— У нас небольшой шанс на победу, будем честными, но каждый должен постараться так, чтобы этот шанс стоил тысячи, — звенящим от напряжения голосом произнес Ирие. — Я… я рад, что буду полезен и… что буду сражаться с вами всеми бок о бок.
— Ага, только обещай не мешаться под ногами, — беззлобно хохотнул один из солдат, и все дружно подхватили. Лейтенант нахмурился, собираясь пресечь столь грубое нарушение дисциплины, но Джессо его остановил:
— Я дал им вольную, забыл? Они не обязаны соблюдать правила приличия, достаточно того, что они добровольно остались.
Странно, но волнения не было, как и страха. Не было и азарта, обычно будоражащего кровь еще задолго до начала боя. Просто… было спокойно. И, глядя на лица солдат, становилось понятно, что они испытывали схожие чувства. Первая волна беспокойства и ужаса прошла, уступая место ледяному безразличию. Они все смирились с неизбежностью печального для них исхода, и это было вовсе не так плохо, как казалось на первый взгляд.
— Они в хорошем расположении духа, — улыбнулся Ирие, когда Бьякуран подошел к нему. Он стоял в стороне, наблюдая за тем, как солдаты разбиваются на группы и занимают позиции.
— Можно и так сказать. Хотя… я бы не назвал это прямо-таки хорошим расположением. Но я рад, что они остались, и рад, что они находят время для того, чтобы посмеяться над тобой.
Они рассмеялись и неловко замолчали, глядя в разные стороны.
— Если у нас был еще хотя бы день, — вздохнул Джессо, вскидывая голову кверху и жмуря глаза от бьющих в лицо лучей солнца, — я бы, наверное, придумал план получше. Если бы рядом не было тебя — еще лучше. Но время не на моей стороне, и ты, увы, работу мне не облегчаешь. И знаешь что? Я об этом ни капли не сожалею. Было неожиданно — видеть тебя снова; я думал, ты уже вовсю рассекаешь с орденом по полям и лесам, а ты… вернулся ко мне. Ты тешишь мое самолюбие и возвышаешь мою гордыню. Хотя, казалось бы, выше и некуда.
— Такая вот у меня привычка — портить вам жизнь.
— О нет, ты вовсе не портишь мне жизнь. Портишь только планы. На скучную, опостылевшую жизнь, например. То есть… у меня были друзья, и с ними было веселье, понимаешь. Но Занзас предпочел компанию его голосистого дружка, а Мукуро все никак не может перестать гоняться за Хибари… а ты был весь в мечтах об ордене. И я думал, что никому не нужен, кроме жалкого мирка аристократов, который я терпеть не могу. Оказалось, что я нужен, как минимум, кучке солдат, парочке людей из народа и… некоторым другим. Прямо груз с души.
— Мне тоже, — сказал Ирие. — Нужен. И я постараюсь, чтобы этот день не стал для тебя последним. И для меня тоже. Я не хочу, чтобы все закончилось так дерьмово.
— Какие словечки…
— Я слишком долго думал, и расплачиваться за это мне не хочется. Ты выживешь, чего бы это мне ни стоило. И я тоже, конечно же.
— Ты что-то задумал, верно? — прищурился Бьякуран, чувствуя, как азарт все-таки медленно просыпается в нем. Ирие усмехнулся и двинулся в сторону их укрытия.
— Ну, ты ведь любишь интриги, догадайся сам, — заговорщицки оглянулся он через плечо, и Джессо покачал головой, направляясь за ним следом.
Где-то невдалеке играл горн, оповещающий о скором прибытии королевской армии.
***
Утро в кои-то веки не взорвалось в голове вспышками боли и дрожащим маревом перед глазами.
Хибари не нашел в себе силы подняться и медленно разлепил глаза, кутаясь в уютное пушистое одеяло, вчера казавшееся огромным куском камня. Непогода, бушующая полночи, прекратилась, и сейчас комнату ярко освещало солнце, а на подоконнике приоткрытого окна скакали мелкие птички, топорща свои мокрые перышки и забавно чирикая.
Сон как рукой смахнуло.
Хибари поднялся, стянул с постели легкое покрывало, завернулся в него и осторожно присел в кресло у окна.
Одна из птиц будто бы с любопытством посмотрела на него, склонив маленькую головку набок, и Кея даже рассмеялся, наблюдая за ней. Он даже не помнил, как давно просто останавливался и любовался чем-то… или кем-то. Торопился: убить, выжить, узнать, жить.
Он облокотился на подоконник, спугнув несколько птиц, но эта — одна — осталась. Бесстрашная, смотрела на него глазками-бусинками, прыгая совсем рядом, пока не набралась наглости и не забралась прямо на раскрытую ладонь.
Хибари глубоко вдохнул: медленно набрал полной грудью воздух и с наслаждением выдохнул. Запах хвои и дождя приятно кружил голову, и на мгновение создалось впечатление, что все мирно и спокойно в его жизни, как и прежде. Так давно, что казалось просто далеким сном.
Просидев в абсолютной прострации с полчаса, он встрепенулся и вскочил, спугнув и последнюю птичку. Он перевернул весь гардероб Мукуро, нашел охотничий костюм и, с трудом справившись с бесконечными ремнями, пуговицами и прочими застежками, вылетел из комнаты, на ходу поправляя воротник.
Комната, в которой должен был ночевать Мукуро, была девственно чиста — он даже не ночевал в ней. В столовой его тоже не было: на столе одиноко пустовала бутылка из-под виски и ощипанная веточка винограда.
— Вот ублюдок, — процедил Хибари, нахлобучивая на голову берет и выбегая из особняка. На ступеньках он едва не навернулся, перенеся вес на больную ногу, но выправился и направился к воротам.
Он должен был догадаться, что Мукуро снова не сдержит обещание и сбежит, как самый последний трус. Нужно было приковать его к себе и держать рядом, а не верить на слово.
Когда он уже собрался покинуть двор, его что-то остановило.
Мукуро бы не сбежал. Он выглядел и говорил так, что по нему было видно: он решился. Он бы не сбежал. Он обещал, и в этот раз обещание не было похоже на ложь.
Хибари закрыл ворота и вернулся. В саду, заросшем сорной травой, он набрел на маленькую часовню — обшарпанную, слегка покосившуюся, с заляпанными грязью окошками.
Мукуро был внутри. Сидел на одной из немногочисленных скамей и смотрел на дрожащий огонек свечи, которую держал в руках.
— Думал, что я сбежал? — не оборачиваясь, спросил он, легко улыбнувшись. Хибари сел рядом.
— Да… вроде того.
Пахло сыростью и пылью. И… еще печалью, как это ни странно. Хибари чувствовал ее едва ли не на физическом уровне, и не мог понять, его это чувства или же Мукуро.
— Ты не спал? — задал самый глупый вопрос в мире Хибари.
— Высплюсь на том свете. Сейчас… мне было, о чем подумать.
— Я должен был чувствовать облегчение. Точнее, надеялся на это… Вместо этого… просто хочется покончить со всем поскорее.
— Чтобы почувствовать облегчение хотя бы потом? Знакомо.
Мукуро аккуратно положил догоревшую почти дотла свечу на пол и, с силой проведя ладонями по лицу, уперся руками в свои колени.
— Ты же знаешь, как сильно я не хочу тебя убивать?
— Да, знаю. — Хибари напрягся, раздраженно передернул плечами и отвернулся в сторону. — Я… я думаю, что мне тоже… уже не хочется. Но мне это нужно. Действительно. Ты ведь тоже устал? От всего этого. От…
— Такой жизни?
— Да… именно. Это странно, и раньше мне было даже противно, но… я не знаю, как ты это делаешь, но, кажется, ты… меня понимаешь. Сейчас, когда я уже устал ненавидеть и могу более-менее хладнокровно мыслить, я думаю, что… будь обстоятельства другие или если бы когда-нибудь кто-то из нас сделал что-то по-другому…
— Могло бы все пойти иначе? — Мукуро невесело усмехнулся. — Если бы ты смог пойти навстречу или хотя бы поверить мне… если бы я был хотя бы немного меньше таким уродом… если бы… так много «если бы», а на деле, когда это действительно нужно и важно, на ум приходят лишь глупые и идиотские мысли, которые двигают на не менее глупые и идиотские действия.
— Я ненавижу тебя, — сказал Хибари и накрыл ладонью лицо, содрогаясь от беззвучного смеха. — Звучит… не совсем так, да? В последнее время я постоянно твержу себе об этом, но… я этого больше не чувствую. Это… как.. не знаю, как огонь, как пожар, который я и ты сам всегда подпитывали: дровами, маслом, керосином… а сейчас — ничего. Остались лишь угли — и те остыли.
