- Пресвятая Дева сжалилась надо мной… послав тебя.

- Что нужно сделать? Не торопись, отдохни, потом скажешь.

- Пусть… пусть… все уйдут… кроме Готье, - речь Филиппа прервалась лающим кашлем, из горла полетели черные комки. Женщина, подбежала, легко перевернула костлявое невесомое тело набок. Роберт испугался, что друг захлебнется, но тот справился и, сплюнув кровь, продолжил:

- У меня дома… жена Анна и… сын… Роберт, отвези… Готье.

Бюссон подтвердил:

- Он говорит о поясе. В нем зашито золото - часть добычи. Половину он отправил в замок, а вторую вез с собой. Но отдал мне пояс и взял клятву, что я с верными людьми переправлю деньги его близким. Только в Фамагусте искать верных людей - что у змеи ног. Мне вас, рыцарь, в самом деле, послала Пресвятая Дева…

- Роберт… - хрип в груди Филиппа готов был вот-вот перейти в новый, возможно последний приступ кашля, - Роберт… прошу… защити…

На этом все кончилось. Толчок. Умирающий силился вдохнуть еще чуть-чуть, еще капельку такого сладкого воздуха. Но кашель рванулся изнутри лавиной. Ложе, покрывало, даже пол у лежанки залило кровью. Глаза плотно закрылись и движения под веками прекратилось навсегда.

Чем была эта смерть для опального, оболганного, чудом не сгинувшего в чужой стране Роберта? Последним, жутким эхом Палестины, или первой вехой на пути в после?

Конечно, он был подавлен смертью Филиппа. Но вместе с тем, она как бы отодвинула, чуть заслонила его собственные беды. Она обязывала.

- Едем, едем к черту в зубы, - ворчал Гарет, с утра настроенный на мрачный лад, - а слова толкового так ни кто и не сказал.

- Все! Прекрати! - как никогда жестко одернул его Роберт, понимая, тем не менее, что старик прав. Предложенный Робертом план никуда не годится. У остальных - не лучше.

Вначале он уговаривал спутников, остаться за пределами замка, даже на глаза не показываясь хозяевам. Но Гарет заявил, что одного его не отпустит, пусть лучше Роберт сам, своей рукой зарежет верного слугу. Спорить было бесполезно - уперся.

Лерн, наоборот, предложил не прятаться. В замок пойдет кто-то один, - совсем не обязательно Роберт, - остальные расположатся на виду, чтобы было понятно - за стенами у парламентера остались друзья.

- Не забывай, что тех друзей легко пересчитать по пальцам, - осадил командир.

Хаген как всегда был целен: - Пойдем все.

Марк помалкивал, а когда поинтересовались его мнением, предложил:

- Сговориться бы с кем из господских сервов. Серв, он что… покажи ему денежку, посули еще - глядишь, согласится помочь,

- Денежку за щеку и - в замок доложить - еще одну денежку заработать.

К сожалению, и это было верно.

Барн приближался с неумолимостью рока, а решение так и не созрело.

Спешить, однако, не спешили. Чертова пасть, которую давеча помянул Гарет, могла еще немного обождать, тем более не ночью в нее соваться. На отдых остановились, едва перевалило за полдень. От дороги ушли по мелкой галечной осыпи, не оставляя следов. По неглубокому логу свернули к подножью двух холмов, перевалили через седловину и остановились на хорошо укрытой старыми корявыми вязами полянке. В низине еще сохранилась по-летнему зеленая трава, журчал ручей. Под обрывчиком у самой воды, Гарет начал сооружать очаг. Тут слегка сквозило - дым не встанет столбом, оповещая каждого встречного-поперечного, что в укромном месте расположились некие заброды: отдохнуть, поесть, поспать, планы свои обсудить.

Выше поставили шатер. Ночи уже стали ощутимо холодными, не годилось мерзнуть.

День заканчивался ни шатко, ни валко. Так и не найдя приемлемого для всех решения, Роберт вернулся по следам отряда до зеленой седловины между голыми скалистыми верхушками холмов. Ветер, почти неощутимый внизу, здесь обдавал холодом, забирался под плащ. Полянки, приютившей путников, из-за густой осенней пестроты было не углядеть - и то ладно. Он поднялся на одну из вершинок. Кругом, сколько хватало глаз, простирался лес. В Иль де Франс, данным давно заселенной и обжитой, таких место не осталось. Даже в Нормандии сплошных лесных массивов почти уже было не найти. К западу холмы мельчали, скалы становились реже. На восход уходила одинокая гряда. На север поднималась возвышенность и - лес, лес, лес. Едва различимая отсюда ниточка дороги петляла, теряясь в желто-зеленом море.

Там среди холмов, на берегу небольшой речушки, название которой Роберт знал когда-то да забыл, стоял замок Барн.

Роберт обогнул серую, торчавшую как гнилой зуб, выветренную скалу, и сделал несколько шагов вниз по склону. Камни, жесткая, подсохшая трава и… показалось, или действительно торопинка? Спустился ниже, присмотрелся. Между валунов петляла узенькая дорожка. Роберт двинулся вниз следуя ее извивам. У подножья холма тропа ныряла в заросли кустов.

Остановившись на кромке, Роберт прислушался к голосам леса. Шелестели листья, редкие птичьи голоса провожали день, в зарослях протопотал кто-то небольшой, но быстрый.

В лесу дорожка почти не петляла, шла на север, спускаясь в овражки и поднимаясь на невысокие взгорки. Примерно через четверть лье он остановился. Под нависающими кронами, густо сплелись бузина и шиповник. Рядом с ними - пройдешь быстро, не заметишь - из земли торчали заплетенные лозняком колья. Осторожно пробравшись через кусты, Роберт увидел аккуратные грядки. На некоторых еще курчавилась ботва.

Надо было решать, идти дальше или повернуть от греха. Вроде и гарью не пахло, не вилось воронье, а, все равно - за тишиной этого места мерещилась беда. Холодком прошлось по спине под кольчугой. Роберт дернул плечом и пошел вперед. Будь - что будет.

Хижина прилепилась к, замыкавшему огород плетню. Сорванная дверь раскорячилась на одной ременной петле. У порога по траве валялись какие-то черепки, связки трав, куски серой ряднины. Старая рогожа горбилась у самого входа.

Тишина, однако, настораживала. В таких местах она должна стоять мертвым студнем.

Здесь же звучало чье-то присутствие. Четвероногий пришел доесть то, что оставили двуногие? Роберт вынул меч и осторожно двинулся к двери. Его счастье, что не попер, как кабан - напролом - крался ближе к стене. Не зверь! Бывалый воин легко распознал скрип тетивы и прижался к стене.

Положение случилось не самое плохое. Окон у таких лачуг не делали, а мимо двери не проскочат. Роберт прислушался. В доме молчали. По неровному, свистящему, со стоном дыханию стало понятно: человек там один, больше того - человек недужен или ранен. И еще хуже - это женщина.

Тетиву опять натянули. Но Роберт не собирался подставляться под выстрел. Стоял, слушал тяжелое хриплое дыхание. Руки, державшие лук начали дрожать. Женщина из последних сил старалась удержать оружие.

Потом - полный боли стон. Дальше он не слушал. Одним прыжком оказавшись в ком-нате, Роберт успел схватить женщину за руку и выбить нож, которым та норовила перерезать себе горло. Прижал. Не задавить, не сломать - удержать, уберечь от самое себя; и говорил, говорил - успокаивал, унимал, утихомиривал; разжал объятия только когда жен-щина перестала кричать и остервенело рваться из рук.

- Я не враг. Успокойся. Я тебе ничего не сделаю.

Она уже не сопротивлялась, только судорожно всхлипывала, норовя кулем повиснуть в руках.

- Присядь, - Роберт подтащил ее к широкой скамье у стены, усадил, - Светильник у тебя есть?

- Не-е-е, - разобрал сквозь всхлипы,

- Тогда давай лучину зажжем.

- Све-е-ечи.

- Где?

- На п-полке.

Знать бы, где та полка. Нашел, однако, быстро, стукнувшись в темноте лбом.

Огарок толстой восковой свечи Роббер поставил на стол и, запалив фитилек, принялся рассматривать, с кем свела судьба.

На лавке сидела худенькая небольшого роста девушка, с коротко и неровно обрезанными волосами. Во все стороны торчали грязные слипшиеся космы. От платья остались ремки. Его разодрали и изрезали в ленточки. В прорехи выглядывало бледное, сплошь покрытое синяками тело. Левый глаз заплыл, правый чуть открывался. От него по виску тянулась ровная неглубокая, уже не кровоточащая рана. Вся левая половина лица была одним сплошным сине-багровым кровоподтеком.