— Я нашел вяленое мясо и орехи, — сказал Мукуро. — Не те обеды, которые ты получал в моем замке, конечно, но…

— Но и не те объедки, что были в Казематах.

— Увы, но я не знаю, что там подавали. Хотя явно что-то неаппетитное.

Хибари взял кусочек мяса и вгрызся в него зубами. Последней его едой был подстреленный кролик, но ему пришлось бросить его едва надкусанным, когда на него вышли охотники за головами.

— Хорошее обезболивающее, — протянул ему рюмку Мукуро.

Хибари посмотрел на искрящийся в тусклом свете виски и покачал головой. Пока болело тело, он мог отвлекаться на него.

В камине потрескивали дрова, и в комнате было очень тепло и уютно, если бы не компания, которую приходилось разделять.

Мукуро сидел на софе, скрестив под собой ноги, и тоже жевал мясо, млея от удовольствия. Сейчас ему было хорошо и впервые за всю эту адскую неделю спокойно. Это были родные стены, родная земля, и ему не могло быть не хорошо.

Разве что… только когда он задумывался о родителях. А здесь все напоминало о них.

— Это твой отец? — неожиданно спросил Хибари и указал на портрет, висящий над камином. Мукуро оглянулся.

— Да. Тогда он только стал графом, а меня даже не было еще на свете.

— У него такие же глаза, как и у тебя.

— М, глаза демона. Насколько я помню, отцу в детстве сильно доставалось за это, его даже какое-то время преследовала инквизиция, но он был сыном лорда, поэтому сжечь его на костре было не так-то просто. Когда родился я, преследование ведьм в крупных масштабах уже давно закончилось, так что я застал лишь крохи: некоторые меня боялись, кто-то ненавидел, были даже те, кто поклонялся или приходил, чтобы поднести мне жертву. Когда мне было три, на моих глазах зарезали козленка — я не помню, но мама очень красочно рассказывала мне об этом.

— У тебя была дружная семья?

— Отец был со своими заморочками, но он был отличным графом и хотел, чтобы я стал таким же. Ему наверняка очень стыдно за меня.

— За то, что ты предпочел меня графству?

— За то, что я не хочу быть графом. Может быть, ты был лишь предлогом, чтобы избежать участи быть аристократом до конца дней своих, я уже запутался. С тех пор, как умерла моя семья, я стремился стать графом, и мне казалось, что я действительно этого хочу. Мне нравилась роскошь и почти вседозволенность, нравился страх, благоговение и власть, но чем больше времени проходило, тем больше меня тянуло обратно на улицы. И… потом я понял, что делал все это для родителей — они постоянно говорили мне, каким я должен буду стать графом, и я запомнил это. Я пытался, но так же понял, что граф из меня никакой. Я жесток, эгоистичен и с головой у меня не в порядке, я совсем не был похож на отца, который был просто идеален. И я думал, что если хорошим графом у меня быть не получается, то я буду плохим маркизом. Титул маркиза стоит выше титула графа, я и подумал, что в этом случае мы будем квиты, и меня перестанет мучить призрак отца, стоящий у меня за спиной. — Мукуро засмеялся и потер глаз. — Я даже не знаю, зачем говорю об этом тебе. Думаю, он очень недоволен мной. И мама тоже.

— Тогда было ошибкой спасать меня тогда.

— Нет. Я ни разу с того дня не пожалел о том, что сделал. Меня будет мучить совесть, а укоризненный взгляд отца будет преследовать меня до конца моих дней, но это моя жизнь, и я хочу прожить ее так, чтобы потом о ней не жалеть. И, несмотря на то, что ты мою привычную жизнь перевернул вверх дном, сделал из меня преступника и напустил туман на мое будущее, я не жалею о том, что тебя встретил.

— Изменил твой серый скучный мир и затянул в пучину приключений? — усмехнулся Хибари.

— Что? Ты думаешь, что до тебя я изнывал от тоски и мне не хватало приключений? Я был аристократом, а там никогда не дают соскучиться. Я не жалею, потому что были дни, когда рядом с тобой я чувствовал себя почти счастливым. И я рад, что мне удалось испытать… не только животную похоть и удовлетворенность собственной властью. Мне так и не удалось тебя приручить, как я планировал сначала. Скорее, все произошло с точностью наоборот: моя жизнь вертится вокруг тебя, а не иначе.

— Тебе удалось меня сломать.

— Если бы это было так, ты бы сейчас сидел не рядом со мной, а лежал бы — под. Но прошел год, а ты так и не даешься.

— Кажется, что не год прошел, а десять лет.

— А для меня время пролетело быстро. Я жадный, и мне было мало.

Хибари перевел взгляд на него. Мукуро смотрел на огонек горящей свечи и улыбался. В полумраке и после таких откровений он казался… не таким отвратительным. Кее это не нравилось.

— Иногда… я забываю о том, что ты сделал со мной. Но потом я или ты делаем что-то не так, и все снова рушится, словно карточный домик. Однажды… однажды мне даже было хорошо с тобой — я уже не помню, когда именно, но помню, что это было с тобой. И иногда ты меня смешил. И я ловил себя на мысли, что мне нравятся твои глаза демона. Но потом я видел себя в отражении, или чувствовал, как болят шрамы, или… было много или, и я ненавидел тебя с каждым днем все сильнее. И настал момент, когда этой ненависти некуда было выйти, и она стала разрушать меня изнутри. И я стал таким, какой сейчас… Я… и тот, кого ты встретил когда-то… разные люди. Если завтра победишь ты, то ты убьешь не того, кто тебе приглянулся тогда. А если убью тебя я, то я, может быть, еще смогу стать самим собой, если моя ненависть не вытеснила все прочее.

— Если ты убьешь меня, то справишься с этим. И если я убью тебя, я тоже справлюсь. Я знаю это, потому что мы похожи. Даже ты должен это признать.

Кея медленно кивнул и болезненно скривился.

— Ударь меня, — сказал он, и Мукуро, погруженный в собственные мысли, сначала согласно кивнул, а потом удивленно вскинул брови.

— Прости, что?

— Я не могу думать сейчас, а это лучший способ.

— Ты, верно, шутишь.

— Напоминаю тебе клоуна?

— Я не буду тебя бить. В этом нет никакого смысла.

— А до этого был?!

— Был! Я бил, чтобы сломить сопротивление, чтобы наказать… когда ревновал, в конце концов. А сейчас — за что?

— Тогда говори. Как можно больше. У меня в голове сейчас так… как будто много людей много говорят, но это не люди, а я и…

— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Погоди, я принесу тебе одеяло и… какой-нибудь успокаивающий чай. Если он тут есть.

Мукуро, взволнованно оглядываясь на него, вышел, и Хибари откинулся на спинку кресла, в котором сидел.

Ему все еще было плохо. Он слышал шорохи, голос Шамала, смех Оливьеро, и все это смешивалось в непонятную какофонию звуков. Зажав голову, он зажмурил глаза и замычал, пытаясь перекрыть шум в голове.

Когда он устал и опустил руки, готовый вот-вот опять провалиться в беспамятство, то услышал осторожный стук. Сначала ему показалось, что это галлюцинации, но, подойдя к окну, увидел того, кого никак не ожидал увидеть.

— Это уже слишком, — пробормотал он, отступая назад.

За окном, на балконе, стоял Скуало, стуча в стекло и хмуро глядя куда-то в сторону. Заметив, что его увидели, он улыбнулся и помахал рукой.

— Чего встал, как вкопанный, может уже откроешь окно? Тут дождь, если ты не заметил, — довольно жизнерадостно произнес он, облокачиваясь на оконную раму.

Хибари сел обратно в кресло и отвернулся.

— Ты что, охренел?! Ты же увидел, меня, ушлепок!

Он с силой ущипнул себя, но мираж не исчез. Стал только еще злее.

— Открой окно, и я щипну тебя так сильно, что ты заплачешь, как маленькая девочка. Эй, ну же, я пришел тебя спасти и все такое.

Хибари неуверенно поднялся и подошел. Немного помявшись, он все-таки повернул ручку, и Скуало запрыгнул внутрь, отряхиваясь, словно бродячая собака. Длинные волосы, собранные в хвост, разлохматились и повисли мокрыми паклями, и с его длинного плаща ручьями стекала вода.

— Я люблю воду, но не тогда, когда она падает с неба, — недовольно передернул плечами Скуало и ударил по руке Кею, щупающего его руку. — Ты сбрендил?