Теперь Коммунистическая партия занялась «позитивной положительной деятельностью буржуазии», которую Ленин раскритиковал в 1913 г. Однако, как показывает сравнение Гроха, советская положительная деятельность поддерживала национальные меньшинства, а не большие народы. Большевики теперь презирали буржуазные правительства за то, что те поддерживали только формальное «правовое равенство», а не предпринимали позитивных действий для достижения «реального равенства»{247}. Такое крайнее подозрение по отношению к нейтралитету объясняет одну из самых ярких особенностей советской национальной политики: ее решительную враждебность даже к добровольной ассимиляции. По этой новой модели, нейтралитет должен был неизбежно вести к добровольной ассимиляции по причине исторической силы русской национальной культуры. Поэтому позитивное действие было необходимо для защиты нерусской национальной культуры от такой несправедливой участи. Никто не отвергал нейтралитет и ассимиляцию более категорично, чем Сталин, настаивавший на проведении политики максимального развития национальной культуры и считавший ошибочной политику нейтралитета по отношению к национальным культурам отсталых народов; он подчеркивал, что Советская власть покровительствует развитию национальной культуры{248}. Разумеется, позитивное действие от лица одной национальности подразумевает негативное действие в отношении остальных.
В Советском Союзе, где для всех нерусских создавались благоприятные условия, только русские оказались под ударом позитивной дискриминации. Бухарин откровенно выразил это: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации, должны идти наперерез националистических стремлений [нерусских] и поставить себя в неравное положение, в смысле еще больших уступок национальным течениям. Только при такой политике… только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций»{249}.[32] Сталин, более восприимчивый к чувствам русских, упрекнул Бухарина за грубость его утверждения, но не спорил (да и не мог спорить) с его содержанием{250}. Советская политика действительно призывала русских к жертвам в сфере национальной политики: территория русского большинства предназначалась для нерусских республик; русским пришлось принять амбициозные программы положительной деятельности для нерусских; их попросили учить языки нерусских, а традиционная русская культура была заклеймена как культура угнетателей[33].
Новые явления заслуживают новой терминологии. Как национальную целостность, Советский Союз на раннем этапе его существования лучше всего охарактеризовать как империю положительной деятельности. Разумеется, я заимствую современный американский термин для политики, отдающей предпочтение членам этнических групп, страдающих от былой дискриминации. Такая политика вполне интернациональна и имеет разные названия: «компенсаторная дискриминация», «предпочтительная политика», «позитивное действие», «положительная деятельность»{251}. Они часто сопутствуют деколонизации. Я предпочитаю термин «положительная деятельность», потому что он точно соответствует выбору советской политики: положительная деятельность вместо нейтралитета. Советский Союз был первой страной в мировой истории, который разработал программы положительной деятельности для национальных меньшинств, ни одна страна не достигла в этом подобного размаха[34]. Советский Союз принял еще более масштабные программы классовой положительной деятельности и значительно менее решительные тендерные программы{252}.[35] В результате огромное множество советских граждан были им подвержены.
Положительная деятельность означает здесь не только программы от членов данной этнической группы, но в первую очередь поддержку Советским государством национальных территорий, языков, элит и идентичностей этих этнических групп.
Как отмечается в сравнении Гроха, Коммунистическая партия стала руководить обычными процессами образования наций и предприняла позитивную деятельность, чтобы создать советские интернациональные нации (нации по форме, а не по содержанию), которые примут формирование унитарного, централизованного Советского государства. Позитивная поддержка данных форм статуса нации была сутью советской национальной политики. Образование Советского Союза в 1922–1923 гг. ввело территориальную форму статуса нации, а не федерацию автономных национальных территорий.
Поэтому я обращаюсь к понятию империи положительной деятельности, как к национальной Конституции Советского Союза, используя здесь слово «конституция» в английском смысле, подразумевающем ряд основных правил, структурирующих политическую жизнь государства. Я добавляю прилагательное «национальный», так как занимаюсь исключительно тем, какова была структура Советского Союза как национальной или подобной нации целостности, то есть, исследуя национальный вопрос. Советский Союз как национальная целостность был образован не формально написанной в декабре 1922 г. Конституцией Советского Союза, а, скорее, национальной политикой, сформулированной в 1923 г. Именно положительная деятельность в том широком смысле, который я ей придаю, и структурировала Советский Союз как многоэтничное государство.
Термин «империя положительной деятельности» являет собой попытку уловить парадоксальную природу многоэтничного Советского государства: чрезвычайно агрессивное, централизованное и насильственное государство, формально структурированное, как федерация суверенных народов; государство-преемник рухнувшей Российской империи, которое вновь успешно завоевало почти все ее былые национальные окраины, но потом занялось систематическим строительством и усилением его нерусских народов, даже там, где их почти не было. В 1967 г. Элек Ноув и Дж. Э. Ньют анализировали историю государства, которое, казалось бы, давало привилегии восточным окраинам, но в то же время держало их в подчинении: «Поэтому если мы не называем нынешние отношения колониализмом, то должны придумать новое название для определения того, что такое подчинение, коренным образом отличное от империализма прошлого»{253}.
Империя положительной деятельности — это не традиционная империя. Я не приравниваю себя к тем, кто пытается доказать, что Советский Союз по причине наличия общих характеристик с другими империями может классифицироваться в объективной социологии именно как империя{254}. Напротив, я подчеркиваю ее новизну. Марк Бейссинджер отмечал, что до краха Советского Союза только враждебные наблюдатели везде и всюду называли его империей{255}.
Сторонники и нейтральные историки называли его государством. Точно так же Бейссинджер отмечал хождение ставшего популярным утверждения, что Советский Союз рухнул, подобно империи Габсбургов и (до нее) Османской империи, потому что был империей: в современном мире империи рушатся на пути национального развития; Советский Союз рухнул на пути национального развития; следовательно, Советский Союз был империей; следовательно, как империя, он был обязан рухнуть на пути национального развития{256}. Но Бейссинджер продолжает доказывать, что по причине широко распространенного допущения, что в современном мире империи обречены, империя — это весьма важная субъективная категория. В той степени, в какой граждане воспринимают свое государство империей (а самих себя — подданными), в долгосрочной перспективе подвержено серьезной опасности.
