От горьких дум Мэри отвлекла рука, что легла на плечо, желая ее приободрить – волшебница подняла мокрое от слез лицо – Руквуд стоял рядом, и все его выражение говорило о сожалении.

— Именно поэтому повелитель сделал меня твоим учителем – он знал, что когда ты овладеешь легилименцией, увидишь это.

— Его радует мысль о моих страданиях?— недоверчиво спросила Мэри с ужасом в голосе.

Руквуд в ответ лишь пожал плечами.

— Вряд ли, иначе он бы пожелал присутствовать во время наших уроков. Я думаю, он хочет убить в тебе всякую надежду на любовь, во всяком случае – на любовь Пожирателей смерти, и, как следствие – полностью лишить тебя личной жизни – ведь, зная, что нас ведет лишь наша страсть, и ничто больше, ты никогда не сможешь полюбить кого-то из нас. Он действует лишь в своих собственных интересах – любовь отнимает много сил и времени, не дает думать ни о чем, кроме любимого, а если ее нет – значит, человек будет тратить все свое время на что-то другое. В твоем случае – на выполнение приказов повелителя.

— Не слишком он добр по отношению ко мне,— сказала Мэри глухо, стирая последние слезы и поднимаясь на ноги,— впрочем, может ли он быть добр вообще? Вряд ли. Я уже пришла в себя, давай продолжим тренировку.

На лице Руквуда отразился такой скептицизм, словно он считал, что Мэри вновь вот-вот разрыдается, но перечить не стал. Тренировка продолжилась, и теперь волшебница, ощущая, что ее внутренности словно заморозились, намного легче проникала в сознание Руквуда, вновь и вновь видя сцены, которые не были предназначены для нее, но которые ее теперь совершенно не задевали. Еще пару раз она видела себя – во время посвящения в ученицы, и на следующий день, во время завтрака с Пожирателями смерти. Руквуд, что не сумел ни разу помешать Мэри проникать в его сознание, после трех часов тренировки признал, что дальнейшее продолжение бесполезно, и волшебница, ощущая противоречивые чувства облегчения и растерянности, уже через пару минут была в своей комнате, размышляя над тем, чем же ей теперь заняться. Эти размышления были непродолжительными – Мэри, ощущая дикую усталость и зная верный способ избавления от нее, немедленно рухнула на кровать, отдавшись во власть сна. Тот сон, что приснился ей, стал высшей наградой за все старания – великолепный Златогривый единорог, чью гриву трепал злой ветер, стоял среди своих сородичей, точь-в-точь похожих на него, и, казалось, выглядывал кого-то среди плотно сомкнутых ветвей, нетерпеливо взрывая землю копытом. Мэри проснулась, так и не узнав, дождался ли того, чего хотел Пламень, и, ощущая смутное чувство разочарования, кинула взгляд в сторону окна – солнце вот-вот должно было скрыться за кронами деревьев, и сейчас посылало прощальные лучи земле. Вздохнув, она подумала, что было бы неплохо прогуляться по Безмолвному лесу – как она по нему соскучилась! Но – увы! она прекрасно помнила запрет Волан-де-Морта на выход из особняка, и нарушать его не собиралась, прекрасно зная, чем это может ей грозить, и, взяв в руки одну из своих любимых книг, сосредоточила все свое внимание на ней. Вскоре, правда, ей пришлось прерваться – требовательный стук в дверь известил ее о нежданном госте, и заставил подняться с кресла, что бы узнать, кто именно так жаждет ее общества сейчас. После короткого: «Войдите», дверь открылась, впуская в комнату Волан-де-Морта – того, кого Мэри совершенно не ждала. Видимо, изумление нежданным визитом учителя было прямо-таки написано на ее лице – его губы немедленно изогнулись в издевательской усмешке:

— Я решил не тянуть с проверкой – услышал о том, что ты полностью освоила легилименцию. Или Руквуд солгал?

— Нет,— покачала головой Мэри, придя в себя,— кому, как не ему знать, чего я достигла в освоении этого необычайно сложного умения.

— Осталось только подтвердить его слова.

Волан-де-Морт одним жестом дал Мэри понять, что она может приступать, и волшебница, чуть выждав, атаковала разум Волан-де-Морта, предварительно собрав всю свою волю в кулак. Надежда на победу была, но сама победа стала для Мэри неожиданностью – она сквозь туман увидела Волан-де-Морта, на лице которого было написано такое торжество, словно сбылась его заветная мечта, а в руках он держал небольшую золотую чашу, внешне ничем не примечательную. Безграничная радость словно ослепила на миг Мэри, еще мгновение – и волшебница, не выдержав давления Волан-де-Морта, была вытолкнута из его сознания в действительность. Но эта действительность была такой, что волшебница немедленно испытала острое желание оказаться в любом другом месте, подальше от Волан-де-Морта, чье лицо исказилось невероятной, почти животной, ненавистью и злобой. От мага исходило сейчас столько темной силы, что, будь она материальна, Мэри давно бы уже лежала бездыханной.

— Твое умение сослужило тебе плохую службу,— прошипел маг, буквально уничтожая Мэри яростным взглядом своих багровых глаз,— ты узнала то, что знать не должна была, и теперь поплатишься за это.

Мэри, ожидая пыток, в надежде тихим шепотом произнесла мольбу о помощи медальону, сжав его в ладонях – Волан-де-Морт, видимо, подумал, что она молится. Злорадно и издевательски улыбаясь, он направил на нее волшебную палочку, посылая луч проклятия, но тот, вместо того, чтобы поразить Мэри и стереть ее память, словно растаял, едва коснулся невидимой ранее защитной сферы, что проявилась, впитывая заклинание. Волшебница облегченно перевела дух, гадая, что предпримет Волан-де-Морт – в выражении лица мага секунд пять боролась злость и изумление, затем, когда оно стало просто непроницаемым, он, наконец, произнес:

— Значит, я был прав – твой медальон действительно может ограждать тебя от заклинаний. Неужели поход по улицам Лондона имел успех, и ты расшифровала тот пергамент?

Мэри кивнула с довольным видом:

— Да, как бы это странно ни звучало. Мне тогда необычайно повезло, так что теперь я знаю все, что только можно знать о своем медальоне.

— Что же именно тебе удалось выяснить?— спросил Волан-де-Морт небрежно, но его почти ощутимый интерес к этому вопросу выдали жадно блеснувшие от нетерпения глаза. Мэри, зная, что тот ее не сможет заставить говорить против воли, лишь усмехнулась, покачав головой:

— Тебе это знать ни к чему – медальон имеет отношение только ко мне.

Ее ответ не был дерзким, но привел Волан-де-Морта в бешенство – яростно сверкнув глазами, он резко взмахнул палочкой, стремясь завладеть разумом Мэри, но она была к этому готова, и атака Волан-де-Морта была отражена ее волей, что за последнюю неделю стала намного сильнее. Она даже чуть было вновь не проникла в разум мага, но тот, гневно зарычав, мгновенно вытолкнул ее из своего сознания.

— Я должна сказать вам спасибо, повелитель,— обратилась Мэри к нему с необыкновенной, не свойственной ей вежливостью,— если бы не то наказание – недельный запрет на выход из особняка, я бы отправилась в темницы уже завтра, а так…

Она многозначительно промолчала, наблюдая за бессильной яростью Волан-де-Морта – он, было, собрался метнуть в Мэри еще одно заклинание, но вдруг раздумал, и сказал уже ровным голосом:

— Что ж, я рад, что ты так хорошо освоила легилименцию – теперь для тебя любой разум будет открыт. За исключением моего сознания.

Он посмотрел на Мэри со значением, и она поняла, что Волан-де-Морт хотел сказать – эпизод с чашей должен быть забыт ею. Она кивнула, показывая, что не собирается спорить с ним, и, когда Волан-де-Морт уже направился к двери, поспешно спросила:

— А как же награда за усердие?

Волан-де-Морт, повернувшись, окинул Мэри изучающим взглядом, от которого ее сначала бросило в холод, а потом – в жар, словно оценивал, чего она достойна, и неспешно подойдя к ней вплотную, выдохнул:

— Награда… по твоему усмотрению.

Мэри показалось странным такое великодушие, поразившее ее больше, чем мгновенная перемена настроений Волан-де-Морта, что, сейчас не отрываясь, смотрел в ее глаза. Волшебница не смогла понять значение его взгляда, что вмиг лишил ее способности говорить, словно маг просто ждал чего-то от нее. Внезапно она вспомнила истинную причину назначения Руквуда ее учителем, но сейчас это совершенно не задело ее – настолько ее заворожил пристальный взгляд багровых глаз, что будто манил куда-то, безмолвно, но одновременно явно.