Юноша лишь отрывисто кивнул.

— Я думала, ты поймешь, — рассеяно проговорила она.

— Мне не нравиться, когда ты говоришь о других мужчинах. Пусть даже это твой хозяин, — сказал Бэн строго.

— А если все-таки окажется…

— Что? — Бэн вскочил, и у Диты от ужаса екнуло сердце. Она опустила голову, чувствуя себя вновь виноватой во всех своих проблемах и безжалостно критикуя себя и свои поступки.

— Я ведь говорил тебе – никаких других мужчин! Ты обещала! Если я узнаю – убью вас обоих! — Он кричал на нее и Дита всхлипнула.

— Позволь я уйду, — сказала она чуть слышно, девушка была слишком подавленна.

— Ты была с Джеттом? Ты была с кем-то еще? Ты должна была быть лишь моей! — В его голосе слышалась злоба и негодование.

— Как ты можешь требовать такое? — Не выдержала Дита, — мы лишь рабы своих господ, мы подчиняемся их указам, и наши желания не зависят от нас самих. Как можешь ты требовать от меня быть лишь с тобой, когда я не могу пойти против воли Джетта и не могу не желать и не любить его из-за Уз Крови, что связывают нас? — Дита схватила свое порванное пальтишко и бросилась к дверям.

— Не смей убегать! — Почти зарычал Бэн, и Дита замерла, опасаясь его.

Она боялась обернуться, боялась встретиться с ним взглядом и понять, что ему плевать на то, что сделал с ней Ларс. Ведь Бэн считает ее своей собственностью. А значит, она должна принадлежать лишь ему.

Бэн молчал и обстановка угнетала Диту лишь сильнее. Наконец Бэн поднялся, и Дита сжалась, слыша его приближающиеся тяжелые шаги. Возможно, юноша сжимал в руках топор, чтобы разрубить непослушную любовницу. Он подошел и остановился в нескольких сантиметрах от нее. Дита слышала его полное негодования злобное дыхание.

— Джетт отверг меня. Я не была с ним, — быстро и испуганно прошептала она. — Но…

Она не смогла договорить, ее переполняли эмоции и, упав на пол, на колени она стала заливаться слезами, громко и истерично рыдая.

Уж лучше бы Бэн действительно убил ее. Ей бы не пришлось сводить себя с ума неизвестностью и мучится от стыда, что с ней был другой мужчина, что ее изнасиловали и ей некого винить в этом кроме себя. Потому что Ларс прав – она одевается недостойно, она ведет себя как шлюха и она так и не нашла себе покровителя, как полагается тремерскому стаду. Будь она настойчивей и Бэн бы стал ее прикрытием. А теперь слишком поздно. Ведь Ларс рассказал всем о ее доступности, и Дита даже не желала возвращаться в капеллу на ночь.

— Не плачь, — Бэн положил ей ладонь на плечо, но от этого девушка стала плакать лишь сильнее.

Юноша сел рядом с ней и попытался развернуть к себе, обнять и успокоить. Девушка поддалась и, обхватив его шею, прижалась мокрой щекой к его уху.

Дита что-то тихо сказала. Быстро. Не четко. Бэн не смог разобрать ее шепота, но ему показалось, что девушка сказала «я люблю тебя». От этих слов он потерял дар речи, он не мог дышать, не мог попросить ее, чтобы она повторила это, чтобы убедиться в своих ожиданиях. Потому что она могла сказать что-то другое, а Бэну были нужны именно эти слова.

Дита лежала на его плече, постепенно успокаиваясь, а Бэн замер, оглушенный своими эмоциями.

— Я не расслышал тебя. — Наконец выдавил он, молясь услышать всю ту же фразу вновь.

— Прости, — Дита тяжело вздохнула. Смелости, чтобы повторить свое признание о Ларсе она уже в себе не ощущала, — я благодарна за поддержку, — сказала она, оставляя подледную попытку на помощь друга.

— Ясно, — произнес он отрешенно. Тяжело вздохнув, он поднялся и помог встать ей, — ты говорила у тебя дела. Я провожу тебя до капеллы. — Бэн произнес это так, словно хотел избавиться, и Дита покорно кивнула, вновь замыкаясь в себе.

Оставив девушку, Бэн чувствовал гнетущее чувство тревоги. Дита редко была расстроена, и впервые он видел, как девушка плакала. Он винил во всем ее скрытность, и наделся, что рано или поздно она откроется и объяснит, что ее тревожит. Стараясь не думать об этом, он направился в сторону Николаевского Квартала. До заката было еще несколько часов, но юноша собирался поужинать и лишь потом заглянуть к Виктории. Молодая Бруджа всегда принимала его с радостью. И с радостью раздвинет для него ноги, чтобы утешить.

Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла.

21 октября 1811 год. День. Вторник. (Амалия)

Дверь в ее комнату никогда не запиралась. Дита пыталась подпирать ее стулом, обматывать ручку веревкой, но все без толку. Если кому-то требовалось – то входили без стука и приглашения. Дита обижалась, но спорить не было возможности, да и не с кем. Девушка могла лишь благодарить судьбу, что у нее есть личная комната.

Когда стул, которым она подперла свою дверь, с грохотом упал, она проснулась и испугано осмотрелась. Ромео, что удивленно глядел на упавшую мебель, зашел и, подняв стул, уставился на девушку.

— Посторожи, — сказал он дружку Кристьяну, который пытался забраться в тесную коморку с ним.

Гуль Принца с неохотой кивнул и спрятался в коридоре.

— Чего тут забыл? — Злобно спросила Дита, натягивая на себя одеяло и пытаясь хоть немного прикрываться.

— Спокойно, красотка, — Ромео усмехнулся, и Дита вскочила с кровати, с ужасом понимая, зачем он явился.

Мужчина схватил ее и толкнул на койку.

— Не дергайся и тебе не будет больно, — сказал он, начиная расстегивать на себе камзол.

====== Глава 8. Плата. Часть 04. Побег ======

не бечено

(Шёнеберг, поместье Кормфилд. 21 октября 1811 год). Дневник Бэнджамина Груневальда. Страница 4. Gormánaðr «время битв»

Как-то, в один из вторников, я заехал к Дите пораньше. Войдя в тремерский трактир, уверенным шагом я направился к ее коморке в предвкушении приятного соития, но дорогу мне преградил рыжий Кристьян, гуль Густава.

— Куда? — Нагло спросил он.

В комнате я услышал приглушенный крик и шум борьбы.

— С дороги, — прикрикнул я на него, но Кристьян только усмехнулся и, отперевшись на косяки, показал, что никуда не уйдет. Древняя, могущественная кровь Густава давала ему уверенность в своих силах, но я был лет на триста его старше, и с его стороны это была большая глупость. Я напрягся, тратя драгоценную частицу Катерины в своем теле, и заметив лишь легкое недоумение на лице Критьсяна, прежде чем тот вырубился, вошел в комнату.

Дита лежала на полу, Ромео, главный дружок Анжело сидел на ней и бил ее по лицу, на его щеке красовалась глубокая царапина оставленная когтями девчонки. Легко подхватив его, я стукнул его пару раз о стену, а потом выставил за дверь, прежде чем прекратилось действие ускорения. Я вышел с ним. Стараясь не начать бить его снова, я очень вежливо спросил:

— Какого черта?

— Не все ж тебе одному, — потирая ушибленные места, сказал он.

Я пытался найти слова, чтобы ему возразить, но в голове крутились только ругательства.

— Все смертные Петра в вашем распоряжении, идите и берите.

— Дита тоже его стадо. А эти проститутки приелись уже, сил нет, а тут свежее молодое мясо, еще и с претензией, да тут очередь стоит, просто чтоб ей гордыню поломать, тупая баба должна знать свое место!

— Она гуль Карла Шректа, ясно, а значит, имеет такие же права, что и ты.

— Никаких прав у нее нет, — Ромео пришел в себя после нападения и перешел в атаку, — и тебе лучше вообще не лезть в это дело. Если ты думаешь, что ты в особом положении, и законы гулей на тебя не распространяются, то ошибаешься, Катеринин щенок. Среди нас действует только один закон – закон Анжело, и он назвал ее стадом, тебе ясно, любовничик. Она должна быть мне благодарна, что я вообще обратил на нее внимание.

Гнев обжег мне разум, бешенство вампирской крови, наполняющей мои вены, стал неудержим. Почти рыча, я проговорил ему:

— Хочешь поспорить со мной, смердящий пес? Держись от нее подальше или твое тело не найдут даже ищейки Вильгельма.

Он отступил, видя, что мне тяжело себя сдерживать, но тут появилась Дита и все испортила. Я не успел предугадать ее действия, и Ромео тоже. Быстро подскочив к нему, она воткнула короткий столовый ножик ему в мошонку и бросилась бежать. Ромео согнулся и, завывая, опустился на пол, Кристьян побежал за Дитой, я растерянно раздумывал, кому помогать и с сожалением понял, что конфликтов теперь не избежать. В своих же интересах и интересах Катерины мне лучше было предоставить Диту самой себе.