впрочем, все это было не столь важно по сравнению с тем, что она только что сказала.

- Значит, сегодня, - повторил Гардан, чувствуя безмерную усталость. Наконец-то он избавится от проклятой качки и удушающего голода по женскому телу. А уж он на это и надеяться перестал за последнюю неделю.

- Седьмой день, как и договаривались, - ослепительно улыбнулась Равенна. Потом шлепнула ладонью по планширю и подмигнула ему, собираясь уходить. – Так что заканчивай блевать, а то шлюхи от твоего аромата носы отворотят.

- Погоди, Равенна, - окликнул ее Гардан.

Он так и не успел даже толком поговорить с ней за эти дни: слишком сильно прижимала тошнота, а после и сил не было. Да и сама пиратка не горела желанием общаться, у нее своих дел было по горло. Так что сейчас выдался единственный шанс узнать о ней хоть что-то большее, кроме размера ее груди, от которого Гардана буквально на части разрывало.

Пиратка остановилась и вопросительно выгнула бровь, глядя на него, и Гардан продолжил:

- Чем тебе так насолила Давьяла? Это она тебя продала?

- Ты так хочешь это знать, щербатый? – хмыкнула Равенна, складывая руки на груди. Из-под белоснежной рубахи виднелись загорелые предплечья и высокая шея с красивой ямочкой у основания, а ветер играл с ее огненными волосами, словно раздувал костер. Гардан выругал себя и сосредоточился на ее глазах.

- Ну, я ж тебе рассказал, кто я и откуда. Так что, кажется, могу и спросить чего-то в ответ.

Несколько секунд Равенна оценивающе разглядывала его, потом вернулась к планширю и кивнула, опираясь на выглаженную бесчисленными прикосновениями рук до зеркального блеска поверхность:

- Ну что ж, честно. Ладно, я расскажу. – Она выудила кисет и трубку, укрытые в широких складках кушака, принялась неторопливо набивать ее, то и дело поглядывая через плечо на то, как работают матросы, и заговорила: - Родилась я далеко отсюда, в городе Мересе. Слышал про такой?

- Это порт на юге Ильтонии, - кивнул Гардан.

- Вот-вот, - согласилась та. – Мерес – город большой, через него идет торговля с Рудным Стягом, Бреготтом, Латайей… у вас ее называют Ильтонией. Я была подкидышем в местном приюте, который держали Жрецы Церкви Молодых Богов. Там, правда, все это выглядит несколько иначе, и законы гораздо более гибкие, чем здесь, - Равенна хмыкнула. – Так что приют этот – что-то вроде предприятия местной церкви. Детишек кормят, одевают, дают крышу над головой, а они за это побираются да подворовывают потихоньку, а вся прибыль в качестве «добровольных пожертвований» идет в церковь. Ничего не могу сказать: мне повезло, что я оказалась там, а не в борделе для заморских гостей, как большинство девчонок, оставшихся на улице Мереса. Это тоже долго продолжаться не могло и довольно быстро мне надоело. К тому же, жрец, курировавший нас, не удовлетворился только деньгами, которые мы ему приносили. Старый козел очень любил захаживать к нам в баню под предлогом, что благословит воду перед купанием, а когда ребятишки подросли, и просто по комнатам начал шастать, за руки хватать, поглаживать, всякое такое. Причем, по большей части, мальчиков, - губы Равенны скривились от презрения. – А там был паренек один, Масуд, с которым мы чаще всего вместе по карманам лазали, ну так он и не выдержал. И позвал меня.