Следующие два месяца стали для Мэри просто сказкой. До этого ей не приходилось так долго испытывать одно лишь счастье, последний же год вообще стал для нее полным страданий. И, может, именно поэтому она была так счастлива – потому, что выстрадала немало ради возможности стать счастливой. То счастье, что полнило ее существо в Хогвартсе, волшебница скорее причисляла к спокойствию, некоей временной безмятежности, коей не хватало многого для того, чтобы перейти в истинное счастье. Сейчас же Мэри постоянно переполняла энергия, и поведением своим – живым и открытым, она напоминала самым опытным Пожирателям смерти себя молодую. Уроки со Снеггом продолжились, и теперь волшебница обучала юношу усовершенствованным проклятиям уже по своему желанию, а не по приказу Волан-де-Морта, часто дуэли устраивала... Так что мастерство Северуса за два месяца еще больше возросло, и 23 ноября Мэри прекратила уроки с ним.

Продолжала она время от времени видеться с Кэт Мейнджен, и обычно приходила гостевать к подруге. Иногда к ним присоединялся Джон, и тогда беседы затягивались до самого утра – у них хватало тем для активного и живого разговора. А в день рождения Кэт Мэри узнала, что у Кэт и Джека будет дочка.

— По крайней мере, так говорят те целители, что обследовали меня,— поясняла Кэт, сияя,— правда, для меня так и осталось загадкой, как именно они это определили.

— Какими-то чарами, должно быть,— пожала плечами Мэри,— есть, к примеру, специальное заклинание, что порождает облако двух цветов – серебристое, если девочка и золотистое, если мальчик.

Кэт, немного подумав, кивнула:

— Да, теперь я вспомнила – меня и вправду в какой-то момент окружило серебристое облако, через пару секунд полностью рассеявшись.

Далее разговор волшебниц перешел на обсуждение внешности малышки Кэт – на кого она будет больше похожа, когда родится – на мать, или на отца. И Мэри, предполагая свои варианты, выслушивала точку зрения Кэт, уже не завидуя счастью волшебницы, как это было раньше.

Почему-то за все эти два месяца Мэри ни разу не вспомнила о словах Джейн о скорой смерти. Приступа не было, наверное, потому, что она продолжала принимать те зелья, что варил ей Снегг по рецепту целительницы. Точнее, Мэри подумала бы так, если бы задумалась над этим – но теперь почти все ее думы были о Моргане и тех ночах, что она уже провела с ним и тех, что еще ждали ее. Ночи эти были настолько полны блаженством, что волшебница бессознательно начала считать их своим с Морганом медовым месяцем – Волан-де-Морт неустанно поражал ее своей безудержной страстью, что не иссякала, и тем, что мог воплотить в жизнь самые ее бесстыдные фантазии. Ночами их единство, теперь – не только физическое, но и духовное, прерывалось лишь на краткие минуты отдыха, а ссор не было вообще. А 24 ноября Волан-де-Морт подарил Мэри такую ночь, что она потеряла сознание от почти уничтожающей своей силой лавы блаженства, почти переходящего в исступленное наслаждение.

— Сейчас мне кажется, что я жила раньше только ради всего того, что испытала сейчас благодаря тебе,— выдохнула Мэри, едва Волан-де-Морт привел ее в чувство,— неужели эта благодарность от тебя за обучение Северуса?

Маг неопределенно пожал плечами, но весь его вид подтвердил ее предположение. Волшебница, было, решила отдохнуть, и повернулась к Волан-де-Морту спиной, но ему это не понравилось – незамедлительно требовательные, но одновременно нежные руки его начали ласкать тело Мэри – одна поднялась к ее груди, вторая опустилась вдоль бедер, оказавшись меж ее ног. И то, что вытворяли искусные в ласках пальцы, вновь пробудило в Мэри вожделение и страсть, что заставляли ее приглушенно стонать. Смех удовлетворения Волан-де-Морта в своей власти над ней чуть отрезвил волшебницу, дав ей шанс, резко дернувшись всем телом, выскользнуть из объятий мага. Но она не учла, что побег от неизбежного был невозможен – Волан-де-Морт, уже через минуту настигнув Мэри, прижал ее к полу, прошептав с улыбкой садиста:

— Пытаться сбежать от расправы бесполезно. Ты сама признала мою власть над собой и своим телом, и, так как я хочу, чтобы ты оставалась со мной, ты будешь подчиняться мне.

Его голос затих – Волан-де-Морт впился в шею Мэри жгучим поцелуем. Та же участь постигла и груди волшебницы, и живот... От этих поцелуев она вся задрожала, протяжно застонав – и уже знала, что шанс воспротивиться ушел безвозвратно, как и желание сделать это. И стоны ее стали неистовыми – когда пальцы Волан-де-Морта скользнули в ее лоно, дразня его — то резкими, то плавными движениями, направленными вглубь нее. Неосознанно Мэри подалась навстречу этим пальцам, и, почувствовав, как они коснулись, и довольно грубо, небольшого комочка плоти, мгновенно набухшего, возле ее лона, исступленно закричала – но не от боли, а от наслаждения. Именно это было нужно Волан-де-Морту – он продолжил ласкать этот чувствительный бугорок, вводя волшебницу в экстаз – она вскрикнула в последний раз, громче прежнего, после чего затихла, купаясь в невероятной силе блаженстве. Но совсем расслабиться ей не дал Волан-де-Морт – с силой войдя в нее, еще разгоряченную, своей возбужденной плотью, он с наслаждением застонал, то до самого конца соединяясь с Мэри, то почти покидая ее, вновь истекающее соком вожделения, лоно. И уже через минуту волшебница, вновь ощущая потребность усилить то наслаждение, что появившись, начало нарастать, присоединилась к Волан-де-Морту, двигаясь навстречу ему. Вот их стоны слились в один, а телами завладела громадная истома – та, к которой они оба так стремились. И лишь сейчас маг заметил, что Мэри лежит на расшитом черным и золотистым ковре, что не вполне мог скрыть холод, идущий от пола. Произнес наставительно:

— Ты совсем не бережешь себя, Мэри – ведь так простудиться недолго.

Волшебница от охватившего ее негодования и возмущения даже задохнулась.

— Я не берегу?— переспросила она с ядом, едва пришла в себя,— хочешь сказать, я тебя умоляла взять меня на полу? Что-то я такого не помню! И знаешь почему? Потому, Морган, что этого не было. Тебе понадобились бы секунды, чтобы меня на кровать перенести...

— А ты бы дала мне терпение?— возразил в ответ Волан-де-Морт с холодом,— я ведь ласкал тебя на кровати, но ты заставила меня своей непокорностью продолжить начатое на полу – страсть свою я не смог бы сдержать тогда и на секунду. И что тебя не устроило в моих ласках? На мой взгляд, они были довольно искушающими... Но, так и быть, я сделаю кое-что, что искупит эту досадную ошибку.

И он, не откладывая дело в долгий ящик, поднял Мэри на руки, отнеся на кровать. Затем лег рядом, обняв одной рукой за плечи... Волшебница, было, подумала, что вправе ожидать новых ласк, но ошиблась – Волан-де-Морт, подобно ей, не сгорал от вожделения вновь, более того – в его взгляде, устремленном в потолок, были лишь задумчивость и отрешенность.

— Эй!— толкнула его в бок Мэри, негодуя,— и долго ты так лежать собрался? Между прочим, я еще рядом с тобой!

Волан-де-Морт вздрогнул, словно уже успел позабыть о ее присутствии и перевел на волшебницу взгляд – полный отчуждения.

— Вообще-то я отдохнуть хотел. И думал, ты солидарна в этом со мной.

— Теперь солидарна,— бросила Мэри с раздражением, и, порывисто отвернувшись от Волан-де-Морта, накрылась одеялом с головой. Она так привыкла к постоянному к себе нездоровому вниманию со стороны Моргана, что, увидев теперь его абсолютное равнодушие к себе, была уязвлена.

— Обиделась, что ли?— услышала она насмешливый голос Волан-де-Морта,— если да, то зря, поверь мне.

Мэри ничего не ответила, притворившись глухонемой, но маг так просто от нее не отстал, сказав с иронией:

— Мэри, не веди себя, как капризный ребенок, который не может решить, что ему больше нравится – чужое внимание или же чувство отрешенности в одиночестве. Тем более что обижаться на меня тебе нечего – имею же я право подумать о своих планах на будущее на досуге.

— Тебе твои планы, значит, дороже, чем я?— спросила Мэри с невольной горечью в голосе, повернувшись лицом к Волан-де-Морту. И увидела, как его лицо преобразилось – стало озлобленным и ожесточенным.