— Что ж, тогда буду ждать тебя в больнице святого Мунго, Мэри. И помни о моих словах.
Джейн пронзила свою гостью напоследок проницательным взглядом, и Мэри, видя, что ее здесь больше ничего не держит, спешно попрощавшись, направилась к выходу…
…Луна, низко висящая в звездном небе, освещала своим мягким светом окрестности Безмолвного леса и поляну, на которой стоял особняк, но некому было смотреть на ее светящийся, почти идеальный, круг – почти все в старом особняке спали. Но не Мэри и Волан-де-Морт, что сейчас купались в безграничном блаженстве от единения друг с другом. Прерывистые, полные сладострастия, стоны, случайные, глухие вскрики, хриплое и частое дыхание, тихий, равномерный, несколько раздражающий скрип кровати… Мэри почти не слышала все это – сейчас все ее внимание занимало совсем другое – жадно бегающие по ее телу руки Волан-де-Морта, тяжесть и жар его разгоряченного тела, прижимающего ее к кровати. Почему-то все время он оказывается сверху, даром, что не было такой ночи, в которой она не боролась бы за главенство. Но что бы она ни делала, все оказывалось бесполезно. Каждый раз он, ее повелитель и учитель, любовник и мучитель, подминает ее, в такие моменты – совершенно беззащитную, под себя, ясно говоря, кто здесь главный, орудуя руками, что источают то непрерывные ласки, бегая по всему ее телу, то вдруг сжимают ее подобно тискам. И вскоре это ее совершенно не заботит – лишь бы он ни на секунду не прерывал свое единение с ней, ни на мгновение не замедлял темп движений, не прекращал попутно ласкать ее, горящее неистовым желанием, тело. Знакомая волна пьянящего, острого наслаждения начала завладевать всем ее существом, затуманивая разум, и вот она уже ничего не видит и ничего не слышит – лишь чувствует значительно ускорившийся темп движений, что задает Волан-де-Морт. И стремится еще больше ускорить его, чтобы настичь такое блаженство, что выводит из сознания, слишком великое для того, чтобы вынести его, подобно пыткам, без громких и протяжных стонов, переходящих в крик. Они же словно некоей гранью отмеряют время – вот секунду назад каждая клеточка ее тела буквально горела от сильнейшей похоти, стремясь взамен ей получить безграничное блаженство, и вот блаженство это, убывая, оставляет после себя умиротворение и удовлетворение. Есть время восстановить дыхание – пока любовник ее лежит рядом с ней, крепко прижав к себе, пока все не начнется заново, закончившись тем же самым. Если выражать в словах – как все обыденно! Но едва придет первая волна наслаждения, мысль, подобная этой, навсегда стирается из памяти, становясь наиглупейшей из всех, что вообще существуют. «Именно знание того, что я хоть немного увеличила свое мастерство и силу, радует меня сильнее, чем наслаждение от занятий любовью» — так, кажется, она думала совсем недавно? И что же теперь? Осознание лживости своих суждений, что были лишь оправданиями собственной холодности к Волан-де-Морту когда-то – ведь то наслаждение, что она получает от изобретения и применения проклятий, несравнимо с плотским наслаждением от близости с мужчиной… просто не может быть сравнимо с ним... Особенно с Волан-де-Мортом…. Почему именно с ним, а не с Мальсибером, ей так хорошо? Только из-за того, что повелитель изначально зачаровал ее, стремясь сделать своей любовницей? Или оттого, что его страсть, порою негасимая и неистовая, все не иссякает, пробуждая и в ней что-то подобное? Один взгляд в устрашающие, но когда ему нужно – чарующие и мягкие, глаза – и она уже не владеет собою, отдавая всю себя в его полное и безраздельное владение, даже не требуя чего-то взамен. И он действует как полноправный хозяин, порою проявляя свою жестокость и доставляя ей страдания, берет ее подобно насильнику, грубо и безжалостно. Но то неизменное удовлетворение, что, в конце концов, полностью затмевает прочие чувства, даже резкую боль, перечеркивает эту его вседозволенность, заставляя ее забыть о том, что можно быть счастливой не только во время близости с ним.
— Повторим?— слышит она его тихий вопрос, и тут же вспоминает, что должна сказать кое-что важное…
— Разумеется,— говорит она,— но в начале…
Ее голос пресекается – Волан-де-Морт, похоже, услышав лишь первое ее слово, вновь сжимает ее тело в жарких объятиях, пробуждая в нем очередную волну сильнейшей похоти, что не оставляет Мэри возможности говорить. И она, только решив отложить намеченный разговор, как-то сразу понимает, что сейчас – самое лучшее время сообщить Волан-де-Морту ту новость, что необыкновенно порадовала ее сегодня. Попытка сопротивления кончается крахом – маг, в ярости сверкнув багровыми глазами, прижимает ее к постели, мешая даже руку поднять на свою собственную защиту.
— Бунтуешь?— слышит она голос мага,— что ж, не жди теперь пощады…
— Даже и не думала,— шепчет она в ответ, пытаясь высвободиться, но безрезультатно,— лишь хотела сказать тебе нечто важное…
— Неужели подождать немного не можешь?— удивляется он в ответ, не прекращая ни на мгновение ласкать ее трепещущее под его руками тело,— ведь остановиться сейчас я просто не смогу.
Он подкрепил свои слова, поцеловав Мэри в губы. Поцелуй был настолько долгим и страстным, что волшебница почти забыла о том, что говорила совсем недавно, желая лишь одного – слиться с Волан-де-Мортом поскорее в одно целое. Но он не спешил в этот раз, видно, желая, что бы сама Мэри умоляла его об этом.
— Тогда я буду говорить до тех пор, пока достанет дыхания. Я сегодня подумала о том, что являюсь твоей любовницей вот уже четыре года…
— И что? К чему ты клонишь? Неужели хочешь сказать, что тебя уже не удовлетворяет всего лишь роль моей любовницы?
— Отчасти – да, но я говорила не об этом…,— Мэри прервалась, ощутив долгожданное единство с Волан-де-Мортом, продолжив лишь тогда, когда смогла говорить, неотрывно глядя в багряные глаза своего любовника.— А о том, что рано или поздно я могу со всей полнотой ощутить на себе последствие одной из тех ночей, что провела с тобой…
— Последствие – беременность?— выдохнул Волан-де-Морт резко, застыв на мгновение,— хочешь сказать, что можешь родить от меня ребенка?
Несмотря на сильнейшее желание, что до сих пор не отпускало ее тело, Мэри невольно улыбнулась:
— Именно. Ведь в таких случаях ребенок – вполне естественное явление. Или ты полагаешь, что я бесплодна?
— Вообще-то, до сегодняшней ночи я так и думал,— произнес Волан-де-Морт, удивив и возмутив волшебницу,— но теперь, после твоих слов…. Неужели сейчас я услышу, что ты действительно ждешь от меня ребенка?
Мэри согласно кивнула, ощущая, что улыбка ее становится все шире.
— Да — ребенок родится меньше, чем через семь месяцев – и это будет мальчик.
Она неотрывно смотрела в его, мгновенно превратившееся в маску лицо, ощущая, что радости по поводу скорого отцовства от Волан-де-Морта лучше и не ждать – сейчас она видела, что он не только не обрадован, но даже разгневан. Мгновение неясной угрозы…. И он покидает ее объятия, отказываясь от продолжения близости с ней.
— Ребенок,— слышит она его голос, полный затаенной злобы,— значит, я просчитался, подумав, что ты не можешь иметь детей. Иначе, почему ты не забеременела когда спала с Мальсибером? Какая досадная помеха…
Растерянность, владевшая существом Мэри еще недавно, от слов Волан-де-Морта заменилась гневом – значит, ребенок для него – помеха?
— Помеха, значит?— возмутилась она, порывисто вскакивая на ноги,— это ребенок-то? Твой собственный сын?
— Может, вовсе не мой – я же не могу быть уверен на сто процентов в том, что ты помимо меня не спишь еще с кем-то, к примеру, с Мальсибером.
Мэри, потеряв над собой контроль, резко взмахнула волшебной палочкой, что секунду до этого взяла в руки – красная черта пронеслась в каком-то дюйме от щеки Волан-де-Морта.
— Да как ты посмел так сказать обо мне!— прошипела она, страстно желая насмерть заколдовать Волан-де-Морта,— я тебе не развратница, что может переспать с каждым, кто является мужчиной! Сейчас я сплю лишь с тобой, даже не думая о том, чтобы найти себе еще кого-то для занятий любовью. Но даже если бы случилось подобное – ты сам узнал бы об этом сразу же – ложь в вопросах, подобных этому, я не приемлю.
