С квохтаньем разлетались в стороны бродящие по дороге куры, копыта лошадей разбрызгивали комья грязи, и разозленные деревенские кричали что-то Гардану вслед, потрясая кулаками. Только он не слышал ничего, кроме грохота крови у себя в ушах, и казалось, даже не вздохнул, пока чалый, вскидывая голову и храпя, не замер перед дубовыми дверями, ведущими внутрь деревенской церкви.
Гардан одним махом соскочил с коня и подбежал к кобыле мальчишки как раз вовремя, чтобы успеть подхватить его. Руки паренька разжались на поводьях, и он без сил сполз с седла, конвульсивно подергиваясь всем телом, словно уже началась агония. Закусив губу, Гардан прижал его к себе поближе и вбежал в приоткрытую дверь церкви.
Здание было небольшим, всего с одним медным куполом-луковицей. Полутемное внутреннее помещение наполнял тяжелый густой запах ладана, стены покрывали фрески с изображениями Кану Защитницы, молодой женщины со светлым ликом и сложенными на груди в молитвенном жесте ладонями. У дальней стены помещения чадили большие подсвечники, в которых горело множество свечей, и один старенький жрец, кряхтя, бормотал молитву.
Сапоги Гардана загрохотали по деревянным полам церквушки, на куски разорвав царящую тут густую тишину, и жрец вздрогнул всем телом, оборачиваясь. Это был невысокий мужчина с выбритым до зеркального блеска черепом и испещренным морщинами лицом. Одет он был в простой белый балахон, подпоясанный куском веревки, как и полагалось носить жрецам Молодых Богов, а его длинная борода спускалась на грудь, перевязанная посередине мелкими разноцветными веревочками, на концах которых болтались крохотные изображения серебряных голубок – птиц Кану.
- Что ты так шумишь, окаянный? Это же храм! – жрец свел к носу кустистые седые брови и начал угрожающе подниматься, но Гардан не дал ему возможности закончить свою отповедь.
Подбежав к жрецу, наемник упал на пол на колени и осторожно уложил содрогающегося мальчика на покрытые пятнами воска доски.
- Отче, беда! – пальцы так дрожали, что развязывать узел повязки он был просто не в состоянии, а потому ухватился за промокшие от крови бинты и содрал их с головы Далана одним рывком. Кровь из раны на лбу сразу же хлынула ручьем, и жрец с криком отшатнулся назад. – Помоги, отче! – взмолился Гардан, держа мальчика за плечи и пытаясь хоть как-то остановить неконтролируемые судороги рук и ног. – Он жаловался на головную боль уже несколько дней, а потом на лбу у него вскочил этот свищ! Только вот это не свищ, это…
Договорить Гардан не успел. Рана во лбу мальчика вдруг сама по себе раскрылась, и оттуда выглянул глаз.
В один миг в помещении стало так душно и холодно, что Гардан ощутил, как у него отнимаются руки. Откуда-то издалека раздался вскрик жреца, но ему уже не было до этого никакого дела. Во лбу Далана между бровей зияло третье око, вертикальное, с двумя большими веками, которые до этого он принял за опухоль свища. Один черный зрачок посреди большого белка, и этот зрачок смотрел прямо в душу Гардана.
Весь мир затих, словно звук высосали из него вместе со светом и запахами. Гардан не мог шелохнуться, глядя, как завороженный, в черную беспросветную ночь зрачка, которая притянула его сознание, будто смола. Этот взгляд был физически ощутимым, сильным, настойчивым. Он проникал сквозь его кожу и кости, доходил до самой сути его сердца и внимательно рассматривал все, каждый самый дальний уголок сознания, каждый далеко запрятанный темный секрет, каждый страх и каждую радость. Под этим взглядом Гардан чувствовал себя обнаженным до предела и вывернутым наизнанку, и ничего не осталось в мире, кроме бездонного колодца во лбу мальчика.
В этом колодце, далеко-далеко, плескалось дымное море. Гардан видел волны, перекатывающиеся одна за другой, волны странного серебристого света с росчерками разноцветных молний. Он видел отблески света на серых стенах каменной пещеры, видел Золотое Веретено, светящееся так нестерпимо ярко, что на него было больно смотреть, видел мотки золотистой мягкой пряжи, похожие то ли на облака, то ли на нестриженные бараньи бока. А еще он видел ножницы: громадные, ржавые по краям, ослепительно-острые по самой грани лезвия.
Он вскрикнул, когда обычный свет вернулся, ударив по глазам. Зрачок изо лба мальчика все еще смотрел на него, но Далан прекратил дрожать. Он медленно открыл свои собственные глаза, в которых тоже больше не было голубой Радиной радужки, а только черное маковое семечко, сжавшееся в точку. А потом мальчик заговорил, и голос его не принадлежал человеку.
Уши Гардана звенели от напряжения, готовые в следующий миг просто взорваться, и он слышал скорее чем-то внутри, слышал этот голос буквально всем своим существом, а не ушами. Тугие могучие волны, подобные морской буре под кипящим серым небом, сотрясали все тело наемника, держащего в руках мальчишку с тремя глазами, губы которого шевелились, а с них слетали слова, впечатываясь прямо в кровь Гардана, в плоть его сердца:
- ГОЛОСОМ ЧИСТОГО РЕБЕНКА БУДЕТ ГОВОРИТЬ ДЕВА. МЫ ЗАЯВЛЯЕМ ПРАВА НА НЕГО ОТНЫНЕ И ВОВЕКИ ВЕКОВ. ОН НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ НИ ЖЕНЩИНЕ, НИ МУЖЧИНЕ, НИ СТРАНЕ, НИ БОГАМ. НА НЕМ – ПЕЧАТЬ МАРН, И ИХ ЛИШЬ ОКОМ И ГОЛОСОМ ОН БУДЕТ.
Звук вырастал, словно гигантское дерево из крохотной почки, заполнял помещение маленькой церкви, и от его грохота завибрировали стены, закачались подсвечники, заплясало пламя тысяч тонких церковных свечей. Звук поднимался вверх, все выше и выше, пока не тронул тяжелый литой колокол под самой луковицей церкви, в который звонили по особым праздникам, и который теперь утробно загудел в ответ. Гардан ощутил, как саднят зубы в его деснах, когда губы мальчика вновь приоткрылись, и тот же Голос произнес:
- ВЕТРА ПЕРЕМЕН ИДУТ С ВОСТОКА, А ВМЕСТЕ С НИМИ – СТРАХ И НАДЕЖДА, КОТОРОЙ НЕ ЗНАЛИ ДОСЕЛЕ. НЫНЕ ВОЗВЕЩАЕТСЯ, ЧТО ВСКОРЕ БУДУТ РОЖДЕНЫ ТЕ, КОМУ ПРЕДНАЧЕРТАНО РАЗРУШИТЬ ВСЕ ЗАКОНЫ И ПРОЯВИТЬ ВОЛЮ, ИВЗЕЧНУЮ ИСТИНУ И ПЕРВОПРИЧИНУ ВСЕГО. ГЛАШАТАИ БОГА ВНОВЬ СТУПЯТ НА ЗЕМЛЮ, И ЗЕМЛЯ СОДРОГНЕТСЯ ПОД ОГНЕННОЙ ПЯТОЙ АВАТАР.
Гардан ощутил, как пережимает в груди. Холодный пот выступил крупными каплями по всему телу, а все мышцы сжало в судороге, словно чья-то громадная рука обхватила его со всех сторон и давила, давила. Он мог только молча смотреть в Око Марны Девы и слушать ее голос, который стал уже громче весеннего бурлящего от грозы неба, громче морских штормов и лютого зимнего бурана. Словно могучая волна выплеснулся этот звук сквозь двери и окна старой церквушки и хлынул наружу, и откуда-то Гардан знал, что сейчас вся деревня до последнего жителя слышит пророчество о приходе Аватар и тоже не может двинуть ни единым мускулом, подчиняясь тяжелой, как гора, непреклонной воле Марн.
- ВСЕ СТАРОЕ БУДЕТ РАЗРУШЕНО, И ПЕЛЕНА ЛЖИ ПАДЕТ. РАССЫПЯТСЯ В ПРАХ ЦЕРКВИ, ГОСУДАРСТВА И ЗАКОНЫ, И В ЧАС БОГА ВСЕ НАРОДЫ ВСТАНУТ ОБНАЖЕННЫМИ ПЕРЕД ИСТИНОЙ, РАСПУСТИВШЕЙСЯ КАК БУТОН ЦВЕТКА. ИМ БУДЕТ ДАН ВЫБОР: ИЗМЕНИТЬСЯ И ШАГНУТЬ В БЕСКРАЙНИЕ МИРЫ ВЕЧНОСТИ ИЛИ УЙТИ В ПРОШЛОЕ, СТАВ ЛИШЬ ПЫЛЬЮ БЕСКОНЕЧНЫХ ВЕТРОВ ВРЕМЕН, КОГДА ОГНЕННОЕ КОЛЕСО ПЕРЕТРЕТ САМО СЕБЯ, И ВЫСШАЯ ИСТИНА ЯВИТ СЕБЯ МИРУ.
Давление стало невыносимым, и Гардан ощутил, что плачет. Слезы текли по щекам, смешавшись с потом, а его обнаженная, беззащитная, оголенная душа трепетала в благоговении крохотной букашкой перед затмившим полмира Оком Марн.
- ГРЯДЕТ ПОСЛЕДНИЙ ТАНЕЦ ХАОСА, ЧТО СТАНЕТ КОНЦОМ НЫНЕ ЗРИМОГО МИРА. И ГОРЕ ТОМУ, КТО ЗАЙМЕТ В ЭТОМ ТАНЦЕ НЕВЕРНУЮ СТОРОНУ. НАСТАЕТ ЧАС БОГА, И ВСЕ НАРОДЫ ДОЛЖНЫ СКЛОНИТЬ ГОЛОВУ ПЕРЕД ЕГО ВЕЛИЧИЕМ И ИСКРЕННЕ ОТКРЫТЬ ЕМУ СВОЮ ДУШУ, ИБО ТОЛЬКО ТОГДА ОНИ СМОГУТ ВОЙТИ В ЗОЛОТЫЕ ДВЕРИ ВЕЧНОСТИ И СТАТЬ ТЕМ, ЧЕМ ИМ ПРЕДНАЗНАЧЕНО СТАТЬ С ИЗНАЧАЛЬНЫХ ВРЕМЕН. СКЛОНИТЕСЬ ПЕРЕД СВОИМ СОЗДАТЕЛЕМ И ВЕЛИКОЙ МАТЕРЬЮ, КАК СКЛОНЯЕМСЯ МЫ, ИБО ВАС ЖДЕТ ВЕЛИКАЯ СУДЬБА – ВИДЕТЬ КОНЕЦ МИРА И РОЖДЕНИЕ НОВОГО ДНЯ.
Голос замолчал, но волны силы продолжали сотрясать все окружающее пространство, и Гардан чувствовал себя лишь сухим осенним листом на ураганном ветру, который не в силах сопротивляться могучей воле. Глаз Марны Девы сконцентрировался прямо на нем, и губы Далана вновь зашевелились. Голос больше не звучал вслух, он лишь тихо-тихо шептал в сознании Гардана, прямо в глубине его груди, и от этого все тело насквозь прошивали золотые солнечные лучи.
