Слова Нотта отозвались неясным беспокойством в груди Мэри, она сама порой думала над тем же.
— Значит, у него на меня далеко идущие планы?— спросила волшебница, вглядываясь в глаза Пожирателя. Тот вдруг отвел взгляд, и, не сказав ничего определенного, поднялся на ноги.
— Пора продолжить тренировку.
Мэри, понимая, что большего она не узнает, тоже встала, внутренне настроившись на продолжение тренировки. Для этого надо было прекратить попытки понять недосказанное, и собрать всю свою волю для борьбы, что обещала быть жаркой…
И вновь вереница дней, убыстряя свой ход, пронеслась перед Мэри, оставляя волшебнице лишь удивляться столь скорому течению времени. И неспроста – теперь, когда положенные четыре часа тренировок с Волан-де-Мортом истекали, Мэри, отдохнув меньше часа, должна была еще четыре часа тренироваться с Ноттом. Волан-де-Морт, как только узнал, благодаря чьей помощи волшебница хоть немного продвинулась вперед, немедленно сделал Нотта своим временным помощником в обучении Мэри, отменив почти все те задания, что должен был сделать Пожиратель, и распределив их среди остальных своих подчиненных. Похоже, именно Мальсиберу досталось больше всех – Мэри с пятого сентября не удавалось пересечься с ним не меньше недели – можно было подумать, что он куда-то переехал. Если она и была огорчена этим фактом, то только вначале – уже на третий день она была рада, что судьба дала ей неплохой шанс подумать над тем, стоит ли продолжать встречаться с Мальсибером. Временами, думая над словами Нотта, она твердо говорила себе, что как только увидит Мальсибера, тут же во всеуслышание объявит о разрыве с ним. Но, вспомнив о тех ночах, что он подарил ей, волшебница теряла весь свой запал, и буквально горела от желания встретиться с ним, думая, что его молчание – мелочь, которую можно легко простить. Но все эти колебания обычно были возможны лишь вечером, когда она, как всегда, гуляла в одиночестве по Безмолвному лесу – все остальное время, за исключением ночи, она отдавала тренировкам, где нельзя было терять сосредоточение. И ее успехи здесь были довольно-таки значительными – в тренировках с Ноттом она почти каждый раз выталкивала его из своего сознания, не давая ему увидеть ни единого воспоминания. Но если бы так же было, когда она пыталась закрыть свой разум от Волан-де-Морта! За всю неделю ей лишь пару раз удалось полностью, с самого начала, блокировать натиск Волан-де-Морта, все остальное время Мэри была вынуждена видеть все то, что хранила ее память, имея одно лишь желание поскорее забыть все эти сцены, порой вызывающие у нее страх и другие негативные чувства. Волан-де-Морт неукоснительно высказывал свое мнение по поводу ее лени и несобранности, что ее чрезвычайно злило.
— Ну, так отправляйся туда, где жаждешь быть сейчас, я тебя не задерживаю!— в запале крикнула она, стоило ему вновь заикнуться о том, что он просто теряет время, пытаясь научить ее слишком сложному умению. Опомнилась она только когда взглянула на вмиг ожесточившееся лицо Волан-де-Морта — он, безусловно, не собирался спускать подобную дерзость. Испуганно глядя во вспыхнувшие яростью багровые глаза, Мэри непроизвольно попятилась, до тех пор, пока буквально не вжалась в стену, ожидая кары. Волан-де-Морт, подойдя к ней вплотную, угрожающе прошипел:
— Еще одно такое замечание, и тебе придется попрощаться со своей игрушкой!
Он с силой дернул за цепочку медальона, стремясь то ли задушить Мэри, то ли сорвать с ее шеи медальон, но цепочка, с виду довольно тонкая, не поддалась воздействию грубой силы. Волшебница даже не пыталась отстоять право обладания медальоном – казалось, страх полностью парализовал ее, лишив свободы действий.
Возможно, именно это ее и спасло – Волан-де-Морт, видя, что Мэри не может сдвинуться с места от панического страха, что выдавали с лихвой ее округлившиеся глаза, удовлетворенно усмехнулся, скривив губы в злодейской улыбке. Тут же волшебница почувствовала, что его цепкие пальцы больше не сжимают цепочку медальона, и одновременно вновь ощутила себя свободной – страх, до этого сковавший все тело, ушел без возврата.
— Приготовься,— скомандовал Волан-де-Морт, нацеливая на Мэри волшебную палочку,— попробуем еще раз… тысячный…
Волшебница уловила в его тоне неприкрытое ехидство, и ощутила, как в душе ее поднимается, доставая до горла, пламя ярости. Пытаясь справиться с ним, волшебница пропустила момент, когда Волан-де-Морт произнес заклинание – и вновь воспоминания, к встрече с которыми она вновь не была готова, нахлынули на Мэри единым каскадом. Лица, проносящиеся в ее сознании в некоем тумане, были слишком расплывчаты для распознавания – и по сравнению с ними буквально вспыхнула яркими красками картина летнего леса. Видение, не пережитое ею, но увиденное совсем недавно, вновь, к ее радости, предстало перед ней – ослепительно белый единорог с роскошной гривой, будто из жидкого золота, изумрудная трава, приминаемая мощными копытами, разрозненные лучи дневного светила сочного желтого цвета, легкий женский смех. Мэри ощутила жар, что, казалось, шел от самого сердца, мгновение – и осеянная солнцем поляна исчезла, сменившись на порядком надоевший ей Зал Собраний. Уверенная, что вновь не достигла успеха, Мэри подняла взгляд на Волан-де-Морта, и поняла, что ошиблась – весь вид темного мага – изумленный, недоверчивый, такой непривычный, явно говорил о том, что как раз сейчас волшебница каким-то неведомым образом со своей задачей справилась, и заставила своего учителя отступить перед чем-то неизвестным.
— То воспоминание, последнее – откуда оно?— спросил Волан-де-Морт, блеснув глазами от нетерпения.
Мэри помедлила с ответом, решая, открывать правду магу или нет.
— Это не воспоминание, а сон,— ответила она, наконец, твердо глядя в багровые глаза мага,— помнится, совсем недавно я мечтала увидеть единорога не с белоснежной гривой, а с золотистой – это было бы так красиво, сочетание белого и золотого! Вот мне и приснился сон, будто в Запретном лесу я встретила одного такого.
Разумеется, Мэри лгала, но только отчасти – ей и в самом деле хотелось бы увидеть красавца – единорога, точь-в-точь как из видения, что показал ей медальон. С минуту Волан-де-Морт сверлил ее подозрительным взглядом, а затем произнес:
— Странно, что ты так стремилась скрыть от меня обычный сон, навеянный детскими грезами – пожалуй, твоя блокировка была даже сильнее, чем когда я становился свидетелем воспоминаний, связанных с твоим амулетом.
Мэри ничего не сказала в ответ. Ощущая облегчение, она и сама задумалась о том, только ли ее воля помогла ей отразить натиск Волан-де-Морта, или же здесь ей помог медальон, что стремился сохранить свои секреты от посторонних глаз? Скорее всего, верно последнее предположение, но сообщать его Волан-де-Морту Мэри, разумеется, не собиралась.
Старинные часы, висящие над камином, пробили час дня, возвращая волшебницу к действительности. Она ожидала очередной атаки Волан-де-Морта, но тот, к ее изумлению, объявил об окончании тренировки.
— Отдых послужит тебе наградой за продвижение в обучении,— сказал маг, пряча волшебную палочку в складки мантии.
Мэри с легким недоумением проводила его, выходящего из Зала, взглядом. Вопреки всему, радости от столь нежданного подарка со стороны Волан-де-Морта она не получила, и ощущала себя рыбой, выброшенной на берег. «Наверное, сказывается привычка,— думала волшебница, направляясь в свою комнату,— до этого времени у меня был определенный план дня, и я ему следовала. Теперь же, когда один из пунктов этого плана вдруг исчез, я не могу найти ему замену».
Но странное чувство опустошенности испарилось без следа, стоило Мэри, войдя в свою комнату, остановить взгляд на кровати, всем своим видом обещающей отдых. И именно его осуществлением и занялась волшебница, едва ее голова опустилась на мягкие подушки…
…Сон мгновенно опутал ее своей невидимой и прочной сетью, явясь продолжением только что пережитого ею. Тот же солнечный лес, играющий и переливающийся всеми оттенками зеленого и желтого…. И среди этих красок застывший наподобие статуи величавый единорог, воплощение фантазии природы и Создателя. Внезапно все краски словно потускнели, смазались, миг – и гордое существо уже лежит среди окрашенной серебристым травы, представляющейся пуховым одеялом. Единорог пытается подняться, но ничего не выходит, и поляну оглашает дикое ржание. В темных глазах единорога видна боль, что звучит и в его крике, превращающемся в предсмертный хрип. Кажется, все кончено, но нет – женский силуэт, темнеющий в наступивших внезапно сумерках, буквально летит к единорогу, секунда – и едва различимый голос уже шепчет что-то неразборчивое, похожее на молитву, а руки, в одной из которых волшебная палочка, словно пытаются сомкнуть те раны, что виднеются на белоснежном боку единорога. Секунда, другая…. Окружающее двух, словно неразделимых, силуэтов человека и зверя будто замерло в ожидании. Но вот единорог открыл глаза, и природа вновь ожила – на деревьях, окружающих небольшую поляну, разом засияли сотни золотистых, похожих на искорки, огоньков, кружащихся в радостном танце в честь единорога с золотистой гривой и его спасительницы. Волшебница отступила, когда единорог одним движением поднялся на ноги и взвился на дыбы…и снова, спустя мгновение, ее руки принялись ласкать, перебирать роскошную гриву, гладить шею, рог…
