Со стороны это походило на брачный танец двух огромных птиц. Только у каждой было по два клюва. Они кружили и кружили на месте, изредка прикасаясь друг к другу. Лязгал металл, рассыпались белые стрельчатые искры, и все продолжалось как во сне. Именно такого поединка Роберт боялся с самого начала.
Что же выходит, это тебя я ждал полтора года, что ли? Другого случая помереть не было? Почему они молчат? Или уши заложило… глаза… каждый раз перед ударом он глаза щурит. Так… Оп! зацепил: острием сквозь кольчугу. И потекло. Ладно, вся не вытечет… А вот мы тебя… Есть! Ай да спата, чуть бы повыше - и глаз долой… неужели…
Дальше места мыслям не осталось. Шквал ударов, часть из которых достигала цели, но загашенная кольчугой только отдавалась в теле тупой болью, отгородил Роберта от вселенной. Франк оказался в центре вихря, и теряя последние силы, отбивал, отбивал, отбивал редко, очень редко делая выпад, почти уже ничего не чувствуя и не видя… на грани яви.
Потом обрушились тишина и солнце. Половину обзора закрывал, съехавший на сторону шлем. Роберт поправил, осмотрелся.
Он стоял на коленях, вернее на четвереньках. Левая половина лица онемела, с подбородка свисала черная склизкая нить. Роберт смахнул ее, по песку разлетелись брызги. Пот заливал глаза. И слабость такая - пальцем не шевельнуть.
Как там блистательная публика? Голову поднял, но разглядеть ничего не разглядел - предметы размывались, щипало глаза. Потянул с руки латную перчатку, протер глаза. В сторону поверженного противника не смотрел. Нечего было проверять - жив, нет. Разве с чем спутаешь чувство, когда клинок входит в живую плоть, круша хрупкие кости переносья.
Его подняли под мышки и почти волоком увели с арены.
- На, пей, - руки начальника стражи тряслись. - Сколько живу, такого не видел.
Пей.
Роберт взял глиняную плошку, до краев наполненную водой, стараясь не плескать, понес ко рту.
Чистая, холодная, хрустальная, пахнущая лимоном…
Стоп! Селим - Пирруз - предательство!
Вода полетела в лицо.
- Зачем на себя вылил? Опять кровь пошла.
Роберт потрогал левую щеку. Удар рассек скулу до кости. Глаз уже начал заплывать отеком.
- Еще не конец, - прохрипел он.
В третий раз франк вышел на середину залитой кровью, перепаханной коваными сапогами арены и встал, покачиваясь в такт толчкам крови в ушах. Вся левая половина трибуны опустела. Блистательный, а теперь, видимо, отблиставший, Омар Малик покинул почетное место. Должно быть, отправился оплакивать собственного телoxpaнителя, а за одно и тело, которое тот берег.
Селим Малик, племянник великого визиря, дальний родственник халифа Мостали поднялся и, отвесив глубокий поклон в сторону государя, заговорил. Начало можно было опустить. Кроме грубой, но цветистой лести там ничего не было.
Давай, давай! Когда ж ты до сути дойдешь, людоед? -… мы принесли к твоим ногам нашу победу и привели пленников, захваченных сельджуками. Один из них, - бей остановился, растягивая паузу, - барон Гарнье Рено де Геннегау принял ислам. Он сам вызвался сразиться с победителем. Пусть они позабавят тебя варварской схваткой.
Хлопок в ладоши вонзился в голову Роберта тысячей маленьких иголочек.
Лерн! Нет! Не может быть. Лерн! Лучше бы меня зарезал ловкий черкес час назад.
Только не это…
Перед глазами поплыло, повело так, что пришлось опереться на меч, от чего тот на треть ушел в рыхлую землю. Роберт чуть не завалился на бок. Когда верчение перед глазами немного утихло, он встал, опираясь на оружие как на посох.
Следовало напоследок посмотреть в глаза старому другу.
Шлем давил как раскаленный обруч. Левый глаз заплыл окончательно, правый слезился. Протереть бы, да куда уж в латной-то перчатке.
Роберт тряхнул головой. Предметы размывались, 'текли'. Из-за этого, наверное, высокая тонкая фигура Лерна стала приземистой и корявой. Двигался он тоже 'неправильно' - как-то боком, нерешительно. Спереди прикрылся до глаз щитом, приволакивая меч по земле.
Сарацинский воин вынес Роберту круглый шит с простым черным полем.
- Унеси.
- У противника щит. Тебе тоже полагается.
- Унеси! - хриплый рык возымел действие, сарацин исчез из поля зрения.
Посмотреть бы в лицо… но глухой шлем полностью скрывал черты противника.
Медленно и осторожно тот все же приблизился. Теперь граф Парижский хорошо его видел. Осталось, подтвердить…
Заскрипев от боли зубами, Роберт стащил с головы тесный шлем. По плечам шлепнули мокрые от пота пряди длинных волос. Противнику открылось лицо, хорошо известное большей части крестоносного войска.
- Роберт! Парижский! А-а-а! - взвыл незнакомый голос. И лже-Лерн бросив оружие, кинулся к выходу с арены.
Есть Бог!
Рука, перехватив меч как копье, метнула оружие в спину убегающей мрази.
Даже если б и промахнулся… он не промахнулся. Острие вошло точно под основание черепа и вышло спереди. Вероотступник сделал по инерции еще один большой шаг и клюнул песок, пропитанный кровью куда более достойных бойцов.
- Почему ты нанес удар в спину?! - гнев Селима на этот раз не был наигранным. - Твой поступок не достоин воина. Ваш рыцарский кодекс запрещает подобное!
- Это не рыцарь, это бессовестная тварь, присвоившая чужое имя.
Злость разогнала дурноту, даже усталость чуть отступила. Впервые, наверное, Роберт наблюдал замешательство сиятельного Селима.
- Это не барон Геннегау?
- С бароном Рено я знаком много лет. Он мой друг.
И короткий поклон трибуне. Пусть подавятся.
***
Здешним жителям день казался прохладным. Тафлар кутался в теплый шерстяной плащ.
Коричневые губы стали лиловыми. Роберт, наоборот, с удовольствием полной грудью вдыхал свежесть февральского ветра.
Маленькие серые барханчики разбегались по выдутой до каменной твердости ровной земле. Справа из песчаных наносов высотой с хороший холм выглядывали бледные каменные блоки - все, что осталось от древней усыпальницы. Слева отбрасывала гигантскую тень пирамида.
На родине Роберту приходилось встречать остатки старых римских построек: крепости, базилики, дороги. Еще тогда он задавался вопросом, какого труда стоило их возведение. Но они не шли ни в какое сравнение с этим.
Перед ним возвышался колосс, глядя на который, вообще трудно было поверить, что он - творение слабых человеческих рук. Скорее, бог-исполин составил в пирамиду кубики из желто-серого камня, да и ушел, бросив в пустыне забытые игрушки.
Тафлар, оставив Роберта внизу, полез на бархан, похоронивший маленькую усыпальницу. Начатый по дороге разговор, угас сам собой. В присутствии древних великанов слова вдруг стали лишними, пустыми, не связывающими, а разделяющими.
Франк был благодарен сарацину, за возможность побыть одному у подножья вечности.
Медленно, касаясь пальцами шероховатого камня, он начал обходить основание пирамиды. В посвист ветра вплелись негромкие, гортанные голоса. Свернув за угол, Роберт увидел людей и верблюдов. Мужчины с темными сухими лицами расположились прямо на земле. Рядом как изваяния замерли горбатые звери. Ветер шевелил кисточки цветастых ковриков.
На светлолицего не обратили внимания. Так же неспешно продолжался разговор.
Маленькие пиалы подносились к губам и опускались на пестрый достархан. Надменно смотрели в даль животные.
Роберта охватило ощущение нереальности. Как будто все вокруг: молчаливые каменные гиганты, сухой прохладный ветерок, свистящий в гро-мадных блоках, люди пустыни - пребывают тут много веков, а он, Роберт - случайный, незваный гость.
Песчинка, занесенная ветром. Со следующим порывом она улетит и затеряется, не замеченная и не оцененная вечностью.
Правый, населенный берег Нила встретил привычной человеческой суетой и гомоном.
По дороге, проложенной вдоль канала, на полпути к дому, наконец-то прорвалась пелена молчания, отгородившая их друг от друга, на том берегу. Первым заговорил араб:
