Через неделю после этого – 12 июля – Мэри наконец-то завершила очистку комнат особняка – на два дня раньше положенного – и впервые сидела, как обычно, в одиночестве, на кухне, поглощая ужин, думая не о том, что завтра ее ждет очередная неприбранная комната, а о долгожданном, вполне заслуженном, отдыхе. Впрочем, именно сегодня ее одиночество было нарушено – едва она приступила к еде, как в комнату завалились четверо Пожирателей смерти – Рудольфус, Яксли, Долохов и Нотт, оживленно что-то обсуждая. При виде Мэри они немедленно замолчали и занялись приготовлением ужина.

— Ну что, сколько еще ты будешь в особняке на правах уборщицы?— поинтересовался Долохов у Мэри с нотками презрения в голосе,— сколько комнат тебе осталось очистить?

— Ни одной,— ответила Мэри,— как раз сегодня я очистила последнюю комнату и теперь…

— Последнюю?— повторил Рудольфус, присвистнув. Его соратники воззрились на Мэри с изрядной долей уважения и удивления во взглядах.

— Быстро же ты,— заметил Яксли, возвращаясь к приготовлению ужина,— но качественно ли?

Мэри фыркнула.

— Хочешь – проверь, если не веришь моим словам. Но, вообще-то, в таких делах я всегда добросовестна.

— Думаю, что мы все должны сказать тебе за это спасибо, Мэри,— обратился к ней Нотт, присаживаясь за кухонный стол, в его голосе была теплота,— ведь, если бы не ты, нам самим пришлось бы делать эту неприятную работу.

Мэри негромко хмыкнула, прекрасно понимая чувства Нотта. Впрочем, хотя Нотт и сказал «мы», никто из его соратников не присоединился к нему, и не поспешил выразить свою благодарность Мэри. Но ей это и не нужно было – раз хоть один из Пожирателей смерти удосужился поблагодарить ее за столь тяжелую работу, значит, она и впрямь делала нечто важное весь месяц, а не просто бездельничала.

Уже через пять минут Мэри шла по Безмолвному лесу, как всегда, не встречая на своем пути ни души и наслаждаясь свободой. Она так увлеклась, что забыла про время и, когда, наконец, вспомнила о том, что ей дозволено находиться вне особняка всего лишь полчаса, было уже совсем темно, хотя когда она начинала свою прогулку, солнце еще стояло над кронами деревьев. Ужаснуться своей оплошности и тем, что за ней может, и должно, последовать, Мэри не успела – к ней, со стороны особняка, быстрым шагом приближался Волан-де-Морт. Волшебница совершенно не удивилась тому, что его лицо буквально дышало холодной яростью – в глазах горело безумное пламя, рот был изогнут в злобном оскале.

— И как же ты можешь оправдать свое своеволие?— спросил он, буквально сжигая Мэри убийственным взглядом. Она, сумев побороть дрожь, что пронзила ее тело, покрыв его липкой испариной, ответила:

— Только тем, что заслужила столь длительную прогулку, закончив выполнение задания, что ты поручил мне месяц назад, и просто увлеклась немного.

— И это единственное твое оправдание?— поинтересовался Волан-де-Морт прежним тоном,— чем же можно заниматься два часа подряд?

Мэри хотела было ответить, но маг не нуждался в ее словах: глядя прямо в ее глаза, он заставил ее вспомнить каждую минуту, проведенную ею вне особняка, что доказывало правоту волшебницы. Именно поэтому взгляд Волан-де-Морта стал чуть менее жестким.

— Сегодня я не стану пытать тебя – как-никак, именно ты привела в порядок две трети всех комнат в особняке. Впрочем, думаю, что теперь, когда ты так хорошо отдохнула сегодня, уже завтра ты можешь получить свой первый урок.

Мэри не очень весело, но все же кивнула, впрочем, этот кивок был обращен деревьям – Волан-де-Морта рядом уже не было. Волшебница быстрым шагом дошла до особняка и уже через пять минут была в своей комнате. «Что ж, может, так и лучше,— думала Мэри, уже лежа в кровати,— по крайней мере, скука меня мучить не будет, хотя, еще неизвестно, что хуже – генеральная уборка в особняке или уроки с Волан-де-Мортом».

====== Глава 3. Тяжелая пора обучения. ======

Хотя Мэри и знала, что на следующий день нужно встать ни свет, ни заря, она все равно проспала, словно вчера настроила себя под тип будильника на долгий сон, и поменять настройку на раннее пробуждение не успела. В результате, первым, что она увидела, открыв глаза, был чрезвычайно недовольный Волан-де-Морт, стоящий наподобие статуи около ее кровати.

— С добрым утром, Мэри,— сказал он с сарказмом,— хотя, наверное, логичнее обратиться по-другому: доброго дня.

— Сколько времени?— спросила Мэри, потягиваясь. После ответа Волан-де-Морта: «почти полдень» она подскочила, точно ужаленная, и чуть не свалилась с кровати.

— Откуда у тебя эта вещь?— донесся до нее голос Волан-де-Морта – тот разглядывал Заклятое зеркало.

— Обнаружила его в одной из дальних комнат третьего этажа, решила, что здесь она будет смотреться неплохо,— ответила Мэри, гадая, сможет ли Волан-де-Морт обратить в бегство тварь из глубин зеркала – тот уже вглядывался в ровную стеклянную поверхность задумчивым взглядом. На мгновение его красные глаза расширились, то ли от потрясения, то ли отчего-то еще, волшебная палочка, зажатая в правой руке, рассекла воздух, посылая в зеркало, чья гладь вдруг зарябилась, серебристый луч заклятья. Мэри, затаив дыхание, наблюдала за сражением между Волан-де-Мортом и зеркалом, и уже через минуту, увидев торжествующую улыбку мага, поняла, что тот победил. Своей длиннопалой рукой он неторопливо провел по раме зеркала, изображающей оскаленную пасть, так, словно зеркало было его любимцем.

— Каким заклятием ты воспользовался?— воскликнула Мэри с возмущением в голосе. Волан-де-Морт круто повернулся, словно забыл о ее присутствии в комнате: глаза его возбужденно блестели.

— Каким бы оно ни было, тебе оно неизвестно,— ответил он, оскалившись,— так что, если ты думала, что я не смогу обратить действие древних сил из глубин этого зеркала вспять, то ты ошибалась.

Мэри презрительно фыркнула, словно Волан-де-Морт только что попытался обвинить ее в совершении какого-то проступка.

— Меня огорчает не то, что ты смог это сделать, а то, с какой легкостью тебе это удалось. Я, к примеру, еле спаслась.

— Тварь, живущая в глубинах этого зеркала – ничто, по сравнению с тем, что я видел дотоле,— бросил Волан-де-Морт снисходительно,— для тебя же она, несомненно, оказалась опасной. Но это зеркало – вещь неплохая, очень выгодно иметь его при себе.

— Оно принадлежит мне,— заявила Мэри с нажимом на последнее слово,— я собственноручно откопала его среди разнообразной рухляди, так что не жди, что я отдам его тебе.

Волан-де-Морт выглядел несколько удивленным словами Мэри: укоризненно покачав головой, он сказал:

— Надо же, а ты, Мэри, оказывается, жадная! Не думал…. Твое счастье, что оно мне без надобности. А почему я еще не вижу полной готовности к обучению?— спросил он, глянув на волшебницу сверху вниз – та еще была в пижаме,— или это твоя рабочая одежда?

— Прикажешь переодеваться при тебе?— поинтересовалась Мэри ядовито.

— А почему бы и нет?— самодовольно ухмыльнулся Волан-де-Морт,— или тебе помешает стеснительность?

— Будь я твоей любовницей, плюнула бы на любую стеснительность. Но, вообще-то, я твоя ученица, вот и соблюдаю приличия.

— Любовница, ученица – одно другому не мешает,— произнес Волан-де-Морт, подходя к волшебнице,— не так ли, Мэри?

Она лишь презрительно фыркнула, одарив мага высокомерным взглядом.

— Возможно, но тебе лучше определиться, в какой роли ты хочешь видеть меня именно сейчас. Мне казалось, что мое обучение стоит на первом месте. Неужели я ошиблась?

На секунду Мэри показалось, что Волан-де-Морт подтвердит ее слова, но он лишь хмыкнул:

— Не ошиблась, действительно на первом. Ну, раз ты так жаждешь перейти к тренировкам, даю тебе пять минут на подготовку. Урок пройдет в Зале.

Сказав все, что хотел, он вышел из комнаты, оставив Мэри в одиночестве, чем она и воспользовалась, переодевшись в свои любимые джинсы и легкую кофту, после чего покинула комнату, направляясь в Зал Собраний. Там было все так же, как и помнила волшебница, правда, длинный стол был отодвинут к стене, да в большом мраморном камине не горел огонь. Волан-де-Морт стоял у одного из окон, созерцая открывающийся из него вид. При звуке легких шагов Мэри он повернулся и приказал ей закрыть за собой дверь, что волшебница и проделала, попутно подумав, что сама себя запирает в некоей темнице – в Зале было темно, все портьеры были опущены таким образом, что в комнату почти не проникали лучи света.