- Тебе приходилось встречать что-либо подобное, Рабан?
- Нет. Дома я видел старые римские постройки; в Константинополе пришлось побывать в главной ромейской крепости. Но они… мне трудно объяснить.
- Попробуй. И не прими мою просьбу за простое любопытство. Мне приходилось бывать возле пирамид с разными людьми, и соответственно слышать разные оценки: от глубоких и серьезных, до самых нелепых.
Что-то в настроении и тоне Тафлара перекликалось с мыслями самого Роберта. После недолгого раздумья он ответил:
- Римские крепости или византийские дворцы тоже поражают во-ображение. Но там сразу понимаешь - построено людьми и для людей. Здесь - другое.
- Колоссы на той стороне Нила поставлены для богов.
- Скажи, сколько и каких богов видела эта земля с возведения пирамид до нас?
Тафлар откликнулся только на пороге своего дома:
- Ты иногда поражаешь меня, Рабан, задаешь вопросы, на которые возникают очень странные ответы.
***
С, устроенного Селимом ристалища прошел год. Чудовищное напряжение не осталось тогда для Роберта безнаказанным: он свалился в горячке. Тафлару, Джамалу и конечно Абу Хакиму пришлось метаться между ним и Мибу. Оба они зависли между жизнью и смертью. Но франк в конце концов начал поправляться, а африканец ушел.
Абу Хаким запретил ему вставать, но упрямый франк предпринял такую попытку, как только врач вышел из комнаты. Стоило ему сесть, как предметы бешено завертелись перед глазами. Хорошо - падать невысоко. Роберт долго потом таращил глаза.
Стоило сомкнуть веки - верчение повторялось, грозя затянуть в воронку беспамятства.
Ощущение беспомощности не просто злило - отравляло жизнь. Время тянулось как серая нить под пальцами сонной пряхи.
Тафлар однажды принес ему книгу, в надежде развлечь, скрасить неприятные мысли, помочь скоротать время. Каково же было удивление араба, когда выяснилось, что франк почти не умеет читать. То есть, буквы он помнил, мог написать свое имя.
Мог прочесть самый простой текст на вульгате, но - и только! Чтение не входило в число его добродетелей.
- Как получилось, что тебя не приучили к такому нужному делу?
- А зачем?
Естественное и искреннее недоумение франка вызывало невольное презрение. А Роберт, почувствовав реакцию Тафлара, тут же замкнулся. Перед арабом предстала каменно спокойная маска. Таким он впервые увидел Роберта на руднике.
Тафлар аккуратно завернул книгу в кусок ткани и пошел к выходу, но на пороге остановился. Расспрашивать? Извиняться? Сочувствовать? - еще не хватало!
- Если пожелаешь, библиотека моего дома для тебя всегда открыта.
Через несколько недель, когда стало возможным передвигаться по комнате и даже выходить за ее пределы, Роберт попросил Джамала отвести его в место, где хранятся книги. Тот плюнул, но повел, на ходу поминая нечистого, притащившего в дом христианина, которому не сидится на месте.
После смерти Мибу старик надолго замкнулся. Роберт не раз видел, как по его коричневому морщинистому лицу катятся слезы. Джамал смахивал их, если замечал.
Потом он начал говорит, но мало и неохотно. И вот, впервые за долгое время разворчался как раньше.
Дорога до лазоревой башни утомила больше, нежели ожидалось. Пока старик отпирал дверь, Роберт стоял, привалившись к стене. Присесть бы. Но что после поднимется на ноги, уверенности не было.
В зал с высоким сводчатым потолком, и чистыми белеными стенами, свет проникал через забранное частой железной решеткой окно. Веселые солнечные пятна лежали на множестве книг и свитков. Стеллажи с книгами забирались под самый потолок. Тут же стояла складная лесенка, на случай если понадобится фолиант, обитающий на большой высоте.
Роберт отказывался верить своим глазам. Такого просто не могло быть.
В школе, открытой епископом Парижа Роберт видел книгохранилище; еще в монастыре Святого Германа. В их замке, в сокровищнице, лежало целых три книги. В Блуа, куда Роберта отправили в десятилетнем возрасте, и где он побывал последовательно пажом, оруженосцем, а затем получил рыцарские шпоры, тоже, вероятно, имелись книги. Во всяком случае, Гинкмар, младший сын графа Стефана, хвастался, что своими глазами видел библию в окладе из серебра и драгоценных камней. Само собой, такое богатство юным пажам не показывали.
Он - пленник, иноверец, почти раб был допущен в место, где книг и свитков насчитывалось едва ли меньше чем во всей Иль де Франс.
Потоптавшись у входа и обругав себя за нерешительность, Роберт направился вдоль столов. Стопами лежали огромные фолианты. С ними соседствовали совсем маленькие в две ладони книжицы и свитки из пергамента и папируса. На отдельной полке покоилась ветхая тряпица, на которой проступали выведенные киноварью письмена.
Должно быть от длительной ходьбы, голова пошла кругом. Роберт присел на лавку.
Прямо перед глазами по темно-зеленой коже переплета золотой вязью змеилось слово.
Ученый араб решил таки посмеяться над варваром, пригласив его сюда.
Роберт невесело усмехнулся: ну и что? Он прекрасно обходился без чтения тридцать шесть лет, проживет и дальше. А что оторопел - так любой разволнуется при виде такого богатства.
Почти успокоившись, он поднялся и побрел к двери; по дороге зацепил свиток из очень старого темного пергамента, тот отозвался недовольным шорохом; потянул с полки первую попавшуюся, совсем новую на вид книгу. Под пальцами зашелестели сероватые, тонкие страницы. Это вероятно бумага, о которой он слышал еще в Иерусалиме.
И все же он покидал библиотеку с чувством сожаления. Терпеливо дожидавшийся в коридоре, Джамал запер дверь. Им предстоял обратный путь, к до тошноты надоевшему, но такому понятному порядку вещей.
Тафлар долго не возвращался к разговору о книгах. Он даже не поин-тересовался мнением своего 'гостя' о библиотеке. Вопрос, казалось, был исчерпан… если бы не червячок, исподволь точивший внутри. Упрямый Роберт сознавал, что опять туда пойдет.
- Я побывал в твоей библиотеке, - заметил он как-то, тщательно выбирая финик из вазы с фруктами. Сегодня они расположились на сквознячке, в тени причудливой резной арки, увитой цветущей лианой. Здешний октябрь был намного жарче июля на родине франка. Но зной уже не душил как летом. В тени было хорошо отдохнуть от непременного ежедневного бега.
- Зачем ты так много упражняешься? - вместо ответа спросил араб. - Опасаешься нового поединка? Его не будет. Омар Малик теперь далеко, в Ливийской пустыне.
Думаю, до кончины халифа, да продлит Аллах его дни, в Эль Кайру он не вернется.
- Я не привык чувствовать себя слабым. Нельзя позволять себе быть уязвимым. У нас это не прощается.
- У нас тоже.
- Не представляю тебя в кольчуге и с мечом.
- Твои представления хороши для воина. У меня другой путь. Согласись, воевать можно и словом.
- Наверное. Не знаю. Мне всегда хватало своих забот и своих умений.
Роберт почувствовал, фразе недостает железной несгибаемости.
Наблюдательный Тафлар - тоже. От того, наверное, и счел возможным перейти к скользкой теме образования:
- Мне показалось, или посещение моей скромной библиотеке не оставило тебя равнодушным? - в голосе ни презрения, ни насмешки, скорее тактичное участие.
- Кто же сохранит хладнокровие при виде такого богатства!
- В каком смысле?
Можно конечно и дальше было, прикидываясь железным болваном, рассуждая, например, о реальной цене книг в либрах, потом перевести в марки или манкузии. И - ничего!
Его не отправят назад в каменоломни, не прекратят переговоры о выкупе, Тафлар по-прежнему будет с восхищением наблюдать, как Роберт бегает, прыгает, или взбирается на стену, цепляясь за едва заметные выступы. Обезьяна тоже так может, а то и лучше.
Осталось говорить правду:
- Я смотрел на твои книги и чувствовал себя червем. Могу осязать, могу даже на зуб попробовать…
